Такая темень стояла в этом вонючем переулке, что, казалось, протяни руку и поймаешь тень, и будешь дёргать её взад–вперёд, как занавесочку. Правда, в этом мире нет луны, и только звёзды усеивают его ночное небо, а жители Кунга–сити освещают факелами лишь главные улицы своего зловещего, похожего на берлогу города.

Зловоние было почти таким же густым и непроницаемым, как темнота, а осклизлая, неровная булыжная мостовая под ногами представляла собой ещё одну опасность. Страх подгонял меня, но благоразумнее было идти медленно, останавливаясь и нащупывая дорогу перед собой. Я продвигался вперёд, руководствуясь лишь смутными воспоминаниями о городе, в котором провёл всего десять дней, да и те вовсе не были посвящены изучению географии. Где–то впереди, если мне повезёт, очень сильно повезёт, я разыщу дверь. К этой двери прикреплена голова божества, почитаемого обитателями планеты. Его глаза сияют в ночи приветственным светом, потому что за дверью всю ночь напролёт горят факелы, поддерживаемые заботливой рукой. И если человеку, за которым по какой–либо причине гонятся по всем этим улицам и закоулкам, удастся схватиться за щеколду под этими горящими глазами, сдвинуть её и войти в расположенное за дверью помещение, то даже если он только что пролил чью–то кровь на глазах у половины города, его убежище будет неприкосновенно для преследователей.

Пальцы вытянутой влево руки скользнули по запотевшему камню, соскребая с него липкую грязь. Правой рукой я сжимал лазер. Если им удастся загнать меня в угол, то, воспользовавшись лазером, я, возможно, получу отсрочку на несколько мгновений, но только на несколько мгновений. Я тяжело дышал — бегство потребовало от меня значительных усилий, кроме того, начало этого кошмара застало меня врасплох, ни я, ни Вондар не были виноваты в том, что случилось. Вондар — я выбросил его из головы без колебаний. Его положение было безнадёжным, безнадёжным с того самого момента, когда четверо в зелёных рясах медленно вошли в закусочную, установили свой волчок и запустили его (все в баре побледнели или позеленели от страха, глядя на их спокойные, уверенные движения). Смертоносная стрелка на верхушке волчка зловеще кружилась; остановившись, она должна была указать на того, кто будет принесён в жертву демону, которого они пытались таким образом умилостивить.

Мы продолжали сидеть, словно на нас тоже распространялись обычаи этого ужасного мира, и, в некотором смысле, так оно и было. Каждого, кто попытался бы удалиться после того, как стрелка пришла в движение, ждала быстрая смерть от руки его ближайшего соседа. Нельзя было избежать участия в этой ужасной лотерее. Итак, мы сидели, не ожидая, однако, ничего дурного — обычно зеленорясые не выбирают людей из иных миров. Они достаточно умны для того, чтобы понимать, что бог, всемогущий в их собственном мире, не может противостоять тяжести железного кулака существа, неверующего в него, когда этот кулак обрушивается со звёзд, и не были расположены связываться с Патрулём и другими силами за пределами своих небес.

Вондар даже слегка наклонился вперёд, разглядывая с присущим ему любопытством окружающих нас людей. День прошёл удачно — он заключил выгодную сделку, съел самый вкусный обед из тех, что могли приготовить эти варвары, нашёл новый источник кристаллов лалора, и был доволен собой как никогда.

Брак, заключённый Хайвелом Джорном скорее всего по расчёту, оказался прочным. В семье было трое детей: я, Фаскил и Дарина. Отец мало интересовался дочерью, но принялся рьяно и с раннего детства обучать меня и Фаскила, хотя Фаскил даже не пытался оправдать те надежды, которые Хайвел Джорн на него возлагал.

У нас было принято ужинать всем вместе за большим круглым столом в задней комнате (мы жили при магазине). Перед ужином отец обычно приносил какой–нибудь предмет со склада и, показав его нам, спрашивал, что мы думаем о нём — о его стоимости, возрасте, — происхождении. Драгоценности были его страстью, и нас заставляли изучать их, тогда как другие дети получали общие знания из записанных на плёнки книг. К вящему удовольствию отца я оказался способным учеником. Со временем он в основном сосредоточился на моём обучении, потому что Фаскил то ли не мог, то ли не хотел учиться и повторял одни и те же ошибки, отчего отец постоянно замыкался в себе.

Я ни разу не видел, чтобы Хайвел Джорн разозлился, но старался не навлечь на себя его холодного неудовольствия. И не потому, что боялся его, просто то, чему он меня учил, приводило меня в восторг. Я был ещё ребенком, когда мне разрешили оценивать вещи, отдаваемые в залог. И кто бы из торговцев драгоценностями не заезжал к отцу, меня всем демонстрировали как лучшего ученика.

