«Гаг яростно копал ход сообщения, так что лопатка звенисто пела о твердую глину. Щурясь от летящей в глаза горячей пыли, бил и бил в неподатливую землю, вымещая на ней всю накопившуюся злость. Когда уже не хватало дыхания, выравнивал шуршащие под сталью откосы, вычерпывал со дна траншеи песок. Потом снова яростно врубался в сухой плотный грунт. Наконец остановился, смахнул пот с лица, выпрямил спину…»
Гаг яростно копал ход сообщения, так что лопатка звенисто пела о твердую глину. Щурясь от летящей в глаза горячей пыли, бил и бил в неподатливую землю, вымещая на ней всю накопившуюся злость. Когда уже не хватало дыхания, выравнивал шуршащие под сталью откосы, вычерпывал со дна траншеи песок. Потом снова яростно врубался в сухой плотный грунт. Наконец остановился, смахнул пот с лица, выпрямил спину.
Сверху, с бруствера, смотрел незнакомый ему темнолицый человек. Не черный совсем, как тот, давешний, с говорящим мешком, а просто загорелый сильно. Гаг отвернулся и, для виду не торопясь, пошел в дальний конец, к блиндажу, подчищая по ходу лопаткой осыпающиеся стенки. Сердито покосился через плечо. Незнакомец не уходил, оглядывал позицию, словно понимал в этом. Потом сел на отвал прямо в белых своих штанах, вытащил из кармана мешковатой куртки трубку и кисет. Гаг замедлил шаг… Темнолицый зажег спичку, поднес к трубке, затянулся, выдохнул с видимым удовольствием едкий табачный дым. А ведь и правда табачок! И, судя по запаху, как бы не покрепче герцогского будет. Тараканья немочь! А он, Гаг, мох курит!
– Угощайся, друг! – негромко сказал незнакомец.
Захотел Гаг было ответить, как недавно сам слышал, мол, в аду твои друзья, да вовремя остановился. Чего сразу на случайном человеке срываться? Он ведь Бойцовый Кот, не нервная какая барышня. Подошел, деловито доставая припасенную на самокрутку бумажку. Задрал голову, глянул незнакомцу прямо в глаза. И будто током его прошибло. Нет, этот не из местных. Этот – настоящий! Дай бог с таким рядом бой свой последний принять. Как Гепард его принял, как барон Трэгг, как те, древние, что вон под тем обелиском в братской могиле лежат.
– Худо тебе тут, братишка?