Все дальше и дальше медленно шел Керл. Черная безлунная ночь, почти беззвездная, неохотно уступала место мрачному красноватому свету зари, заполняющему небо слева от него. Свет был тусклым и не нес в себе тепла. Потихоньку вырисовывался ландшафт, похожий на страшный кошмар. Керла окружали черные зубчатые скалы и голая черная равнина. Над изломанной линией горизонта поднималось светло-красное солнце. Бледный волны света неуверенно прокладывали себе дорогу среди теней. По-прежнему никаких следов идов, хотя вот уже почти сто дней, как Керл их ищет.

Внезапно он остановился, насторожившись. По его огромным передним лапам пробежала дрожь, острые, как лезвия бритвы, когти изогнулись дугой. Растущие из плеч толстые щупальца зашевелились. Он повел головой, очень похожей на кошачью. Состоящие из тоненьких волосков усики, расположенные по бокам головы Керла и служившие ему чем-то вроде ушей, отчаянно вибрировали, изучая каждый звук и волну в эфире. Ответа не было. Его сложная нервная система не приняла ничего, что напоминало бы ответный сигнал. Никакого намека на присутствие ид-существ, его единственного источника питания на этой пустынной равнине. Потеряв надежду, Керл припал к земле. Его огромный силуэт вырисовывался на фоне красноватой линии неба как выгравированная на черном камне фигура тигра. Керла тревожила потеря контакта. Он обладал чувствительными органами, которые, когда все было в порядке, обнаруживали ид-существа на расстоянии многих миль в окружности. По-видимому, порядок был нарушен. Его неудавшаяся попытка сохранить контакт указывала на физическое расстройство, на смертельную болезнь, о которой ему приходилось слышать. Семь раз за последние сто лет он находил керлов, таких слабых, что они уже не могли двигаться. Тогда он с легкостью убивал и забирал то малое количество идов, что еще поддерживало их жизнь.

Вспомнив об этой беде, Керл задрожал от отчаяния. Потом он громко зарычал, и эти звуки распространились в воздухе, отдавшись эхом в горах-инстинктивное выражение его воли к жизни. Неожиданно он насторожился. Высоко над линией горизонта Керл заметил крошечную светящуюся точку. Она быстро приближалась и так же быстро превращалась в шарообразный космический корабль. Огромный, сверкающий как отполированное серебро, он заметно замедлял свой ход, просвистев над самой головой Керла. Затем корабль повернул вправо, за черную линию холмов, секунду повисел неподвижно и скрылся из виду.

Керл вышел из оцепенения. Огромными прыжками он понесся вниз по склону. Его круглые черные глаза горели лихорадочным возбуждением. Усики-антенны так сильно вибрировали, посылая сигналы, что тело ответило на это острым приступом головной боли.

Далекое солнце, теперь розоватое, висело высоко в темно-пурпурном небе, когда он припал к скале и уставился из-за нее на простиравшиеся внизу перед ним развалины города. Серебряный корабль, несмотря на его размеры, показался совсем маленьким посреди этого пустынного, лежащего в руинах города. И все же в нем было столько живого, угадывалась такая сила затаившегося движения, что он казался властелином среди этой пустыни. Корабль, как в колыбели, покоился во впадине, возникшей под действием его веса, нарушая мертвые линии города.

Немигающими глазами Керл наблюдал за тем, как двое людей оттаскивали обломки валунов от металлической двери большого старого здания. Он последовал за группой людей в скафандрах и вместе с ними оказался на поверхности планеты. Теперь, куда бы он ни посмотрел, видел их по отдельности или группами. Керл решил, что они все еще изучают мертвый город. Его собственные интересы полностью сосредоточились на еде. Каждая клетка его огромного тела требовала вдов. Это страшное желание отдавалось во всех его мышцах, а сознание затуманивалось одним желанием — броситься за людьми, которые углубились в город. Один из них вообще ушел без спутников.

Во время ленча существа предлагали ему различную пищу, но вся она была для него бесполезна. Очевидно, им не приходила в голову вероятность того, что он питается исключительно живыми существами. Иды, в основном, были не субстанцией, а формой субстанции, и получить их можно лишь из ткани, в которой еще теплился огонек жизни.

Текли минуты, часы, а Керл по-прежнему сдерживал себя. Он лежал, наблюдая, и знал, что людям известно о том, что он наблюдает за ними. Они спустили с корабля машину и установили ее перед валуном, преградившим путь к главному входу в здание. То напряженное состояние, в котором он находился, давало Керлу возможность отмечать все их движения. Хотя голод и был для него нескончаемой пыткой, Керл четко отмечал все действия людей возле машины и видел простоту управления ею.