С годами в доме образовались две партии: мать, Фаскил и Дарина вошли в одну, я с отцом — в другую. Наши, вернее мои, знакомства с остальными детьми в порту были ограничены, отец всё чаще привлекал меня к работе в магазине и к изучению древнего ремесла оценщика. В те дни через наши руки проходило немало причудливых и красивых вещей. Одни продавались открыто, другие, предназначенные отцом для частных сделок, оседали в его сейфах, и я видел лишь некоторые из них.

Среди них попадались вещи из развалин и гробниц предтеч, сделанные раньше, чем представители нашего вида вырвались в космос, добро, награбленное в империях, переставших существовать так давно, что не осталось следа даже от их планет. Встречались и другие, только что вышедшие из мастерских внутренних систем, в которых всё искусство ювелира было пущено в ход, чтобы привлечь внимание богача с тугим кошельком.

Проснувшись, я обнаружил, что факел, который я зажёг при входе в святилище, с шипением догорает. Что там сказал голос? Мне разрешено оставаться здесь до тех пор, пока не погаснет четвёртый факел. Я посмотрел на пол. Там лежало ещё три. Я встал, вытащил тлеющий факел из кронштейна и вставил на его место другой.

Четыре факела, а что потом? Меня снова вытолкают на улицу Кунги? Время от времени я ронял этот вопрос в пустоту, но не получал никакого ответа. Я дважды возобновлял поиски, пытаясь найти хитро замаскированный выход. Во мне росло разочарование. Судя по моему хронометру, я провёл здесь половину ночи и часть следующего дня. Я высчитал, что четырёх факелов хватит примерно на трое суток. Но задолго до окончания этого срока взлетит корабль, на который мы с Вондаром купили билеты. Капитан не будет беспокоиться, если мы ими не воспользуемся. Оказавшись на планете, пассажиры сами несут за себя ответственность. Капитан, конечно, попытался бы спасти члена своей крепко спаянной команды: ведь они связаны узами не менее прочными, чем в клане или семье, но посторонним он не стал бы помогать.

Есть ли у меня хоть малейший шанс? Может быть, за мной наблюдают? Как хранители этого места узнают, что факелы уже догорели? Или с годами они привыкают к своим обязанностям и знают, когда приблизительно это должно произойти? Какие цели они преследуют? Что получают за свои услуги? Возможно, в храме примут дары, принесённые богу; мне это убежище всё ещё представлялось каким–то религиозным учреждением.

Я снова лёг на кровать и повернулся лицом к стене. Мне хотелось верить, что за мной следят. Это была моя последняя надежда. Поэтому я действовал наощупь. Два кармашка на потайном поясе. Лежащие там драгоценные камни скользят между пальцами. Я сжал их в кулаке и замер, притворившись спящим.

Лучшие из наших камней Вондар запер в корабельном сейфе. В конце концов они попадут по месту отправления, в кладовую ювелира, и будут ждать там того, кто никогда уже не придёт за ними.

Вольные торговцы ведут замкнутый образ жизни и не общаются с посторонними, поэтому я был предоставлен самому себе, если не считать одного члена экипажа, скрашивавшего моё одиночество. Я постоянно видел рядом с собой то самое покрытое шерстью существо, которое находилось возле меня, когда я очнулся. Корабельная кошка по кличке Валькирия считала меня важной персоной и проводила долгие часы, свернувшись на койке или на полу в отведённой мне каюте и наблюдая за мной.

Я не привык к обществу животных, и вначале её внимание раздражало меня, я никак не мог отделаться от странного ощущения, что в этих круглых немигающих глазах таится разум, который отмечает каждое моё движение, анализирует и оценивает меня и моё поведение. Однако со временем я стал терпимее относиться к ней, а под конец, когда выяснилось, что члены команды не склонны ни к каким проявлениям дружеских чувств, выходящих за рамки холодной вежливости, я обнаружил, что стал разговаривать с ней за отсутствием другого собеседника. Между собой вольные торговцы общались на своём собственном языке, которого я не понимал, и это делало бесполезной любую попытку следить за их разговором.

Вернувшись после беседы с Острендом в свою каюту, я обнаружил там Валькирию, непринуждённо растянувшуюся на моей койке. Это было красивое, гибкое создание, покрытое густой короткой шерстью, серебристо–серого цвета, с чёрными колечками на хвосте. Иногда она выражала свою привязанность ко мне, и сейчас, подняв голову, чтобы потереться о мою руку, она радостно замурлыкала. Я редко удостаивался таких знаков внимания, поэтому был польщён и продолжал гладить её, обдумывая предложение шкипера.

