Давно уже Эсткарп оставался последней землёй Древних. Управляли этой страной мудрые женщины–волшебницы. Только они сохранили Силу, наследие тех, от кого происходили. Волею судьбы их владения оказались зажаты между двумя врагами, двумя молодыми народами: Ализоном на севере и Карстеном на юге. На востоке же находилась загадочная земля, которая была закрыта для жителей Эсткарпа — закрыта с помощью Силы, как защиты от древнего зла. В довершение ко всем этим бедам однажды с моря на юге на всё побережье обрушились колдеры, которые отнимали у людей разум и с помощью своих странных машин плодили живых мертвецов. Вознамерившиеся захватить весь этот мир, они явились в него через одни из Ворот. Больше всего они ненавидели волшебниц, потому что сознание могущественных женщин не подчинялось машинам колдеров.

Колдеры легко захватили Горм и город морского народа салкаров, который издавна был союзником Эсткарпа. В Карстене же герцогом стал Ивьян, превращенный колдерами в живого мертвеца. И вот враги со всех сторон накинулись на Эсткарп, чтобы раздавить его, как орех меж камней.

И тогда из иного места и времени на выручку обреченной стране явился Симон Трегарт, поклявшийся в верности волшебницам. Вместе с Корисом, изгнанником из Горма, и волшебницей Джелит, а также Лойз из Верлейна (обручённой на топоре с герцогом Ивьяном, которого она даже не видела) Симон поднял на борьбу все земли Эсткарпа.

Колдеров изгнали за Врата, а сами Врата Симон и Джелит наглухо закрыли. Джелит, вопреки обычаям своего народа, вышла замуж за Симона и утратила расположение волшебниц, но не утратила своей Силы. И почти сразу же, поскольку герцог Ивьян умер, не оставив наследников, в Карстене началась война.

Незадолго до своей смерти Ивьян по приказу колдеров объявил вне закона последних немногочисленных представителей народа Древних, живших в границах герцогства Карстен. Началась страшная бойня, произошло много ужасного, но некоторым Древним всё–таки удалось уйти, сбежать на север к своим далёким родичам в Эсткарп. Здесь почти все сбежавшие поступили в пограничные отряды под командованием лорда Симона, которые наряду с фальконерами охраняли горные проходы.

Забрезжил ветреный серый рассвет. С грохотом сорвало черепицу с крыши гостиницы и разбило во дворе. Некогда Ромсгарт был большим городом, который охотно посещали купцы из дальних стран, последним городом Эсткарпа перед горным переходом в Карстен. С тех пор не менее трети домов древнего, но пришедшего в явный упадок города превратились в развалины и заросли сорняками. Уже не менее двух поколений не видело здесь толчеи купцов, с их постоянными приездами и отъездами. Карстен… Кто сейчас отправляется в Карстен через горы? После Поворота горы стали совершенно иными, и дороги в них известны только разбойникам, которые ищут там убежища.

С другой стороны, скудная добыча ограничивала число этих разбойников. А три последние суровые зимы и вовсе почти устранили опасность нападения.

Девушка, стоявшая у окна гостиницы, придерживая край ставня от ветра, смотрела на ещё не проснувшийся город. Кончик языка подрагивал меж губами. Эта привычка, о которой сама она и не подозревала, выдавала её беспокойство. Впрочем, давно уже не было в живых никого, кто мог бы поинтересоваться, что беспокоит Тирту из Дома Ястреба.

Вдоль границы нынче бродят целые толпы людей, некоторые ищут пристанища после многих лет бесцельной войны, некоторые заняты каким–то своим делом, которое тщательно берегут от чужого глаза, опасаясь лишиться последних средств к существованию, как лишились уже многого. В этих умирающих полуразрушенных приграничных городах путникам не задают вопросов. Пока что жизнь в Эсткарпе возрождается лишь севернее, на богатых землях, которые через неделю–другую опять будут вспаханы, и в портах, куда снова пришли корабли салкаров, морских торговцев, вышедших на свои прежние водные пути.

А в этой комнате, которую еле–еле освещала свёрнутая в фитиль тряпка в чашке с маслом — больше коптившая, чем горевшая, — в этой комнате царил обычный кислый запах множества переночевавших здесь путников. Слишком мало осталось уюта в этой гостинице и слишком много прошло лет. Время придавило эти стены, выщербило истоптанные бесконечным количеством подкованных ног толстые доски пола. Тирта поглубже вдохнула чистого уличного воздуха, потом прикрыла ставень и заложила запор. И быстро прошла к столу на кривых ножках, прошла с уверенностью человека, привыкшего к опасным тропам.

Яростная буря продолжалась полдня. Путники кутались в плащи и с трудом заставляли лошадей брести по дороге, которая все время шла в гору и уже в полумиле от Ромсгарта превратилась в еле заметную тропу. С самого начала фальконер привычно выдвинулся вперёд, ехал он уверенно, и совсем скоро нанимательница убедилась, что он хорошо знает переплетения путей высокогорья.

По первой тропе двигались они недолго. Чуть погодя после того, как они ступили на неё, фальконер остановился, поджидая, пока Тирта не поравняется с ним, и произнёс первые слова с тех пор, как они выехали из города.

— Ты хочешь передвигаться незаметно?

Он не спрашивал, зачем она едет на юг, а она не собиралась объяснять. Но, по–видимому, солдат отчасти догадывался о причине.

— Ты знаешь другой путь?

Так как существо внизу искало их прикосновением мысли, встреченный барьер должен был показать ему, что оно обнаружено. Тирта бесшумно привстала. Толстые подошвы её обуви не скрипят. Она подобралась к краю карниза и прислушалась, пытаясь что–нибудь увидеть, хотя луна спряталась за тучами, а звёздный свет не мог ей помочь. Полагаться приходилось только на слух и обоняние.

Снова прозвучал скрежет камней. Девушка поняла, что животное оступилось. Новый звук раздался явно ближе, да и острый запах стал ещё сильнее.

И вот…

Тусклый жёлтый огонёк. Вернее, два таких огонька. Глаза! Того сорта, что не отражают внешний свет, а сами светятся изнутри, и этот свет заметен в темноте.

Может, у него зрение лучше человеческого, и оно способно пронизать ночь, выслеживая добычу. Но блеск выдал зверя. Теперь Тирта слышала постоянный скрип, когда когти цеплялись за неровности камня. Зверь пытался подняться к ним.

Они обыскали мертвеца. На нём не нашлось больше ничего необычного, чего не надел бы простой солдат без герба, уехавший из Эсткарпа по какому–то частному делу. Раны его, как заявил фальконер, были нанесены не сталью, а когтями и клыками. К удивлению Тирты, у мертвеца не оказалось оружия. Только пояс для меча, но с пустыми ножнами; пуст был и колчан для стрел. Естественно, он не мог отправиться в эти опасные земли невооружённым. Может, у него забрали оружие после гибели? Но в таком случае, как грабителю удалось отвлечь коня? И какому врагу служит когтистый и клыкастый охотник?

Конь фыркал, временами начинал рыть копытом почву, но держался на расстоянии. К седлу была прикреплена пара дорожных сумок. Если торгианец позволит их снять, они смогут больше узнать о мёртвом.

Фальконер заметил, что судя по окоченелости трупа, он лежит здесь уже довольно долго. Странно, если не считать мух, другие пожиратели трупов, которых везде хватает, его не тронули. Несомненно, из–за торгианца.

Лопаты у них не нашлось, поэтому фальконер мечом нарезал дёрн, а Тирта выбирала куски и складывала в сторонке. Могилу они выкопали мелкую, но сделали всё, что смогли. Когда незнакомца уложили в могилу, девушка прикрыла ему лицо куском ткани, которой сама пользовалась в плохую погоду. Вдвоём они завалили могилу землёй, потом принесли с берега ручья камней и укрепили насыпь. Сделав это, девушка встала и задумчиво осмотрела могилу.

