В конце октября месяца семнадцатого года Густав Максимилианович, его любовница — актриса Театра миниатюр Сузи Ланская и Николай Сергеевич Кедровский сидели после полуночи в ложе московского кабаре «Ко всем чертям».

Они слушали известного куплетиста Гриневского, известного тем, что он очень ловко продергивал Временное правительство. Потный, смуглый мужчина во фраке, с большим бриллиантом на указательном пальце выкрикивал, дергаясь и притоптывая:

Тут куплетист пустился в удалой пляс, и все затопали, даже бритый и лысый господин с лошадиными зубами и деревянной улыбкой — Николай Сергеевич Кедровский.

— Глубоко извиняюсь, «Кристаль» больше нет, — почтительно сказал Кедровскому метрдотель.

По Тверской улице, покачиваясь над обнаженными головами толпы, двигались серебряные купола катафалков. Запах множества хризантем наполнял улицу. Неестественно сверкали среди пасмурного полдня золотые ризы священников.

Иван Константинович и Екатерина Петровна стояли на краю тротуара. Он прижимал к груди шляпу. Лицо его выражало неловкость и смущение, так бывало всегда, когда он хотел придать лицу горестное выражение.

— Теперь я понимаю, — сказала Екатерина Петровна, — я видела, как те хоронят своих — очень бедно и очень гордо. И совсем другие люди. Здесь — общество, там — народ.

— Какая нелепость! Общество и народ! А мы кто же, мы не народ? А юноши, которых мы хороним, не народ? Ты иногда говоришь ужасные вещи. У меня предчувствие, что мы вступили в полосу бессмысленных смертей. Ощущение полосы катастроф.

Между тем пошел дождь, золото риз и серебро катафалков померкло среди мокрых серых домов.