Мы собирались в скором времени совершить посадку на планету неподалёку от той фактории, где люди с «Вестриса» бывали и раньше. Городов там не было, местные жители, склонные к кочевому образу жизни, странствовали кланами по заболоченной местности вдоль рек. Несколько более цивилизованных и предприимчивых кланов обосновались неподалёку от тех мест, где они разводили ракообразных. Но это были лишь огороженные частоколом скопления непрочных хижин из обмазанного илом тростника.

Почти всё моё имущество осталось на Танфе. Теперь я произвёл инвентаризацию своих скудных пожитков, пытаясь определить, есть ли среди них хоть что–нибудь, пригодное для обмена. Те дешёвые камушки, что ещё оставались в моём потайном поясе, нельзя было трогать, да и вряд ли они могли заинтересовать Сальмскара. Я пожалел о тюках, брошенных в гостинице, о багаже, отправленном с грузовым кораблём. Но что были эти мелочи по сравнению с тем, чего я действительно лишился на Танфе. В карманах было практически пусто. Я сказал об этом Валькирии, она зевнула, широко разинув рот, и легонько куснула меня за руку, давая понять, что ей надоели мои ласки.

Я не мог даже подумать о том, чтобы выдать Валькирию и её отпрыска команде, и убедил себя, что раскрыть место их пребывания будет предательством. Я, который раньше всегда был равнодушен к животным, теперь проникся к ним сочувствием и не мог понять почему. Но тем не менее, позвать торговцев было для меня так же невозможно, как если бы я лежал на койке, связанный и с кляпом во рту.

Наконец крошечное создание пошевелилось; подняв свою узкую головку, оно стало водить ею взад–вперёд, как будто что–то искало. Оно делало это вслепую, ведь его глаза ещё не прорезались. Замурлыкав, Валькирия протянула переднюю лапу и заботливо пододвинула его поближе к себе. Но головка, качнувшись, повернулась в мою сторону, и мне показалось, что это существо, хотя и было ещё совсем маленьким, слепым и беспомощным, знало о моём существовании, но не боялось меня, а стремилось использовать в своих целях. Это выглядело забавно.

Встревоженный, я встал с койки и пересел на стул у стены. Повернувшись к ним боком, я постарался сосредоточиться на своих собственных неприятностях. Надо было приготовиться к худшему, раз я не мог рассчитывать на то, что в скором времени сойду с «Вестриса», и не знал точно, на какой планете это произойдёт. Я снова провёл рукой по потайному поясу, ощупав все, теперь уже такие немногочисленные утолщения на нём. Среди них было и космическое кольцо.

Хайвела Джорна убили из–за него, в этом я был так же уверен, как если бы сам присутствовал при этом ужасном событии. Не является ли это кольцо причиной несчастий, настигших нас на Танфе? Если да, то почему убили Вондара, а не меня? Или пытались убрать обоих, чтобы выживший не задавал потом лишних вопросов? Но кто? Зачем?

Раньше отец был тесно связан с Воровской Гильдией, правда потом отошёл от дел. В её рядах люди легко наживали себе могущественных врагов. Однако мне казалось, что он продолжал оказывать ей некоторые услуги даже после того, как осел на Ангкоре.

Это был вполне заурядный постоялый двор рядом с космопортом — без апартаментов для важных персон и инопланетных чиновников, но, пожалуй, слишком дорогой для того скудного количества кредиток, что было в моём поясе. Каждый раз, когда я вспоминал о том, каким плоским стал этот пояс за последнее время, у меня холодело внутри, а пальцы начинали слегка дрожать. Но существует такая вещь, как поддержание престижа, или сохранение лица, называйте это как вам угодно, и именно этим я вынужден был заниматься теперь, чтобы не потерпеть окончательного поражения.

Угнетённое настроение и ноющая боль в ступне подсказывали мне, что я уже достиг того состояния, когда человек теряет надежду и лишь ждёт неизбежного и сокрушительного последнего удара. Этот удар мог обрушиться на меня только с одной стороны: я мог потерять то, что выиграл в самой крупной игре своей жизни — мой корабль, стоящий сейчас на хвостовых стабилизаторах посреди взлётного поля. Я мог бы увидеть его из этого отеля, если бы, конечно, я был большой шишкой и мог позволить себе одну из комнат с настоящими окнами на верхних этажах.