Провела языком по губам в поисках слов. И заменив слова обычной службы, которые она ещё с детских времён слышала слишком часто, сказала своими, которые показались ей наилучшими.

Квинн Андерс торопливо прошёл по зелёному газону к квадратному новоанглийскому дому и поднёс руку к полированному медному орлу, выполняющему прозаическую роль дверного молотка. Чемоданчик, с которым Квинн не расставался со вчерашнего дня, мёртвым грузом цеплялся за его онемевшие пальцы. Неужели действительно прошло двадцать четыре часа с его внезапного решения? Ожидая на ступеньках крыльца, он снова заволновался. Может, лучше повернуться и уйти? Всё это казалось нелепой мелодрамой… Безумие!..

Но уходить было поздно. В дверях появилась женщина.

— Мистер ван Норрис? — голос Квинна звучал хрипло. Ему пришлось глотнуть, прежде чем продолжить: — Я приехал к нему из Нью–Йорка по делу…

— Ну… не знаю. Мистер ван Норрис на прошлой неделе, катаясь на лыжах, подвернул ногу. У него трещина в лодыжке. Вообще–то, он не принимает, но если вы приехали из Нью–Йорка… может быть… Заходите, я спрошу…

От яркого света в прихожей Квинн замигал, как сова.

Старые часы на ратуше пробили десять тридцать, когда на следующее утро Квинна ввели в сокровищницу ван Норриса. Но проводником ему служил не хозяин дома и не миссис Эванс. У входа его встретил молодой стройный азиат, ростом не выше Квинна. Он бесшумно, с уверенностью кошки, прошёл по коридору к библиотеке. В нём чувствовались навыки прирождённого воина. Заговорил он с американским акцентом:

— Добро пожаловать в логово паука, приятель. Вот он, шеф.

Алмазы и изумруды были убраны с чёрного покрытия стола. На их месте в ярком голубоватом свете лампы стояла фигурка рыцаря. Ван Норрис опустил увеличительное стекло, в которое рассматривал статуэтку, и протянул руку Квинну.

После обмена приветствиями Квинн замолчал в ожидании. Он усвоил этот приём у отца. Пусть первым заговорит твой собеседник, если ты не совсем уверен в себе. Воздержись от огня, пока не определишь силу противника. А ван Норрис может оказаться и противником.

Первым нарушил тишину товарищ ван Норриса. Квинн заметил, что он, с момента как открыл дверь, всё время незаметно поглядывал на него. А теперь он заговорил авторитетным тоном:

Каждую секунду в течение следующего часа Квинн жалел, что не проявил достаточной решительности и не отделался от своего самозваного гида ещё в аэропорту, прежде чем тот присоединился к нему на стоянке такси. Этот человек пристал к нему, как липучка. И только когда ван Ноорден, так с опозданием представился попутчик, посадил его в поезд, идущий на Дордрехт, и поезд действительно тронулся, Квинн расслабился в блаженном одиночестве. Он твёрдо настроился не останавливаться в отеле, который порекомендовал ван Ноорден, и, конечно, не связываться с людьми, чьи имена и телефоны тот написал на обороте визитной карточки и сунул ему в последнюю минуту перед расставанием.

Это приключение привело Квинна в сонное состояние, он был раздражён и начинал чувствовать, что Голландия вызывает у него аллергию. Вдобавок к другим неудобствам купе было полностью заполнено пассажирами. Не желая, чтобы к нему привязался второй ван Ноорден, Квинн занялся своими записями. Пора заново перечесть всё, что известно об ордене епископа Одокара. А пока он будет читать, никто не посмеет помешать ему. И Квинн принялся медленно перелистывать страницы записной книжки.

Но дойдя до последней странички, он обнаружил нечто, что сразу же прогнало сонливость. Квинн выпрямился. В кожаном переплете книжки был карман, в который он клал разные записки. Когда Квинн заглядывал в него последний раз, там была только карта герцогства Стернсберг. А сейчас появилось что–то ещё.

