– Буэнос диас! Буэнос тардес! Буэнос ночес!

Галя вторые сутки сидела у белой кафельной стены: вот тут уголок откололся, а здесь плитка чуть-чуть сдвинута. Край бежевой больничной кушетки в одном месте немного потерся, и из-под пластикового покрытия вылезали нитки основы. Ниток было пять: три малюсенькие, с пушистыми кончиками, одна побольше и еще одна совсем длинная, сантиметра полтора, – она слегка шевелилась, как будто сообщая: вентилятор работает. Правда, его дуновения были такими слабыми, что ниточка шевелилась еле-еле. Воздух казался неподвижным и очень густым. Но люди в белых и зеленых халатах – желтовато-смуглые, коричневые, а некоторые совсем черные – шагали очень быстро, почти не обращая внимания на замершую в углу фигурку.

Белозубая медсестра с добродушным темно-коричневым лицом – она говорила по-русски, впрочем, здесь многие говорили по-русски – принесла что-то вроде чая. Но Галя так и не смогла сделать ни одного глотка. Ей хотелось сжаться, стать маленькой и незаметной, слиться с этой белой стеной и потертой кушеткой.

И совершенно невозможно было посмотреть вправо, на обычную, такую же, как и все здесь, дверь. Дверь, за которой умирала ее, Галина, жизнь.

– Слушай, Сашка, уже поздно. Как ты домой-то доберешься? – смущение окрасило Галины щеки румянцем, который ярко выделялся на белоснежной коже девушки, подчеркивая блеск больших голубых глаз.

Полненькая и невысокая Галя не выглядела красавицей, но обаяние молодости и всегдашняя улыбка красиво очерченных губ с лихвой перекрывали небольшие недостатки внешности, а легкий отходчивый характер делал девушку всеобщей любимицей. Она никогда не обижалась, не выясняла отношений, не держала ни на кого зла. Случилась неприятность? Вдохнула, выдохнула – и дальше по жизни с той же светлой улыбкой.

Высокий темноволосый Саша – первый красавец курса – Гале, пожалуй, нравился. Но для нее, воспитанной в строгих еврейских традициях, тайной были не только отношения между мужчиной и женщиной – она не умела заглянуть даже в собственное сердце. А на вопросы матери только смеялась: «Глупости! Он просто однокурсник!»

Ну да, просто однокурсник. К тому же лучше всех учится, а ей никак не дается этот упрямый сопромат, а на носу летняя сессия… Ей даже не приходило в голову, что «просто однокурсник» вряд ли станет так старательно ездить из неблизкого Пушкина на Васильевский остров. Да-да, конечно, просто чтобы по-дружески помочь. Галя, правда, чувствовала легкую неловкость оттого, что родители у бабушки Доры на даче и они с Сашей одни в квартире, – но не более того.

И сейчас, заметив, что уже вечер – ах, эти обманчивые ленинградские сумерки на пороге лета! – она забеспокоилась лишь о том, что до дому Саше далековато. Только в животе почему-то похолодело. Как два года назад, когда родители, обрадованные ее успешным поступлением в Ленинградский политехнический, повезли Галю на Черное море. Она впервые тогда летела на самолете. Когда тот «падал» в воздушную яму, внутри становилось холодно, а сердце, кажется, билось прямо в горле. Вот как сейчас.

Оглушенная, погруженная в переживания, Галя едва заметила, как пролетели экзамены. Отличник Саша закрыл сессию «автоматом», и Галя была почти рада, что в институте его не видно. Хотя злополучный сопромат она, конечно, завалила.

Чтобы готовиться к пересдаче, она уехала к бабушке с дедушкой на дачу. Родители наезжали только по выходным, а Дора Аркадьевна и Зигмунд Исакович жалели внучку – сопромат все-таки! – и старались ее не беспокоить.

Но занятия шли еле-еле. Август выдался дождливым, Галя целыми днями валялась на продавленном, потрескавшемся кожаном диване и думала, думала…

«Где сейчас Саша? Как мы встретимся осенью? Ведь он даже не сказал, что любит…»

Возле дивана стоял такой же древний буфет. На его высоченной резной верхушке Галя прятала от бабушки сигареты. Курить, чтобы не заметили, она бегала под дровяной навес.

Первый учебный день выдался теплым и хрустально-прозрачным. Контраст совсем еще зеленых газонов и золотой листвы над ними был сказочно красив. Но Гале было не до красот. Главное – Саша! Вон он, с девушками балагурит, наверняка договариваются, где первый учебный день отметить. Вот, заметил ее…

Галя повернулась и пошла к дальней скамейке. Он должен, должен, должен ее догнать!

– Соскучилась?

Сашин голос показался Гале чужим: ни нежности, ни теплоты она не услышала. А ведь так надеялась на эту встречу! Уткнувшись в жесткую спинку скамьи, девушка безудержно зарыдала.

– Господи, что с тобой? – Теперь голос звучал по-настоящему обеспокоенно, в нем не осталось ни капли этой ужасной «хозяйской» сытости. Саша обнял девушку, нежно привлек к себе:

– Конечная станция, ла-пуш-ка!

Галя с трудом открыла глаза. Необыкновенно смуглый мужчина в военно-морской форме тряс ее за плечо и белозубо улыбался:

– Ты так сладко спала. Как дети спят, – в его правильной речи чувствовался какой-то непривычный акцент. Не эстонский или финский – эти в Ленинграде не редкость, – а что-то другое, необыкновенное. Гале вдруг показалось, что где-то далеко шумит морской прибой. И… да, еще попугаи на прибрежных пальмах кричат. Она встряхнула головой, отгоняя наваждение.

У Димки лезли зубки, и после бессонной ночи где-то к середине дня позванивало в голове. А сейчас, к вечеру, уже и чудится невесть что!

Но на эскалаторе смуглый военный опять оказался рядом:

Знойное московское лето не щадило никого – асфальт плавился под ногами, солнце обжигало кожу и слепило глаза, а проезжающий транспорт съедал драгоценный кислород. По улицам шли вспотевшие и раскрасневшиеся люди, с трудом переставляя ноги, и надежды на то, что где-то будет спасение, не было ни у кого.

Тяжелая деревянная дверь одного из московских домов со скрипом приоткрылась, выпуская из темноты на солнечный свет женщину средних лет в ситцевом сарафане. Она полноватой рукой разгладила какую-то бумажку, потом поправила волосы и, не оглядываясь на тех, кто остался там, в душном помещении, убежала прочь.

По темному душному коридору пронесся вздох зависти и робкой надежды на собственную удачу, и несколько десятков глаз уставились на дубовые двери, за которыми решалась судьба, их судьба. Здесь сидели на стульях и подоконниках, стояли возле стен и просто посреди коридора женщины разных возрастов, которые хотели поехать работать за границу. Никто не знал, что их ждет в будущем, однако каждая из них надеялась, что именно ей повезет и она сможет вырваться в мир, который считает лучше существующего. Осознавая важность момента, женщины замерли от волнения, боясь даже пошевелиться, словно нечаянный жест рукой может спугнуть их удачу.

Прошло два томительных часа с тех пор, как счастливая обладательница возможности уехать за границу выпорхнула из душного помещения в адскую городскую жару. Очередь не двигалась, застыли, словно мраморные статуи, и посетительницы. Молодая худенькая блондинка прикрыла глаза и зевнула – она устала от напряжения и духоты. Темноволосая толстушка, сидевшая рядом с ней, вдруг широко раскрыла рот и зевнула тоже. Через секунду, как по цепочке, начали зевать остальные ожидающие: кто прикрывая рот ладошкой или журналом, кто отворачиваясь к стене; кто тихонько и стыдливо, а кто громко и смачно. Ухоженная женщина лет тридцати обвела глазами коридор и прыснула от смеха – напряжение, витавшее в воздухе, мгновенно лопнуло, как натянутая резинка, и люди расслабились – сначала они несмело стали двигаться, потом вставать и ходить и, наконец, заговорили – каждой из них было что сказать.

– Меня Валя зовут, – произнесла толстушка, обратившись к тоненькой молоденькой блондинке, которая начала «парад зевающих».

Перескакивая через лужи и укрываясь сумками и пакетами от дождя, все четверо вбежали в продуктовый магазин.

– Надо купить еды, – сказала Лиза, отряхивая капли со своей сумки. – Ну и бутылку для Наташки. Иначе она меня со свету сживет.

– У меня совсем нет денег, Лиза, простите, – смущенно прошептала Валя. – Но у меня коньяк есть, молдавский. Мамика дала.

– Вот и хорошо, – улыбнулась женщина. – Сэкономим на водке, если не жалко, конечно.

– Ну что вы? – Валя полезла в сумку за бутылкой. – Мы и так у вас в долгу, Лиза.

Наталья зашла на кухню, когда женщины расставляли на мраморном столе приборы.

– Наливайте, – хриплым голосом сказала хозяйка квартиры.

– Поешь сначала, – Лиза передала подруге тарелку, на которой лежал румяный кусок курицы и жареная картошка.

– Наталья, вот блинчики еще, – Валя подвинула блюдо с ароматными масляными блинами.

– А выпить? Выпить есть?

Их опять не приняли. Четыре женщины шли уже знакомым маршрутом к дому Натальи.

– Жалко ее, – сказала Валя, рассматривая свои огрубевшие руки.

– Кого? – не поняла Света.

– Наталью жалко. Сопьется же.

– Да она уже спилась, – жестко откликнулась Ира.

– Меня отправляют во Францию, – закричала Света, которую в этот день приняли первой. – В многодетную семью! Ура! Господи, спасибо! Я лечу во Францию, в Европу! Как я счастлива!

Света на радостях обнимала и целовала девушек, которые ей стали близкими и родными за прошедшие дни. Она так надеялась, что они все вместе уедут за границу и там продолжат общение, однако ее мечтам сбыться было не суждено: Лизу отправили в Англию помощницей в семью олигарха, а вот Ире и Вале отказали – по возрасту.

Вечером подруги сидели за столом и разговаривали о будущем, которое так настойчиво разделяло их.

– Интересно, свидимся ли еще? – задумчиво спросила Лиза. – Или как встретились, так и разойдемся, кто куда…

– Девочки, мне так не хочется терять связь с вами, – чуть не плакала Света. – Давайте что-нибудь придумаем, чтобы не потеряться друг с другом?