Савелий брел по колено в теплой, прогретой воде. В энцефалитке, в болотных сапогах до пояса, при карабине – он чувствовал себя защищенным от всех неожиданностей, только бы удержаться на твердом, не ухнуть в глубину.

Раздвигая отяжелевшие от воды кусты, чутко прислушиваясь, он свирепо думал, что в этом году речка затопила столько-то там Швейцарий, Андорр и Люксембургов, а может, и не только Швейцарий – он хорошо знал географию только своего Тетюхинского края, – но все равно, они там с погодой непотребничают, реки вспять гонят, над головой спутники мельтешат: неба не видно, это ж сколько железа вверху носится, подумать страшно, вот и зарезали, загубили природу…

Савелий не останавливался, проскакивал островки просохшей земли, снова плюхался в воду, раздвигал мусор, отталкивал трупики птиц и мелких зверьков, ревниво и с горечью осматривал охотничьи владения. Пусто…

Он прыгнул на кочку и уже в воздухе дернулся, словно мог вернуться.

Под каргалистой березкой бессильно распластался невиданный зверь с доброе бревно. Как ящерка, серо-зеленый, но в длину под три метра, рыло длиннющее, глаза взял от громадной жабы, еще весь в костяных досочках, особенно на голове и спине, только пузо вроде как пузо.