Новый шокирующий и скандальный роман о завтрашнем дне, в который войдем уже в этом году и пойдем дальше… благодаря новым технологиям!
* * *
Впереди маячил Таргитай, разорванные на заднице портки болтало по ветру.
— Тарх! — рявкнул Мрак. — Бес бы тебя побрал! Ты еще вчера портки распорол! Почему не залатал? Надоело смотреть на твою голую задницу!
— Мрак, — сказал Таргитай робко, — я вижу эти белокожие березы, что, как девушки, собрались стайкой, смеются и шепчутся, вот-вот пойдут в хороводе… зрю могучие дубы, так похожие на тебя, солнечные лучи проникают сквозь листву, а она светится странно и таинственно… Пушистые облака над деревьями похожи на невинных барашков, их подсвечивает солнце, они осыпаны золотым песком, чистым и невесомым… Мир велик и прекрасен… Но куда смотришь ты?
Предисловие
Знаю, знаю, чтó именно поставят мне в вину хорошие, добрые и правильные люди, прочитав эту книгу или же только начав читать. Те самые, на которых держится этот мир. Мне 70, и я испытал на себе, как эти самые добрые и правильные в составе особых патрулей «народных дружин» останавливали нас, подростков, на улицах и с самыми лучшими намерениями распарывали нам брюки («нельзя носить зауженные, неприлично»), клещами отрывали подметки («неприлично ходить на толстой») и ножницами там же, прямо на улице, срезали чубы и длинные волосы: «мужчины должны стричься только под „бокс“ или „полубокс“».
Конечно же, за попытку станцевать буги-вуги, а потом и рок-энд-ролл эти хорошие и правильные люди сразу исключали из института. Потом пришла пора коротких юбок (не мини, а просто коротких, по колено), и тоже были исключения из институтов и университетов, увольнения с работы. Девушкам нельзя было пользоваться косметикой, нельзя делать прически… нет-нет, дело даже не во власти, а в том, что сами эти хорошие и правильные люди, на которых держится мир, искренне считали себя правыми и вполне искренне (с покровительства и по науськиванию властей) принимали к молодежи меры, «чтоб им же было лучше»! Самое жуткое было в том, что это делали не какие-то ужасные взрослые, они всегда чуточку марсиане, а наши одногодки, только в отличие от нас «хорошие и правильные»!
Потом, правда, когда новое все равно пробивало дорогу и оказывалось, что силой ничего не остановить, хорошие и правильные злословили: прическа — «Я у мамы дурочка», платье — «Мужчинам некогда», намекая на доступность женщин с таким макияжем, с такими прическами и в таких платьях. По мнению хороших и правильных, на которых мир держится, — «ни поцелуя до свадьбы», обесчещенная должна непременно утопиться, или броситься под поезд, или еще как-то уйти из мира, чтобы не поганить своим присутствием хороших и правильных, на которых держится мир.
В технике молодежь принимает с восторгом новинки, но в области морали и «приличий» даже тинейджеры все еще похожи на старых бабок на лавочке, что злословят по поводу проходящих мимо модников. Мол, технический прогресс давай, описывай, но изменений в обществе не касайся! Про интимную сферу вообще чтоб ни-ни. Которая, кстати, давно уже не интимная. Во всяком случае, покопулироваться — никакой не интим. Как и полежать голыми рядом на пляже. Сейчас интим — то ли посидеть рядом в туалете, то ли что-то еще, не знаю, не интересовался шибко. В этом романе затрагиваю все сферы будущих изменений в обществе, именно все, а не выполняю подцензурный концерт по заявкам хороших, добропорядочных и правильных, на которых держится мир.
Потому что хоть мир держится на них, но двигают его не они, а те, кому они распарывали узкие брюки и которых исключали из вузов.
Часть I
2009-й год
Глава 1
В кабинет заглянул Тимур Косарь, с утра уже помятый и недовольный.
— Володя, — сказал он хриплым голосом, — тут пришли какие-то…
Сердце мое тревожно екнуло, я вскинул голову, Тимур смотрит очень серьезно и требовательно.
— Из налоговой? — спросил я натужно бодро.
Он отмахнулся:
Глава 2
Двери за ними закрылись, я посопел злобно, что за идиоты, ну очень уж благополучное у нас общество, что позволяет и таким вот находить нишу. Раньше подобные вымирали бы с голоду, кому нужны с их заморочками, а сейчас могут жить, отщипывая от пирога более успешных, предъявляя миллионные иски то к Макдоналдсу за слишком горячий кофе, то к изготовителям гамбургеров, обвиняя их в своем ожирении…
Работа не шла, раздражение нарастает, я взглянул на часы, ах вот оно что, жратаньки пора, мы ж не сингуляры, у нас и желудки, и желудочные амбиции… Отворил дверь кабинета и сразу поморщился. В большом помещении за столами работают сорок человек, но слышно только Василия Петровича: стучит по клавишам с такой силой и мощью, что доска часто выходит из строя. К счастью, дешевые, извиняется, покупает за счет фирмы и снова колотит… Печатает двумя пальцами, но быстро, на экран поглядывает лишь изредка. По одному этому признаку можно определить, что пришел из допотопного века, когда не было персональных компьютеров, а журналисты и писатели работали на пишущих машинках.
Тогда успешное печатание зависело от силы удара по клавише: приходилось бить со зверской силой, чтобы задействовать целую систему механических рычагов, а те в конце поднимут последний рычажок с приваренным металлическим оттиском буквы. Сила удара должна быть достаточной, чтобы с треском влупить по ползущей тряпочной ленте, пропитанной чернилами, а через нее оставить оттиск на бумаге. А так как никто не печатает без подложенной копирки и второго, а то и третьего листа, то стукнуть надо было так, чтобы пробить их все.
