Будущее наступило: решена проблема перенаселения, исчезла экологическая угроза, религиозная и национальная рознь. Единое всепланетное государство раскинулось на шесть континентов, и лишь в резервациях на границе живут отщепенцы, не пожелавшие влиться в глобальное человечество. Тимур Жилин, послушник Соборной Академии Воздушно-Космических Сил, вылетает на свое первое боевое задание. Необходимо раскрыть тайну неожиданного исчезновения обитателей Гуманитарного лагеря, расположенного на территории бывшей Америки. Однако Тимур мечтает о другом, он хочет нести службу в открытом космосе... И мечты его сбываются неожиданно быстро. Грядут потрясения, которых не знала Солнечная система, – межпланетная война с космическим врагом. Космос будет наш!
Пролог
Во имя Всевечного, великого и милосердного: отринь суетные мысли, сосредоточься на задании!
Пытаясь сохранить подобающую кадету-послушнику серьезность, Тимур в который раз оглядел трюм военно-транспортного челна. Тусклая светопанель озаряла сидящих вдоль прохода братьев по оружию и преподобного офицера Карена Шахтара, его неподвижное лицо с крупными чертами, короткие темные волосы и седые брови. Ну что тут скажешь? Восхищения достойна неустрашимая личность офицера Шахтара – муж суровый, сильный, на такого всегда положиться можно, и приказы его выполняешь с радостью да усердием. Тим и восхищался, но при этом сложные чувства его обуревали, он к таким не привык, поэтому весь полет между Украинским и Французским округами вел с самим собою муторный внутренний диалог.
Перестань. Подобные мысли неугодны Отцу Небесному. Но как же! Для чего нужны были все эти тренировки, лекции, зубрежка, учебные тревоги посреди ночи и тяжкое, с потом и кровью, освоение высокоруса? Чтобы только на последнем курсе САВКСа отправиться в свой первый боевой вылет? Да и стыдно сказать: боевой! Какой же боевой, когда предстоит всего лишь разогнать демонстрантов, как их… неокоммунистов. Так вот именно! Именно для того и нужны тренировки, что не ясно? Это же только начало, на тебя посмотрят в деле…
Вздохнув, он огляделся исподлобья. В трюме поместилось тринадцать человек: пятеро иеросолдат, семеро послушников-кадетов и преподобный Шахтар. Он восседал спиной к пилотской кабине, широко расставив ноги, навалившись ладонями на набалдашник боевого офицерского посоха. У остальных оружие попроще и не летальное, а усмиряющее. Солдаты вооружены «каракатицами» и пистолетами-силовиками, кадеты – щитами-зонтиками да пальчиковыми кнутами. Это правильно. Не против врагов каких воевать летим, а против своих же, пусть они и францы. Да и не убивать, а усмирить только, в разум вернуть. Слыханное ли дело – громить блинную! Ну чем им блинная не угодила? Ведь вкусно же кормят; Тимур помнил это еще со времен гражданской юности, закончившейся, когда он поступил в Соборную Академию.
Светопанель мигнула – значит, подлетаем. Парни зашевелились, проверяя оружие. Нет, не все они – «парни». Последней в ряду напротив сидела девушка Настя, по прозвищу Настька-десантница, из Духовной Семинарии женского верославного корпуса. Тоже кадет-послушник. Или послушница? Наверное, самая боевитая из них, раз ее решили на совместное задание отрядить. Близость девушки волновала Тимура. И смущала, хотя одета Настька в такой же, как у остальных, травянисто-зеленый костюм, мягкая броня скрывает всякие половые признаки. И стрижка короткая совсем. Но все же…
Часть первая
НА ЛАДОНЯХ ГОСПОДА
I
Полгода прошло. Поздняя весна, тепло, почти жарко. Академия закончена, завтра должна состояться торжественная церемония – кадеты-послушники примут схиму и станут полноправными иноками вооруженных сил Уклада. Собственно, иеросолдатами они уже стали: сегодня утром по очереди посетили кабинет главы САВКСа, архиерея Игнатия, сурового пожилого мужа, который, не тратя лишних слов, пожал каждому длань и вручил электронную карточку, заверенную, как говорят, самим Патриархом Российской губернии, что раскинулась от Атлантического океана до Охотского моря, от Бенгальского залива до моря Лаптевых. После кабинета все новобранцы посещали техпункт, где, обнажив правое предплечье, садились в особое кресло. Торчащая из спинки бесконтактная электромагнитная игла влила в пози-чип информацию о том, что носитель его является универ-солдатом ВКС. Ну а завтра на торжественной церемонии еще вручат диплом, а также вырезанную из березы коробочку с нагрудным значком: остроносая воздушная лодка, по ободку кругом идет девиз воздушно-космических сил. Это – инициация, ритуал необходимый и важный, без него не стать иеросолдатом святого воинства, пусть даже остальные формальности соблюдены.