Если тебе повезёт, ты можешь купить корабль. Но вот потом он стоит на приколе, пожирая всё больше и больше кредиток в виде платы за стоянку и обслуживание, куда больше, чем я наивно полагал возможным всего лишь одним планетарным месяцем раньше. И никак невозможно улететь из этого мира, пока за пультом управления не будет сидеть квалифицированный пилот, которым я сам не был и найти которого не мог.

Поначалу всё казалось так просто! Рассудок мой, безусловно, помрачился, когда я влез в это дело. Нет — когда меня в него втянуло! И теперь я сосредоточил внимание на двери, ведущей в помещение, которое я мог временно называть «домом». А голова моя была полна недобрых, ужасных мыслей о моём партнере, ожидавшем меня за ней.

Прошедший год определённо не пощадил мои нервы и не дал повода даже заподозрить судьбу в благосклонности. Правда, начался он как обычно. Я, Мэрдок Джорн, путешествовал по своим делам, как и положено помощнику бродячего скупщика драгоценных камней. Не сказал бы, что в моей жизни, или в жизни моего хозяина, Вондара Астла, было мало волнующих событий. Но на Танфе поворот дьявольской «священной» стрелки разнёс всё вдребезги и, словно лазерным лучём, отсёк меня не только от Вондара, но и вообще от всего разумного и живого.

Пока не вспыхнул сигнал, сообщающий о приходе посетителя, я, двигаясь может быть, не так стремительно, как Ит, но всё же достаточно быстро, вернул всю мебель на место, так, чтобы вид комнаты не внушал подозрений даже внимательному взгляду опытного патрульного. Патруль в течении столетий не знал себе равных в галактике в деле охраны порядка. И его руководители, ревностно оберегающие авторитет своей организации, не забыли и не простили того, что нам с Итом удалось доказать ошибочность их чересчур поспешных обвинений. Мы бросили им вызов, заставив их вступить в сделку, и жестоко уязвили тем самым их гордость. Мы спасли жизнь и корабль одного из их офицеров, вырвав его из лап Воровской Гильдии. Но даже сам этот офицер упорно не желал заключать с нами соглашение, да ещё на тех условиях, которые предлагали мы. Даже сейчас при воспоминании об этой сделке мне становится дурно: ведь Ит самым беспощадным образом слил моё сознание с сознанием Патрульного. И это взаимное вторжение дорого стоило нам обоим.

Я где–то слышал, будто доказано, что каждое существо воспринимает мир лишь настолько, насколько позволяют его органы чувств, или, иначе говоря, его понятия о вселенной соответствуют возможностям восприятия. Таким образом, мир, каким его видит человек, может быть похож на мир зверя, птицы или инопланетянина, но различия обязательно имеются. И существуют благоразумно установленные барьеры, ограничивающие наши понятия рамками приемлемого для нашего разума. (А в необходимости таких барьеров я убедился, когда увидел, что происходит, если они рушатся.) Слияние сознаний двух людей — это потрясение, которое трудно перенести. И Патрульный, и я узнали друг о друге достаточно — более чем достаточно для того, чтобы понять, что соглашение может быть заключено и выполнено. Но мне кажется, я скорее выйду без оружия против лазера, чем соглашусь подвергнуться подобному ещё раз.

Формально патрульные ничего против нас не имели, кроме, может быть подозрений, и обиды за брошенный нами вызов. Я думаю, они были даже довольны, что в то время, как они заключили с нами перемирие, Гильдия продолжает держать нас на прицеле. Быть может, когда мы улетали с базы Патруля, они в нас видели хорошую приманку для будущей ловушки, в которую может попасться кто–нибудь из главарей Гильдии.

Вспыхнул предупредительный сигнал. Я в последний раз поспешно оглядел комнату и подошёл к дверному глазку. Моему взору предстало запястье с надетым на него чёрным с серебром браслетом патрульного. Я отворил дверь.

— Да? — я позволил раздражению прозвучать в моём голосе.

Эта попытка полностью противоречила всему человеческому опыту. Если бы я не видел, как это делает Ит, не наблюдал своего превращения с его помощью, я ни за что не поверил бы, что такое возможно. А смогу ли я повторить то же сам, без Ита — это другой вопрос, на который я страстно хотел найти ответ. Меня тяготила зависимость от мутанта, стремившегося играть главную роль в нашем союзе.

Кто–то сказал: если закрыть двери перед всеми ошибками, истина тоже останется снаружи. И вот я начал битву со множеством ошибок, надеясь, что та малая толика истины, которую я ищу, поможет мне победить. С того дня, как я познакомился с Итом, я упорно старался развивать все свои паранормальные способности. Я не мог смириться с тем, что существо, похожее на животное, по своим способностям может превосходить человека (а людям вообще тяжело смириться с подобным). Хотя в галактике под словом «человек» понимают скорее определённый уровень интеллекта, чем гуманоидную форму. Это сперва тоже было сложно понять отягчённым предрассудками представителям моего вида, и нам пришлось долго учиться, чтобы усвоить этот урок.

Я как мог, отгородил своё сознание от всего внешнего: от забот о поисках пилота, об иссякающих кредитках, даже о том, что я в любую секунду могу пасть жертвой безжалостной охоты, которую чувствую, но не вижу и не слышу. Шрам — вот что важнее всего, вот что заполняет мой разум. Я сосредоточился на своём отражении в зеркале и на том, что хотел там увидеть.

Возможно Ит был прав: мы, земляне, не пользуемся всеми способностями, которые у нас есть. Но под влиянием Ита, я, сам того не замечая, вырос, изменился в совершенно необычном для моего вида направлении. И вот произошло нечто поразительное. Как будто в том секторе мозга, что пытался достигнуть тех же возможностей, которыми обладал Ит, незримый палец плавно нажал на кнопку, и я сразу же почувствовал, как задрожало в ответ моё тело, а затем — меня охватила уверенность в том, что я смогу это сделать, пьянящее чувство, за которым остальная часть моего сознания следила с тревогой и страхом.

Но лицо в зеркале изменилось! На нём возник уродливый рубец, не свежий и воспалённый, а тёмный и сморщенный, как после не очень удачной пластической операции, вполне соответствующий образу попавшего в переделку космолётчика или ветерана вооружённого рейда против какой–нибудь планеты.

Из–за отсутствия маршрутной ленты мы не могли выйти в гиперпространство до тех пор, пока Ризк не задаст координаты для скачка. Так что, взлетев с планеты мы могли передвигаться только внутри системы, а это лишь увеличивало грозившую нам опасность. Если в гиперпространстве перехватить корабль нельзя, то внутри системы сделать это очень просто. Поэтому, едва придя в себя после гравитационного шока, я немедленно отправился к своему пилоту.

Наша доблестная посудина, «Вендвинд», была чуть больше разведывательного корабля, но поменьше, чем обычное судно вольных торговцев класса «Д». Скорее всего, она в своё время была яхтой какого–нибудь босса. Хотя все роскошные побрякушки были давным–давно сняты, закрашенные следы на стенах подтверждали моё предположение. Позднее «Вендвинд» использовался как обычный внутрисистемный транспортный корабль, а последним событием в его судьбе была конфискация Патрулём за контрабанду, после чего его выкупил спекулянт–саларикиец.

Кроме помещений для членов экипажа на корабле имелись ещё четыре каюты, причём три из них были объединены для перевозки грузов. Там я нашёл отличный сейф, вещь небесполезную для торговца драгоценностями.

Судя по крепёжным отверстиям и отметинам на стенах и палубе, когда–то на «Вендвинде» были установлены, явно нелегально, лазерные пушки, но сейчас их, конечно, уже не было.

Ризка я поместил в последней сохранившейся пассажирской каюте. Когда я вошёл туда, он боролся с противоперегрузочными ремнями, дико озираясь по сторонам.

Ещё одно моё преимущество заключалось в том, что я уже бывал на Лоргале раньше, хотя тогда вся ответственность лежала на Вондаре, а я был просто наблюдателем. Теперь наш успех или неудача зависели от того, насколько хорошо я запомнил увиденное. Кочевники были гуманоидами, но не земного происхождения и, чтобы общаться с ними, требовался речевой транслятор. Дело осложнялось ещё и тем, что даже земляне и потомки земных колонистов зачастую не могли договориться, например, о моральных нормах, обычаях или семантических проблемах, а при контактах с чужаками путаница увеличивалась многократно.

Маленький конвертер, выбранный в качестве моего лучшего экспоната, был размещён в багажном отсеке в хвосте флиттера. Я установил в кабине флиттера транслятор и проверил наличие походных пайков и запасов воды. Ит уже ждал меня внутри, свернувшись клубочком.

— Удачи, — Ризк стоял, готовый отпереть люк, — проверь, не забыл ли ты лучевой передатчик.

— Уж его–то я не забуду, — пообещал я.

За исключением корабля, на котором мы прилетели, нас мало что связывало, но мы были представителями одного вида на чужой планете, в ситуации, которая способствовала появлению пусть временной, но прочной взаимной зависимости. Ризк будет следить за мной всё время, пока флиттер находится вдали от корабля. И я знал, что если с одним из нас случится беда, другой сделает всё возможное, чтобы помочь. Это был закон, не записанный ни на одну плёнку, но существующий с тех пор, как человек вышел в космос.