Современное поколение с пеленок знает, что от силы удара по клавишам ничего не зависит, кроме преждевременного износа клавиатуры, потому печатает, едва касаясь кончиками пальцев. Многие сразу работают всеми десятью, чему очень непросто научиться на простой механической: попробуйте мизинцем бить с такой же силой, как и указательным!
За четыре стола от Василия Петровича юркий и подвижный Андрюша Скопа первым оторвал взгляд от экрана, отъехал вместе с креслом и поспешно потер глаза кулаками.
Глава 3
Дед Мороз, Санта-Клаус — абсолютно никчемные существа, ничего собой не представляющие, но в отличие от абсолютного большинства таких же никчемных, но самодовольных существ, гордых только тем, что дожили до преклонного возраста, прекрасно сознают свою никчемность. Потому разносят детишкам подарки, хоть так искупая свои бесполезные жизни, заодно покупая их любовь и приобретая популярность.
Не разноси подарки — кому на хрен они нужны?
Василий Петрович по возрасту не только дед, но и прадед, даже с виду типичный Санта-Клаус: длинные седые волосы, седые усы и серебряная бородка. Так и вижу его в красной шубе и красной шапке с мехом. Но Петрович, в отличие от Санта-Клауса, что-то значит и сам по себе. Он держит на своих плечах целый отдел по художественному оформлению, мониторит все новинки в своей области, а также иногда подсказывает дельные вещи.
Думаю, его внуки завидуют своим одноклассникам, у которых деды не так имениты. Те уже на пенсии, сами не живут, а доживают. Сперва «жили для детей», потом — «для внуков». А человек, который сам чего-то стоит, как-то на внуков внимания обращает мало. У него бизнес, проекты, дела, совещания, срочная работа, поиски коллег, что работают в смежных областях, и жадное внимание к их работам.
Те, что внуками занимаются, можно сказать, пользуясь современной терминологией, неудачники. Вроде Деда Мороза или Санта-Клауса. Обычно поднимаются не выше начальника отдела, но чаще выходят на пенсию рядовыми инженерами, слесарями и токарями. Еще работая, уже чувствуют свою беспомощность и вкладывают силы и деньги в детей, в надежде, что хотя бы те поднимутся по социальной лестнице. Внуков вообще балуют, а если тех нет или им их не доверяют, — заводят собак, покупают учебники по дрессировке, усердно посещают занятия, не пропускают ни одной выставки в надежде, что их пет станет главным победителем и получит хрустальный приз.
Глава 4
До их юридической конторы минут двадцать, но я выехал за час, не секрет, что творится на дорогах, и хотя знаю все объездные пути через дворы, но я не один такой умный, нашлись и другие, гады, сколько же их за рулем, половина купила права, а половине подарили по пьяни…
Впереди что-то вроде вялотекущей пробки, чувствую, как пошли чаще толчки сердечной мышцы, а тут еще какая-то сволочь ухитрилась умело вклиниться с правого ряда прямо передо мной, и уже поздно давить на газ, разве что садану бампером в задницу. Убивал бы этих сволочей…
Разрешенная скорость — сорок километров в час, иду на пятидесяти, а тут какай-то гад проносится мимо так, будто стою на месте! Ну пусть бы обогнал, ладно, авось там гайцы поймают, а я победно проеду мимо, ухмыляясь, но там впереди раскорячился «КрАЗ» с полным кузовом бетонных блоков, и этот лихач поспешно вклинился в мой ряд аккурат передо мной, сволочь, и ползет, ползет, ползет на двадцати километрах в час, догнать бы да набить морду…
Я пилил за ним, прожигая взглядом ему шины, пробивая заднее стекло и вообще, будь моя воля, незримо крутанул бы ему руль в сторону, чтобы автомобиль этого пятнистого гада вылетел с трассы в канаву, а там вообще заглох.
Фу, наконец-то придурок на стареньких «жигулях», что пилил в левом ряду, догадался уступить дорогу. Его обгоняли, кто смотрел неодобрительно, кто показывал средний палец, а один швырнул шкурками от банана и попал в лобовое стекло. Правильно, вообще такому уроду можно кирпич бросить…
Глава 5
Вечернее небо на головой такое густо-синее, словно там наложили три слоя, дальше в сторону горизонта становится фиолетовым, оранжевым, а у самой черной, как уголь, земли горит ярко-желтый свет, словно кипит и плавится море золота.
На фоне этого прекрасного и страшного неба высятся металлические скелеты высоковольтных вышек с тремя парами раскинутых в стороны худых рук, откуда в обе стороны уходят целые пучки проводов. Поставили их годы и годы назад, если не десятилетия, и будут стоять и в тот день, когда уйдем в сингулярность…
Впереди вялотекущая пробка, машины ползут обреченно медленно и покорно. Некоторые попытались проехать по тротуару, но там и застряли: дорогу сузил, оказывается, огромный кран, а он, чтобы не слишком мешать движению, влез правыми колесами на пешеходную часть, перекрыв путь хитрецам.
На длинной трубе покачивается кабина, очень похожая на мусорный бак. Электрик в желтой одежде возился с проводами, над ним летает и рассерженно кричит птица, вроде даже гадит на голову, но у электрика для этой цели предусмотрительно напялена каска до самых бровей.
Наконец миновали скопление, машины понеслись, набирая скорость, как освобожденные из клетки птицы. Тамара откинулась в кресле и даже чуть опустила сиденье, так что полулежит; у меня в мозгу сразу нарисовалась соблазнительная картинка. Раньше я таких женщин боялся, потом как-то ощутил, что многие из них нуждаются в нашем внимании даже больше, чем те, которые вешаются на шею при каждом удобном случае…