Стены лекционного зала украшены старыми блеклыми фресками: атака атмосферных челнов на земли безбожников, строительство Отринутого Изножия, Вознесение Кадмона в Горний мир… А за фресками, невидимые из аудитории, устремились к небу высотные здания Академии. В стороне раскинулся плац, где сейчас, скорее всего, пусто, дальше – обширное поле, там рядком стоят ангары с атмосферными челнами. Между ними флагшток высокий, на котором флаг гордо развевается. Большое прямоугольное полотнище, верхняя половина черная, нижняя – желтая, а точнее, золотая. Космос и златоверхие церкви, символ Уклада…
Лекцию читал Карен Шахтар, и это была прощальная лекция. Собрались все дружины, весь последний курс, да еще и послушниц привезли из женской Семинарии. Тимур сидел между Романом Паплюхом и Серегой Чекаловым. Они знали: отец Карен подал прошение, чтобы его вернули в действующее воинство. До сих пор Шахтар брал на себя командование очередной дружиной только на время обучения, как и семеро других офицеров – каждый формировал свою группу, которую воспитывал, постепенно превращая в слаженный боевой коллектив. После окончания САВКСа дружины, если их участники показывали психологическую совместимость, не расформировывались, но офицеры, конечно, оставались на службе в Академии, командиром же становился кто-то из членов звена, лучше других подходящий для этого. В отряде Тима старшего пока не назначили, хотя всем понятно, что им станет Роман.
В общем, Карен счел, что принесет больше пользы, вернувшись в орбитальную армию. К тому же он наверняка тосковал по мощным челнам, орбите, настоящей службе.
Эта лекция – и не лекция вовсе, а скорее беседа. Лучи солнца лились сквозь витражи, настроение у всех было приподнятое, радостное и одновременно расслабленное. Даже на суровом, аскетичном лике отца-командира иногда возникало подобие улыбки. Тимур сидел, слушая вполуха, прикрыв глаза и вспоминая дом, Божий град. Он не видел своих – мать, сестру и деда – уже ох как давно. Теперь-то недолго осталось: сразу после торжественной церемонии-ритуала благословят в отпуск на две недели. А дом, оказывается, из памяти-то стерся… Подзабыл Тимур, как выглядят улицы и обычные жилые здания. Да и на гражданском говорить отучился, то есть на языке простых мирян. Тим освоил высокорус только в последние полгода – и мир расширился, усложнился, стал глубже; это напоминало десантный тренажер, виртуальную реальность, которую, не отключая, каким-то образом перенесли с одного видеоадаптера на другой, более мощный. Вот ты стоишь посреди чего-то блеклого, но по мере постижения новых слов и взаимосвязей между ними все вокруг углубляется, в земле под ногами и небе над головой, везде проступают незаметные ранее детали – и осознаешь с удивлением, что они были там всегда, но раньше ты не мог их увидеть, постичь, потому что не владел необходимыми для этого понятиями.
II
На всех дружинниках были зеленые спецкостюмы, залинкованные с системами челна. Часть информации передавалась на внутреннюю поверхность забрал, другую высвечивал монитор на панели управления, расположенной перед каждым креслом. В центре кабины, имеющей форму раковины, на небольшом возвышении стояло кресло отца-командира, позади него сидел Акмаль, по бокам, друг за другом, Тимур с Серегой Чекаловым и Толик Маслов с Костей, ну а спереди, в узкой, целиком прозрачной части – Паплюх. Его голос зазвучал в наушниках шлемофона:
– Дружина, внимание! Поступили новые сведения, командир поручил ввести вас в курс дела.
Тимур покосился сквозь забрало на отца Карена. Тот, скорее всего, некоторое время назад вышел на связь с кем-то из командования, после на волне, недоступной дружинникам, посовещался с капитанами остальных челнов, а затем переговорил с Паплюхом, которому приказал озвучить вводную.
– Так, теперь слушаем внимательно, – продолжал Роман. – На карте глобального позиционирования в Атлантической губернии в районе Гуманитарного лагеря номер пять одновременно погасло большое количество пози-чипов. Судя по всему, местные изыскали способ как-то дезактивировать их. Сейчас другое важно: перед тем все чипы пришли в движение. После их отключения была проведена экстраполяция, вероятные треки вычислены. Такое впечатление, что американы чуть ли не со всего лагеря идут к двум точкам. Самая большая группа с разных сторон приближается к Береговому хребту на западном побережье континента. Второй пучок стягивается к так называемым Голливудским холмам в районе, где до Кары находился крупный прибрежный город американов. Между хребтом и Голливудом расстояние невелико.
Роман замолчал, словно прислушиваясь к чему-то. Воспользовавшись этим, Ратмиров задал вопрос:
III
– Джейн Ичевария, – сказала Настька, присаживаясь на край кровати. – Так ее звать.
Константин, устроившийся на стуле возле тумбочки, кивнул, и Серега тоже закивал. Он ходил туда-сюда по палате, похожий на маленького взволнованного воробья.
