Комната была так велика, что в углах её собирались тени; освещение исходило из единственного шара, установленного посреди длинного стола. Поэтому закутанную в плащ женщину, сидевшую на троне под балдахином во главе стола, разглядеть можно было с трудом. Хотя в комнате было тепло, женщина ещё плотнее запахнулась в меховой плащ, словно ей стало холодно.

Зато четверо мужчин в возрасте от юношеского до средних лет, сидевших в гораздо менее внушительных креслах, было хорошо видно. Все молчали, словно каждый не хотел — или боялся — поделиться мыслями с остальными.

Справа от женщины чёрно-белое одеяние Верховного Шамана указывало на присутствие с этом обществе Оситеса, представителя Незримой (хотя и весьма ощутимой) Силы. За ним расположился личный советник Урсвик, он был чуть помоложе шамана. Эти двое олицетворяли зрелость и консервативную осторожность, уравновешивая молодость и нетерпеливость тех, кто сидел напротив них.

Одежда принца Бертала поблескивала, когда он нетерпеливо ёрзал на месте; на его груди сверкали драгоценностями геральдические символы. Его сосед носил менее внушительный костюм, украшенный только гербом двора. Но на лице у него застыло высокомерное выражение, свидетельствующее, что это не простой слуга, но один из тех, кто присутствует здесь как равный. Это был сам Мелколф, искатель новых путей мысли, экспериментатор, недавно обнаруживший силы, которые заставляют с ним считаться.

Все слегка повернулись в сторону трона с балдахином, словно ожидая слов сидевшей на нём. Возможно, это подействовало на женщину, потому что она чуть наклонилась и посмотрела на собравшихся.

Запах — запах цветов. Вначале Рамсей ощутил только его. Он как будто медленно поднимался по подъёму холма в каком-то саду. Но запах был гораздо концентрированней, сильней, чем аромат любого сада.

Он попытался вспомнить больше и вновь испытал сильный страх, когда обрывки прошлого стали соединяться в единую картину. Крутой подъём дороги в темноте, поворот, когда он попытался избежать столкновения с человеком, которого тускло осветили его фары. Должно быть, он упал вниз.

Запах цветов — палата больницы?

Юноша осторожно прислушался к своему организму в поисках какого-нибудь источника боли, какого-то признака, что он попал в аварию. Ничего. Снова его охватил страх — и сильный! Сломанный позвоночник? Полный паралич? Панический ужас не давал ему шевельнуть рукой или ногой.

Он лежал, парализованный собственными мрачными подозрениями, и тут к нему вернулся слух, как только что — обоняние. Совсем рядом прозвучал чей-то голос. Но Рамсей не понял ни слова. В потоке звуков чувствовался ритм, похожий на какое-то пение.

Но кошмар заключался в том, что Рамсей не мог проснуться!

Маленькая, тускло освещённая комната оставалась такой же реальной. Рамсей сильно ущипнул себя за руку.

Больно — но он всё равно не проснулся. От страха пересохло во рту, перехватило дыхание. Он застрял в собственной галлюцинации!

— Не паникуй! — он произнёс это вслух, как будто сами звуки были способны успокоить его. Главное — не потерять голову, каким-то образом объяснить случившееся.

Но объяснить невозможное — невозможно!

Дрожь прекратилась, поезд (вероятно, так можно было назвать эти соединённые в цепь капсулы) как будто остановился. Гришильда сунула руку в разрез одежды и снова извлекла серебряную пластинку с головой кошки.

— Мы на границе, — сообщила она. — Это символ госпожи, он проведёт нас через границу. Но… — она повернула голову и указала на сидение за собой, — так как ты играешь роль слуги, играй как следует, жди меня молча. Я первая компаньонка госпожи.

Рамсей понял её и быстро пересел на заднее сидение, отведённое для слуг. Он надеялся, что его не станут расспрашивать, иначе ломаная речь может выдать беглеца.

Дверь, через которую они вошли, скользнула в сторону. Заглянул человек в плотно облегающей шапке, скорее похожей на капюшон, со значком кошки. Гришильда ничего не сказала, только подняла пластинку. Тот мигнул, поклонился, и дверь снова закрылась.

— Хорошо! — спутница Рамсея перевела дыхание, словно долго сдерживала его. Может, она вовсе не была так уверена в себе, как старалась казаться. И Рамсей подождал, пока поезд не тронулся, прежде чем снова пересел на переднее сидение.

