В ближайшем лесу спешно рубили деревья. Пахло свежей зеленью и древесным соком. Из деревень гнали скот, на широких телегах везли разделанные туши. Во дворе королевского замка всю ночь перестукивались топоры, ветерок гонял ажурные кольца сосновой стружки. При свете костров плотники сбивали просторный помост для знатных рыцарей. Из подвалов королевского замка загодя выкатывали бочки самого старого и дорогого вина. Доблестный рыцарь сэр Томас Мальтон торопился отпраздновать свадьбу.

Два дня тому на военном сходе рыцари провозгласили его королем. И хотя самые старые и опытные предлагали сперва провести церемонию коронации, а уж потом жениться, но Томас был непреклонен.

Его невеста, гордая и сильная женщина из северных земель, которая прошла с ним дальний и опасный путь, уже освоилась в странном для нее королевстве, распоряжалась дворцовой челядью, как собственными слугами. А рыцари научились произносить ее имя полностью, уважительно трактуя его смысл.

Гости на свадьбу молодого короля, пусть еще не коронованного, начали съезжаться на третий день после его победы над демонами Стоунхенджа. Крижана, бывшая невеста, после недолгих колебаний все же на свадьбу не осталась, к великому облегчению Томаса. С нею отбыла почетная охрана наемных воинов под началом старого рыцаря МакОгона.

Отец и дядя Эдвин не спали ночами, ошалелые, счастливые, готовили и свадьбу, и будущую коронацию, и тревожились о землях, что теперь попадали под руку последнего из рода Мальтонов, который не только вернулся живым, но и сумел добыть на развалинах горящего Иерусалима святыню христианства — Грааль, привезти в Британию...

Олега едва не сбила с ног визжащая женщина, а потом за нею тяжело прогромыхал орущий благим матом мужик в железе пудика на два и с перьями на шлеме. Сперва Олег решил, что мужик готов измордовать жену за пересоленный суп, потом услышал его вопли, что уже все кончилось, можно возвращаться в банкетный зал, столы как раз накрыли, и Олег подумал одобрительно, что Томас молодец, церемонию бракосочетания провел быстренько, пока что не по-королевски.

Ворота распахнуты настежь, народ из окрестных сел и замков еще прибывает, но стражей на воротах впятеро больше обычного, оружие только в зубах не держат, суетятся, орут сорванными голосами. Олег ощутил, что выныривает из глубоких дум, и тут только заметил, что весь королевский замок взбудоражен как муравейник, куда бросили сочную лягушку.

— Что-то стряслось? — спросил он в пространство.

Народ не отвечал, почему-то шарахался, а кто-то даже брызнул на него из крохотной баклажки. Олег понюхал, но ничем не пахло. Он повернулся к стражам, те в полном вооружении, трезвые и злые, орут и расталкивают народ в воротах.

— Какие-то у вас свадьбы странные, — сказал Олег с недоумением. — Больно на собачьи смахивают. Все-таки короля жените, не простого кобеля.

Церковь высилась из массивных каменных глыб, между камнями зеленел мох, узкие окна забраны толстыми железными гратами. Колокольня, высокая и тоже великолепно приспособленная для обороны, примыкала слева. По винтовой лестнице можно подниматься только по одному, защитить легко, а стрелки за верхним парапетом могут держать под прицелом весь двор.

Замок висел на воротах пудовый. Священник ключ отыскал нескоро, а когда пытались открыть ворота, то лишь усилиями трех могучих рыцарей сдвинули вросшие в землю створки.

Томас покачал головой:

— Не похоже, чтобы здесь заботились о слове Божьем!

Священник съежился, будто ждал удара. Он не был, на взгляд Олега, похож на пьяницу или бабника. Скорее, как раз и был истинным приверженцем новой веры, наивно верил в то, что проповедовал, пытался делать то, что говорил, а оказался чужим в этом жестоком мире, где Бога начали изображать на иконах, что запрещено, Пречистую Деву одели в доспехи и усадили на коня, а святые в рыцарских латах бросились совершать воинские подвиги.

Ворота затрясло. За окнами возник и распространился во все стороны дикий волчий вой. Донесся металлический скрежет, словно зубы или клювы грызли железные решетки. В церкви стоял такая мгла, что Томас не мог отличить в самом ли деле вдруг заметались крылатые тени, или же усталые глаза видят то, что подсказывает воображение.

— Надо держаться, — процедил Томас с ненавистью. — Ему нас не сломить, мохнатому!

Ворота сотрясались, словно в них били океанские волны. Начали вздрагивать стены, мелькнул во мраке и прочертил светящуюся дугу слабый огонек упавшей свечи. От постоянного неумолчного грохота начало ломить в висках, в ушах появился настырный комариный звон. Томас ощутил, как заныли зубы, будто рядом водили по стеклу гигантским ножом.

Колокольный звон доносился все слабее. И грохот в самом храме, и, Томас боялся даже представить, что творилось за крепкими стенами церкви. Камни вздрагивали, свечи одна за другой, а то и целыми светящимися заборчиками, отлеплялись от стен и падали на каменные плиты. Расплавленным воском пахло все сильнее, но волосы зашевелились на загривке Томаса, когда ноздри уловили усиливающийся серный запах.

Он видел, как упал ниц священник, как другой распростерся перед гробом, остальные в ужасе пятились, похожие на призрачные тени. С хор слышалось пение, надсадное и хриплое, Томас различил голоса сера Чосера и сера Винстона, который стойко зарабатывал пустошь за Верхними Мхами. К удивлению Томаса слышались и голоса двух монахов, не в меру веселые.

Томас со злостью прислушался к грохоту в нижнем пиршественном зале:

— Веселятся, будто самого Сатану отогнали!

— Если человек в наше время поет, — заметил калика глубокомысленно, — он либо пьян, либо придурок.

Он лежал под стеной на широком ложе. Сапоги в отшельческом рассеянии не снял, пачкал белое белье с нежнейшими кружевами. Одну могучую длань в великой задумчивости закинул за голову, другой с треском драл крепкими когтями волосатую грудь:

— Что с воза упало, то и пропили...

Из щели веяло холодом и сыростью, словно вела не в ад с его кострами и огненными озерами, а в болота родной Британии. Плечи Томаса опустились. Во всей фигуре было столько печали, что голос калики потеплел, потом Томас ощутил, как на плечо упала широкая ладонь, легкая, как перышко, и теплая, как нагретое перед камином одеяло:

— Что скажешь?

Томас глубоко и прерывисто вздохнул, как ребенок после долгого плача:

— Не для пиров создал Господь человека, не для пиров. Как думаешь?

— Ну, почему же... — ответил Олег уклончиво. — Разве не дал свободу выбора?

Внизу в долине разглядели кишащее месиво из людей, что задыхались от тесноты, но куда-то спешили, бежали, и было их столько, что Томасу верилось с трудом, ужели смерть столь многих истребила?

Олег потрясенно оглядывался. А где то дикое место, где по фиолетовому небу грозно неслись багровые облака, страшно светило черное солнце, а мир был дик, кровав, горяч, раскален? Остроконечные скалы сравняло злым ветром, да и толпы народа, постоянно растущие, истоптали местность так, что ни травы, ни куста, одни голые камни, да и те вбиты в землю по самое темечко.

Томас тащился позади, калика вздрогнул, когда рыцарь обрадованно заорал:

— Вспомнил!.. Там... то есть тут, река должна быть. Я слышал, в подземном мире течет река. Спик... э-э... Спикс... нет, Сникс...

— Стикс? — предположил Олег.

Херон высадил их на берег, тут же широкая лопасть вонзилась в желтую слизь, лодка пошла обратно и пропала в тумане. Берег был невысоким, но крутым. Олег пошел наверх, его красная голова ярко пламенела на темном, как грех, небе. Томас зло оглянулся на челн с угрюмым лодочником:

— Флегетон, Коцит, Ахерусейcкое... Тогда и Херон тоже этот... рус! То-то рожа знакомая.

— Уже бывал здесь? — откликнулся Олег сверху.

— Да нет, через Днепр перевозил такой же. Брат, наверное.

— Все люди братья, — откликнулся Олег невнимательно. — Как вон Каин и Авель, которым больно тесно было на земле.

Он с великим сожалением оглянулся на брошенный шлем. Глаза защипало, словно прощался со старым надежным другом. Без него гол и беззащитен, воздух непривычно овевает со всех сторон разгоряченную голову, мигом выпивает мелкие капельки пота. А если еще потерять доспехи, то просто уму непостижимо как ходит калика. Ветер всего лишь шевелит волосы, а ему чудится, что чужая рука тянется к голове! Сейчас даже слабая стрела, пущенная рукой неумелого оруженосца, поразит насмерть, если попадет в ухо или в глаз...

Донельзя настороженный, он крался за каликой, тот начал надолго затаиваться в тени, там исчезал, Томас чувствовал его только по запаху и совсем редко — по дыханию. Однажды нырнул за ним в эту черноту, перевел дыхание, начал продвигаться в ту же сторону, куда и шли, высунул голову как из черной воды, похолодел.

Калики след простыл. Томас даже попятился, пошарил руками по стене, но ни дыхания, ни запаха отшельника, только мертвые камни, подрагивающая земля, громадные звери бродят в толщах земли...

В отчаянии, потоптавшись на месте, он вытащил меч и, взяв обеими руками, начал пробираться в ту сторону, где, как ему чудилось, должен быть этот пещерник, переоценивший его силы и прыть в железе.

Он был уверен, что уже не выберется, когда в сторонке послышался тоненький свист. Из-за скал показалась рука, поманила. Томас пригнулся, перебежал, пригибаясь за камнями.

Олег шел торопливо, часто оглядывался. Красное небо блекло, темнело, словно горячая кровь свертывалась в коричневые комки, медленно проявилась громадная, как таз цирюльника, луна. Хотя бы желтая. как покойник, или пурпурная, как туша с содранной шкурой, но луна засияла настолько мертвенно бледным светом, холодным и серебристым, что плечи Томаса сами собой передернулись как у большого пса, что выскочил из ледяной воды.

В лунном свете Томас видел только темные впадины вместо глаз Олега, но по всей фигуре было столько напряжения, что наконец ощутил, как под доспехами побежали мурашки:

— Опасность?

— Кто-то идет по следу, — бросил калика.

— Уверен? — спросил Томас, а руки уже сами потащили меч из ножен. Он начал прислушиваться, оглядываться, сразу же ударился головой о камень так, что в черепе зазвонили все колокола Британии, а перед глазами вспыхнул настолько яркий свет, словно Господь творил мир заново. Ругнулся, помянув всех святых настолько крепко, что у тех кожа от стыда слезет как у линяющих змей, пошел по-рыцарски вперед и без оглядки: волхв на то и волхв, чтобы чуять, а он, рыцарь, чтобы защищать простой люд с мечом в руке, а не выполнять работу воина-лазутчика.