– Ага, точно, отец Карен так и сказал: Джейн Ичевария. Ну что за странное имя?
– Имя как раз нормальное, – негромко произнес Костя. – Вот фамилия действительно необычная.
Они не принесли цветов, как положено навещающим больного. Где это видано, чтобы иеросолдаты, отринувшие суетное, отдавшие душу Всевечному и военно-космическим силам сфиры, цветы друг другу дарили. И никаких фруктов тоже не принесли, врачи запретили. Хотя Тим быстро шел на поправку и уже мог ходить, не опираясь на палочку, его все еще кормили жидкой кашицей да бульоном.
IV
От вокзала домой пешком около часа, если не спеша. Тим пошел быстро, по дороге вертел головой, оглядывался. Вроде столько раз представлял, как возвратится в Москву, столько раз в мыслях уже шагал по этим улицам… и вот оно – наяву. Все будто прежнее, как в детстве. Кажется, ничего не изменилось: дома мирного серого цвета, асфальт в темных заплатках… те же знакомые места. Те, да не те! И дело, конечно, не в городе – это сам Тимур изменился.
Разве прежде глядел бы он на московские улицы с такой радостью? Нет же, это только теперь, повидав чужие края, Париж да Голливуд, только теперь понял, как спокойно здесь. Ни яркого пятна, ни резкого звука – все исполнено равновесия, все настраивает на мирное раздумье.
Сперва улицы были пустынны, разве что милицейский у перекрестка мнется или мальчишки иногда пробегут. Потом потянулся народ. Окончился рабочий день, тротуары заполнились прохожими. Спешат, торопятся, как и Тимур. Лица у всех спокойные, по-доброму сосредоточенные, без легкомысленных гримас. Родные, в общем, лица.
Вот загрохотал первый монорельс – запустили, значит, к концу рабочего дня, чтобы по домам людей развезти. Кто свернул к посадочным, а кому недалеко – пешком. Тимур тоже мог бы монорельсом подъехать, ему как лицу воинской службы позволено. Но подумал: зачем? Пусть лучше место в вагоне какому-нибудь трудящемуся останется, а универ-солдат Жилин и так дойдет.
Когда свернул с проспекта, сердце забилось чаще. Захотелось скорей, скорей шагать. Едва не вбежал в подъезд, взлетел на третий этаж и замер перед дверью, до последней царапинки знакомой. Поднял руку… опустил. Надо же, как сердце заколотилось! Тихо постучал, вместо того чтобы на кнопку звонка нажать, и прислушался: в квартире прошлепали неспешно. Щелкнул замок, дверь скрипнула…
V
Поутру можно было бы поспать подольше, но Тим собирался придерживаться устава. Наверное, желание возникло из-за того, что он понаблюдал за мирской жизнью семьи и удивительно остро ощутил свою отделенность. То есть мать с Катькой и дедом он любит по-прежнему, но мир их – чужой иеросолдату Жилину. Поэтому и пожелал встать рано, как в САВКСе, не разлеживаться, чтоб хоть в мелочах вне мирского быть.
Он быстро умылся, расстелил походный коврик и опустился на колени, обернувшись к подслеповатой лампадке. Сегодня хотелось совершить рассветное моление с особым тщанием. Катька, тоже вскочившая ни свет ни заря, носилась по комнате, разыскивала помаду, шпильки, брошку… Конечно, вчера бросила как попало. На ходу сестра бормотала молитву, но Тим вдруг очень ясно понял – это для него. Не будь здесь брата, выпускника Соборной Академии, Катерина попросту пренебрегла бы, не стала молиться. Такая вот она… Тим решил, что все сделает и за себя, и за Катьку. Да, именно так. Теперь он станет молельщиком-предстоятелем за всю семью, непременно будет за них с Всевечным говорить. Нет ли здесь гордыни? Нет, конечно же, нет! Он войсковую схиму принял – стало быть, его долг за мирян молиться. За ближнего своего – ну а кто ближе, чем родня? Катька умчалась, громко хлопнув дверью; проснулась мать, а Тим все стоял перед лампадой под мерно вспыхивающим диодом. Никак не получалось уловить порыв, отбросить суетное и сосредоточиться на молении. Значит, он будет взывать к Всевечному еще и еще, сегодня некуда спешить.
Сонная мать прошлепала мимо и включила телевид. Диктор хорошо поставленным голосом читал заутреню. Сперва он помешал, сбил с ритма, но потом Тим, выждав, приноровился и стал повторять. Почти сразу мир отступил… и получилось, пришла легкость. Мать несколько раз прошаркала позади, но Тимур не позволял себя отвлечь. Закончив, поклонился в последний раз и легко встал, сворачивая коврик. Мать на кухне гремела ведрами; скрипнула дверь, выбрался дед – новости глядеть. Сел на диван и заявил:
– Прививку надо сделать. Не забудь, Тимур.
Из кухни окликнула мама:
