Было время, когда приветствовалось каждое измерение, потому что, как говорят, ничто не может быть таким пустынным и однообразным, как никогда не изменяющееся течение времени в маленьком обществе, которое отделено от остального мира и существует, защищенное от всяких изменений.

С колоколообразной башни монастыря Нарстатт была видна холмистая долина, тянувшаяся до далекого серо-синего гребня гор. Эта долина уже существовала, когда сюда пришел человек, и она все еще будет существовать, когда он исчезнет. Еще недавно в этой местности шла гигантская битва и в течение долгих лет велась вооруженная партизанская борьба против захватчиков из-за моря, пока, наконец, их не оттеснили к их главной крепости на берегу моря. Последнее сражение и, наконец, - мир, во время которого населению этого места пришлось привыкнуть к языку мечей воинов.

Все мы в Нордейше знали это, но пламя войны никогда еще не проникало так далеко в глубь страны, никогда еще не достигало нашей долины. Только те, кто пережил все эти ужасы и искал у нас прибежища, приносили с собой дух войны. Мы сами никогда не видели шаек этих ализонцев, грабящих и захватывающих все на своем пути, и за это женщины Норстатта ежедневно возносили в часовне благодарственные молитвы.

Во время этих беспокойных дней войны я была привязана к монастырю, но были дни, когда я думала, что задохнусь от этого всеподавляющего спокойствия, царящего здесь. Потому что тяжело жить среди чужаков, чужих тебе не только по крови, но и по духу, по стремлениям и намерениям. Кем же я, собственно, была? Каждый в монастыре, кого спрашивали об этом, вероятно, отвечал так: