Маяк продолжал звать из глубины каменной пещеры. Правда, теперь его зов звучал слабее. С годами механизм постепенно изнашивался, хотя создатели и пытались создать его вечным. Они считали, что могут предвидеть любую случайность. И действительно, предусмотрели всё, кроме собственной слабости и природы мира, в котором действовал маяк. Время накатывалось, уходило, а маяк продолжал выполнять свое задание; за пределами пещеры поднимались и гибли народы, сами люди все изменялись и изменялись. Всё, что застали создатели маяка, исчезло, уничтоженное самой природой. Моря затопляли землю и откатывались назад, их волны сносили целые города и страны. Поднимались горы, и останки некогда гордых портов оказывались в разреженном воздухе больших высот. Пустыни наползали на зелёные поля. С неба упала луна, другая заняла её место.

А маяк всё звал и звал, призывая тех, кто исчез, оставив за собой лишь легенды и странные, искажённые временем предания. В жизни людей наступил новый тёмный период. Под собственной тяжестью и давлением времени рухнула великая империя. На её границы, как стервятники, набросились варвары. Огонь и меч, смерть и рабство — живая смерть — шли по земле. А маяк продолжал звать.

Огонь в сердце маяка тускнел. Время от времени его зов прерывался — так человек даже в смертельной опасности переводит дух между криками о помощи.

И вот этот зов, такой слабый теперь, был услышан в далёком космосе. Металлическая стрела уловила импульс, в сердце корабля заработали молчавшие много столетий механизмы. Стрела изменила курс, следуя зову маяка как указателю направления.

На борту корабля не было никого живого. Он был создан существами, увидевшими гибель всего, что они считали важным, гораздо более важным, чем их собственная жизнь. Они послали шесть таких стрел в небо, надеясь, что хоть одна отыщет цель. И погибли, побеждённые врагом.

В комнате было жарко. Между приступами боли Бригитта мечтала о том, чтобы погрузить своё разбухшее тело в ручей, который берёт начало у Источника Счастья. Она смутно сознавала, что большинство жителей крепости и Деревни до рассвета ушли в поля, на праздник Лугнаса — праздник урожая. Юлия, которая нянчила ещё её мать, терпеливо сидела рядом, время от времени вытирая лицо Бригитты влажной тканью. В дальнем углу стояла жаровня, от неё доносился запах палёной травы. Когда запах Дошёл до постели, Бригитта закашлялась. Все двери в Доме открыты, все узлы развязаны, чтобы роды прошли легко. Но Бригитта тупо думала, что это не помогло. Разве легко смертной женщине рожать сына бога?

Предыдущие месяцы — как странно все на неё смотрели. Только пророчество Лугейда спасло дом Найрена от чёрного стыда. Бывали моменты, когда она с готовностью взяла бы кинжал и вырезала из тела то, что посеяли в нём чужие силы. Очень трудно был вспоминать золотое счастье сна, хотя Лугейд уверял её, что это был вовсе не сон. На самом деле к ней приходил один из Сыновей Неба.

Теперь она ощущала только боль, а между приступами боли страх, что боль станет ещё сильней. Но, сжимая челюсти, Бригитта молчала. Когда рожаешь сына бога, нельзя кричать.

Тело её снова напряглось. Юлия оказалась рядом. Затем откуда-то возник Лугейд. И его взгляд унёс боль, Бригитта поплыла среди всплесков огня, которые могли быть звездами.

— Мальчик. — Юлия держала ребенка на куске чистой ткани.

Вначале мальчик подумал, что попал в руки отряда саксов. Тогда почему они сразу его не убили? Он попытался рассуждать спокойно и тут же вспомнил, что говорили похитители на его языке. Именно он был «отродьем». Очевидно, они искали его. Но зачем он им?

Мирддин с трудом дышал под плащом, отчаянно пытаясь сохранить мужество. Очевидно, он чем-то ценен… Как раб? Нет, рабов достаточно. Из-за того, что он родственник Найрена? Но ведь вождь клана теперь Гвин…

Голова его свисала со спины лошади, от неудобной позы в ней шумело, мальчика начало тошнить. К тому же очень трудно было бороться со страхом.

Долго ли продолжалась эта пытка, Мирддин не знал. Он был почти без сознания, когда его сняли с лошади и без церемоний швырнули на землю.

— Осторожнее! — приказал кто-то. — Помни, он нужен живой, а не мёртвый.

— О тебе говорят как о пророке, мальчик.

Воин в красном плаще откинулся, обнажив нагрудный панцирь старой римской работы; на нём бог в лавровом венке сжимал в руке пучок молний. Воин был приземистый, с замкнутым лицом, как будто считал проявление эмоций недопустимой слабостью. Римлянин чувствовался не только в его одежде: о римском происхождении напоминала обветренная, смуглая кожа, коротко остриженные волосы, гладко выбритое лицо.

Мирддин ощутил целеустремлённость этого человека, как ощущают особое оружие. Это настоящий вождь. Всё, что говорили об Амброзиусе Аврелиане, оказалось правдой: он был последним из римлян со всеми их достоинствами, а может, и недостатками. Предводитель, за которым идут. Но не его искал Мирддин, не ему суждено сплотить Британию в единую нацию. Он слишком римлянин, чтобы быть для многочисленных племён чем-то большим, чем удачливый военный вождь.

— Господин. — Мальчик тщательно подбирал слова. Он не мог сказать всю правду, потому что Амброзиус ему не поверит. — Господин, я горец и хорошо знаю эту землю. Я лишь сказал людям короля, что на этом холме нельзя строить башню, потому что под землёй скрывается источник.

— А драконы, красный и белый? Наши пленники клянутся, что видели их схватку, — быстро возразил Амброзиус. — Откуда они явились, тоже из твоего ручья?

Мирддин закутался в плащ. Дождь стучал по крыше грубой хижины, но внутри её горел огонь, а в руках Мирддин держал деревянную чашку с горячим супом из кролика, сваренного на травах. Дверью в хижину служила шкура, которую время от времени раскачивал ветер. Мирддин слишком устал, чтобы есть, хотя запах пищи вызывал слюну во рту.

Лугейд не нарушал молчания. Он сидел, скрестив ноги, и чинил своё платье, ставшее слишком старым и далеко не белым. Друид, занимавший некогда почётное место в доме клана, теперь был похож на обычного нищего на дороге. Но в голосе его не слышалось нищенских ноток. Он смотрел на Мирддина строгим проницательным взглядом.

— Поешь и спи, — велел друид. — Тут тебе ничего не угрожает.

— Откуда ты знаешь, что мне грозит опасность? — Мирддин сделал глоток супа.

— А откуда я знал, что ты идешь? — ответил вопросом Лугейд. — Боги дали мне способности и ум, чтобы пользоваться ими. Разве ты сам не предвидел нашу встречу?

Столб густого грязно-чёрного дыма, поднимавшийся из-за хребта, служил достаточным предупреждением. Сандер соскользнул с Рина и пополз вверх; Рин двигался за ним с той же осторожностью. Уже несколько дней они не встречали поселений, и мешок для провизии, прикреплённый к мягкому седлу Рина, совсем опустел. Сандер ощущал теперь сильный голод. Уже двадцать четыре часа им не встречалось никакой дичи. А те несколько пригоршней зерна, которое удалось собрать и съесть полусырым, совсем не насыщали.

Пять дней назад Сандер миновал границы территории, известной Кочевью Джека. Выбравшись из кольца шатров и горько негодуя на обращение с собой, он повернул на восток, направляясь к легендарному морю. Тогда ему казалось вполне возможным достичь цели — разузнать древние тайны, чтобы он смог лучше ковать металлы, приносимые Торговцами, так чтобы, вернувшись, он смог доказать Иббету и остальным, что он не простой подмастерье с малым умением, а настоящий кузнец Старого Знания. Долгая дорога в дикой местности научила его осторожности, но так и не смогла приглушить желания доказать Иббету и другим свою правоту.

Он сжался между двух скал и натянул на лицо капюшон, чтобы его серый цвет смешался с окружающими камнями. Хотя он и не охотник, но каждый человек Кочевья с детства обучался умению затаиться при необычных обстоятельствах, чтобы спокойно убедиться в отсутствии опасности.

Внизу перед ним расстилалась широкая долина, по которой причудливо извивалась река. Там, где река впадала в гораздо большее пространство воды (он мог видеть только его берег, пересечённый рекой), виднелись несколько строений — очевидно, небольшая деревушка. Окружённое частоколом поселение казалось постоянным, не таким, как сделанные из шкур палатки Кочевья, которые так легко переместить в другое место. И среди зданий метались зловещие языки пламени, угрожавшие поглотить весь посёлок.

Даже на таком расстоянии Сандер видел груду тёмных предметов на берегу — это могли быть только тела. На посёлок напали, решил он. Может, это ужасные Морские Акулы с юга. Он сомневался, чтобы там, внизу, кто-то остался в живых.

Сон Сандера был полон видениями мертвецов, державших в своих расслабленных руках сломанное оружие. Время от времени молодой кузнец просыпался весь в поту, не в силах понять, где сон, а где реальность. Иногда негромко рычал Рин, как будто снова чувствуя какую-то угрозу. Но голос и свет исчезли окончательно.

В предрассветном сумраке Сандер был готов двинуться дальше. Эта местность казалась ему населённой призраками. Может, на его настроение действовали непогребённые мертвецы из посёлка. Чем быстрее он уйдёт из этого злополучного места, тем лучше. Но он всё же быстро осмотрел место, где в ночи стояли незнакомые животные.

Нет, это был не сон; на земле виднелись следы лап. За ними ещё один отпечаток, небольшой, отчётливый, несомненно, оставленный человеком. Рин принюхался к следам и снова зарычал. По повороту головы было ясно, что койоту не нравится то, что говорили ему обострённые чувства зверя. Ещё одна причина уходить отсюда побыстрее.

Сандер даже не стал есть. Он сел в седло, и вскоре Рин понёс его среди жёсткой травы вдоль берега моря. Проснулись птицы, Сандер развернул свою пращу, подготовил камень и вскоре сбил двух. Теперь, когда удастся развести костёр, у них будет еда.

Он направлялся прямо к отдалённой линии леса, так как ему казалось, что на открытой местности он обнажён и уязвим, хотя он вырос на открытых равнинах и раньше никогда не испытывал подобного чувства. На ходу он присматривался к земле в поисках каких-либо следов. Но кроме тех, что видел у своего временного лагеря, больше ничего не обнаружил. Можно подумать, что они с Рином ночью были одни.

Сандер в свою очередь снял с койота седло и свои мешки, и Рин тут же исчез в лесу в поисках пиши. Пеканы не возвращались, и Сандер задумался, так ли уж прочен контроль Фейни над ними, как она считает. Но девушка не проявляла беспокойства. Она сняла верхнюю одежду, и отблески пламени костра заиграли на её поясе и массивном ожерелье.

Снова она сделала лепёшки и поставила их печься на сковороде, а Сандер в это время проверил свой запас стрел. Он хотел углубиться в темноту леса с подготовленным оружием. Потом набрал дров, которых, как он надеялся, хватит на всю ночь.

Фейни начала напевать. Слова были незнакомыми. Время от времени Сандер улавливал знакомое сочетание звуков, но остальное — всё на каком-то непонятном языке.

— Твой народ всегда жил у реки? — неожиданно спросил он, разбивая убаюкивающее очарование её песни.

— Не всегда. А какие люди всегда жили на одном месте?

Сандер почувствовал, что его поднимают вверх. Очевидно, их захватили существа, которые предпочитают передвигаться по деревьям. Кузнец каждый раз напрягался, когда его перебрасывали с ветки на ветку, уверенный, что вот-вот упадёт на землю. Голова от боли кружилась. Он плотно закрыл глаза, решив беречь силы для конца этого кошмарного путешествия.

Он не сомневался, что Фейни постигла та же участь, но не слышал от неё ни звука. Неужели девушку избили до потери сознания, прежде чем поднять наверх? Ясно, что хоть она и знала кое-что о лесе, появления этих дикарей она не предвидела.

Для Сандера они не были людьми. И не животными, с которыми люди устанавливают контакт. В маленьких глазках склонённого к нему красного лица отражалась безмозглая свирепость, а зловоние тех, кто тащил его, вызывало рвоту.

Сандер чувствовал, что их тащат в глубину леса. Сердце его стучало в такт усиливающейся вибрации, как будто он бежал изо всех сил, до истощения. Даже Торговцы никогда не упоминали такого.

Удар… удар…

Два дня они шли по дюнам. Кроме птиц, медуз и крабов, за которыми они охотились, не было видно ничего живого. Далеко на западе виднелась тёмная линия леса.

Между ними и ею располагалось обширное пространство, поросшее жёсткой травой, которая росла редкими пучками, и кустами, принявшими под действием морского ветра самые необычные формы.

На третье утро они добрались до ещё более странной пустыни. Море уходило на восток, а перед ними лежал склон, уходивший вниз, в место, которое когда-то было океанским дном, а сейчас открылось воздуху. Там на скалах виднелись ожерелья из давно умерших моллюсков, а хрупкие скелеты других морских обитателей лежали полупогребённые среди источенных волнами камней.

Сандер хотел свернуть на запад, надеясь обогнуть эту пустыню. Но Фейни колебалась, глядя на подвеску, в которую она, по-видимому, глубоко верила.

— То, что мы ищем, там! — Она указала прямо вперёд, на пустыню бывшего моря.