Рамсей встал спиной к открытой пещере камина, внимательно глядя на Теклу.

— Может Мелколф запустить машину назад? — спросил он у девушки.

— Не знаю. Посылка снов — это дело Просвещённых. Я много раз видела это у наших людей. Сбывшиеся предсказания — тоже обычное дело. Но использовать машину… — она покачала головой. — Этот Мелколф пошёл новыми путями. Я знаю только, что использование его машины вместе с посылкой снов что-то изменило: Каскар умер, а ты жив. Хотя они стремились не к этому.

Оситес и императрица, — медленно продолжала она. — Они хотят, чтобы ты исчез, потому что теперь ты — угроза для их целей. Но они не поднимут на тебя руку, чтобы достичь своего желания. А вот относительно Бертала, Урсвика и Мелколфа этого я не могу пообещать. Они охотно убьют тебя, чтобы скрыть свою тайну. А Очалл — если ты попадёшь в его руки… — Текла вздрогнула. — Он превратит тебя в оружие, которым уничтожит всех противников.

— Они знают, что ты помогла мне уйти из Улада?

У североамериканских индейцев из любого, какого ни взять, племени есть множество легенд о Прежних, птицах и животных (причём все из них были гораздо более великими, чем те, кого мы знаем), кто жил ещё до того, как появился сам человек. Некоторые из этих существ, мохнатых или пернатых, обладали странного рода силами. Самым известным из них был Изменяющийся. По преданиям индейцев, живших в долинах, он чаще всего пребывал в образе койота, животного, у которого даже в наши дни отмечают больший ум и хитрость, чем у других животных. Перед другими племенами он представал в облике Ворона или даже имел чешуйчатую форму какой-нибудь рептилии.

Одним из его множества имён было Хитрец: он любил устраивать различного рода шутки и обманывать своих приятелей. Изменяющийся столько же помогал, как и вредил, поворачивая течение рек на благо Прежних, изменяя ради этого даже их земли. Ему подчинялись все силы природы. И абсолютно не похожие друг на друга племена индейцев соглашаются в том, что именно он в конце концов создал и человека — одни утверждают, по какой-то причуде от безделья, другие — что он хотел создать нового слугу. Только вышло не так, как он задумывал.

В легенде говорится, что Изменяющийся, «перевернувший весь мир», сейчас пребывает вместе с индейцами далёкого Северо-Запада.

По другой версии утверждается, что он в конце концов открыто бросил вызов Великому Духу и с помощью Птицы-Громовержца (ужасной крылатой посланницы, самого великого из всех тотемов) был отправлен в изгнание. Но был также предопределён и день его возвращения. Когда он снова придёт, чтобы вернуть в мир былое. И тогда человечество исчезнет, и снова на земле станут жить одни лишь Прежние, заполнив леса, прерии и пустыни, в которых не так давно человек охотился на них и почти всех истребил.

Было слишком холодно и темно за окном, чтобы считать, что уже наступило утро. Эх, если бы он вернулся домой уже сегодня… Кори уселся на краю постели, держа в руке ботинок, который, как он не сомневался, был слишком мал для него, и принялся думать о доме. Именно сейчас ему так захотелось залечь где-нибудь под палящими лучами солнца во Флориде. Если бы всё оставалось как прежде, до того, как папа улетел со Спасательной Службой ВВС во Вьетнам! Тётушка Люси, наверное, готовила бы завтрак внизу на кухне и всё должно было быть… в порядке. Только папы рядом нет, он там, в месте, название которого Кори не мог даже произнести вслух, а тётя Люси ухаживает за бабушкой в Сан-Франциско. Так что пока Флорида — не дом для него.

— Кори!

Голос прозвучал негромко, и так же тихо постучали в дверь, однако Кори внезапно вздрогнул, очнувшись от своих грёз.

— Да, сэр, иду, дядя Джаспер! — как можно быстрее ответил мальчик и напялил сперва один ботинок, потом другой. Потом торопливо, хотя пуговки не совсем свободно входили в отверстия, застегнул рубашку и заправил её в джинсы.

Ему очень хотелось закутаться снова в одеяла, может даже зарыться с головой в постель и забыть обо всём, что случилось вчера. Лошади…

У Кори не было никакого желания уходить далеко от хижины — дядюшке Джасперу не нужно было беспокоиться насчёт этого. Но ближе к полудню он решил прогуляться к утёсу, находившемуся за хижиной и освещённому яркими лучами солнца. И там, сразу за ручьём, он нашёл расщелину. Вернее даже, он просто свалился в неё, поскользнувшись на скале, когда карабкался по ней, чтобы получше рассмотреть долину, простиравшуюся за границами лагеря.

Низкорослый кустарник, скрывавший вход в эту расщелину, проломился под его весом, а затем мальчик вдруг обнаружил себя в темноте лежащим на спине и всё ещё дёргающим ногами. Потрясённый мальчик выбросил вперёд руки и больно оцарапал кожу, ударившись о грубую поверхность каменных стен. Его попытки подняться становились всё более и более безумными: он чувствовал себя словно пойманным в какую-то ловушку.

Но вскоре ему удалось оттолкнуться от земли под собой и привстать, развернувшись к дыре. Здесь стоял какой-то странный запах, и он сидел на чём-то мягком, что шевелилось под его ногами, словно живое.

Он отполз насколько мог подальше и нащупал рядом с собой мех и шкуру. Он что, приземлился на какого-то зверя? Нет, это больше походило на какую-то сумку.

Медленно двигаясь к отверстию, Кори выбрался на открытое пространство, неся с собой находку. Это действительно оказалась сумка из желтовато-коричневой кожи, и с неё свисали полоски меха. На сумке были нарисованы картинки, вроде тех, что он видел на шкуре на стене хижины, и к полоскам меха крепились несколько перьев. После того как Кори повертел эту вещь в руках, он обнаружил, что хотя она и имела форму сумки, однако в ней не было никаких отверстий.

Кори моргнул, затем ещё раз. Перед ним всё ещё поднимался дым, но он больше не наполнял его ноздри и не причинял боль полуослепшим глазам. Этот пар поднимался вертикальной колонной в небо — колонной какого-то сигнала.

И он должен был сделать что-то крайне важное. Руки его шевельнулись, и толстая сосновая ветка прорезала эту колонну, намеренно разбивая её.

Его руки!

Но это не были руки, державшие ветку, это были лапы — с когтями и грубым коричневым мехом на них! А его тело… Он больше не стоял на двух ногах — он полусидел на задних круглых ногах с перепонками между пальцев. И всё его тело покрывал густой мех.

Крайне испуганный, он попытался повернуть голову дальше, чтобы бросить взгляд за плечо. И увидел широкий плоский хвост, лежавший в пыли, помогавший ему удерживать равновесие, когда он стоял или, скорее, сгибался перед костром. Меха не было, только кожа.

В ушах Кори звенели безумные вопли и крики. Он пытался шевельнуться, однако смог лишь немного повернуть свою раскалывавшуюся от боли голову. И когда он сделал это, то увидел сузившиеся глаза какой-то норки, плывшей рядом с плотом, к которому он был привязан. По краям этих глаз была нанесена красная краска, которая добавляла в них ещё больше ненависти.

А дальше, за головой норки, он увидел берега реки, где ещё несколько мохнатых воинов соскальзывали в воду, направляясь к прибывшему отряду. А потом плот Кори рванулся вперёд, словно его бросила рывком какая-то новая сила, выпрыгнул из воды вверх и приземлился на гравий и камни, больно ударив по его беспомощному телу.

Всё так же, привязанного, Кори поволокли в деревню норок. И это было вовсе не ограниченное место, как у клана бобров, что сообщила ему память Жёлтой Ракушки, а ряд нор.

Над каждой норой были установлены куски коры, связанные вместе при помощи побегов, все они имели конусообразный вид, но не очень походили на те вигвамы, что Кори помнил из рисунков индейских деревень из прошлого человечества. К передней части большинства из них крепились шесты, с которых свисали полоски меха, нити с зубами, одно-два пера. Ни одно из жилищ не было похоже на другое, и, наверное, подумал Кори, они отмечали личные достижения её хозяина.

Но ему не дали времени долго рассматривать: поток норок — женщин и детёнышей — окружил его. Вооружённые палками, кусками твёрдой земли, они стали бить его, беспрестанно ужасно повизгивая, пока он совсем не изнемог, весь в синяках, от их ударов. Впрочем, в конце концов норки из военного отряда, наверное, опасаясь, что их пленник может быть слишком избит перед тем, что они уготовили для него, окружили плот и отогнали его мучителей.