Это был толстый жёлтый конверт, плотно запечатанный. Видно, его так торопливо засовывали под карту, что один уголок смялся. Квинн закрыл записную книжку, не вынимая конверта.

Вот почему его чемоданчик затерялся в аэропорту! Только там могли подложить этот конверт. Но зачем… и что в нём? Если бы он был один в купе, то сразу посмотрел бы. Но почему–то не хотелось этого делать на глазах у четверых незнакомых людей.

Прежде чем удалось найти ресторан, с небес обрушился настоящий ливень, и поэтому Квинн садился за столик совершенно промокший и очень сердитый. Но тепло в зале успокаивало, и как только было покончено с заказом, Квинн снова почувствовал интерес к окружающему. В дверях задержался один только что вошедший клиент. Когда американец взглянул на него, то испытал новый шок. Эти слегка согнутые плечи и общие очертания фигуры показались ему знакомыми. Лицо незнакомца представляло собой тонкую светлую полоску, его владелец не спешил показывать свою наружность.

Официант заторопился навстречу незнакомцу и, не обращая внимания на его протесты, провёл к единственному незанятому маленькому и хорошо освещенному столику у переднего окна. Посетителю пришлось — с явной неохотой — снять плащ и шляпу.

На короткое мгновение Квинну показалось, что в одной комнате с ним находится «Квонг, Хонг или Винг» Марусаки. Густые чёрные волосы так плотно прилегали к голове, будто были покрыты лаком. У незнакомца острый нос с высокой переносицей, а веки приспущены и не открывали полностью глаз. Возраст его определить очень трудно: ему могло быть и двадцать пять и пятьдесят лет. Но гибкое тело и прекрасно координированные движения заставляли думать, что первая оценка возраста ближе к истине. Во всяком случае этот человек определённо не голландец и даже — Квинн готов был держать пари — не европеец. И он не Квонг, Хонг или Винг, только усталые глаза и общие контуры лица напоминали человека на фотографии. Американец перенёс всё внимание на еду, решив больше не поддаваться своему воображению.

Добросовестный визит в музей заполнил долгий день, и в четыре часа Квинн, промокший и усталый, вернулся в гостиницу. Когда он попросил ключ от номера, дежурный протянул ему записку. Квинну звонил минхеер Гроспорт и собирался позвонить ещё.

Гроспорт… Квинн вспомнил одно из нескольких имен, которые назвал ему на вокзале ван Ноорден. А значит, это один из тех людей, с кем американец не собирался знакомиться. Да, но ведь он остановился совсем не в той гостинице, которую так навязчиво рекомендовал ван Ноорден. Каким же образом этот минхеер Гроспорт отыскал его и зачем? Этот интерес к его особе показался Квинну подозрительным; он выбросил записку в урну и пообещал себе, что обязательно разберётся с этим.

Квинн вошёл в тёмный номер и долго стоял у двери, напрягая слух, зрение и обоняние. Последнее послужило ему лучше всего. Он не курит, но в душном номере пахло табачным дымом. Запах устойчивый и крепкий, как от одежды заядлого курильщика. Квинн нащупал выключатель и зажёг свет. Комната была пуста.

Однако её опять обыскивали. И на этот раз даже не пытались скрыть следов обыска. Содержимое чемодана Квинна вывалено на середину комнаты. Возле замка чемоданчика царапины. Окно, которое он оставил закрытым, открыто.

Квинн нашёл свой фонарик и выключил в комнате свет. При свете фонарика отыскал бельё, рубашку, сумку первой помощи и сложил всё в чемодан. Если придётся бежать, проще передвигаться налегке.

И тут он застыл. За окном послышался шум. Квинн опустил чемоданчик на пол у двери и прижался к стене. Потом прополз за стулом и вокруг лампы к светлому прямоугольнику.

Рама окна поднялась выше, в комнату донеслось тяжёлое дыхание. Окно чёрным пятном заполнила расплывчатая фигура. Но как человек мог оказаться там? Пожарной лестницы нет, а пройти по очень узкому карнизу, который в нескольких футах под окном тянется вдоль стены, невозможно.