Он знал, что должно было произойти, когда пламя раскалит твердую глыбу, но намеренно вскочил и зарычал, как будто в ужасе.

Гросвенф наблюдал за ним с борта маленького патрульного корабля. Он добровольно взвалил на себя роль наблюдателя за Керлом. Больше ему нечем было заняться. Никто, казалось, не ощущал необходимости присутствия на борту «Космической Гончей» некзиалиста. Пока он наблюдал, путь к двери расчистили. К ней направились директор Мортон и еще кто-то. Они вошли в здание и исчезли. Их голоса сразу же зазвучали в приемнике Гросвенфа. Первым заговорил спутник директора:

Вернувшись на корабль, Эллиот Гросвенф направился в свой отдел. Табличка на двери гласила: «СПЕЦИАЛИСТ ПО НЕКЗИАЛИЗМУ». За ней находились пять комнат, а все помещение было размером сорок футов на восемьдесят. Большая часть машин и инструментов, о которых «Некзиальное объединение» просило правительство, было установлено. В результате, в комнатах было достаточно тесно. Оказавшись в помещении, Гросвенф остался наедине с собой.

Он поудобнее устроился за письменным столом и принялся составлять письменное сообщение Мортону. Он проанализировал возможное физическое строение обитателя этой холодной и отдаленной планеты… Гросвенф указал на то, что такое животное нельзя рассматривать лишь как биологическую сокровищницу. Ошибка была опасна тем, что могла заставить людей забыть, что существо могло иметь свои собственные планы и нужды, базирующиеся на нечеловеческом метаболизме.

— У нас теперь достаточно фактов, — стал диктовать он на магнитофон, — чтобы проделать то, что некзиалисты называют «утверждением направления».

Для того, чтобы укомплектовать «утверждение», ему понадобилось несколько часов напряженной работы. Он отнес запись в отдел стенографии и попросил немедленно ее отработать. Как глава отдела, он пользовался привилегией обслуживания. Через два часа он доставил отчет в офис Мортона. Младший секретарь выдал ему расписку. Убежденный, что сделал все, что мог, Гросвенф отправился пообедать. В столовой он осведомился у официанта, где кот?

Официант не был уверен, но полагал, что животное в главной библиотеке.

— Нет больше Шивера! — услышал Гросвенф голос Мортона, сдавленный от ужаса. — Что мы будем делать без Шивера? Без Бекендриша? Без Культора? О ужас!

Коридор был забит людьми. Гросвенф, пришедший с опозданием, стоял возле одной из групп людей в конце коридора. Дважды он пытался пробиться поближе, но был немедленно оттеснен людьми, даже не взглянувшими на него. Они преграждали ему путь, даже не поинтересовавшись, кто он такой. Гросвенф оставил бесплодные попытки. Директор обвел толпу мрачным взглядом. Его подбородок, казалось, выдавался больше обычного.

— Если у кого имеются соображения, выкладывайте! — заговорил Мортон снова.

— Космическое сумасшествие!

Это предположение подействовало на Гросвенфа раздражающе. Ничего не значащая фраза, все еще бывшая в ходу после многих лет космических путешествий. Тот факт, что человек заболевал в пространстве от одиночества, страха и напряжения, еще не говорил о специфическом заболевании. В длительном путешествии, подобном этому, существовали некоторые опасности — и это была одна из причин, по которой он находился на борту-но психическое расстройство от одиночества вряд ли входило в их число.

На посту у входа в контрольный пункт Гросвенф предъявил удостоверение одному из охранников. Тот с сомнением взглянул на него.

— Пожалуй, все в порядке, — наконец, пробормотал он. — Пока мне не приходилось пропускать сюда ни одного человека моложе сорока. Как вы на это смотрите?

— Я сижу на первом этаже новой науки, — усмехнулся Гросвенф.

Охранник снова заглянул в карточку и, возращая, осведомился:

— Нек… некзиализм… а что это такое?

Гросвенф прикрепил объявление к плотно заполненной объявлениями доске. Затем он отступил назад и посмотрел, что у него получилось.

На корабле действовало так называемое «звездное время», основанное на стоминутном часе и двадцатичасовом дне. В неделе содержалось десять дней, в месяце — тридцать дней, в году — триста шестьдесят дней. Дни не имели названий, но были пронумерованы. Данный календарь вступал в действие с момента старта.

Его объявление висело среди извещений об еще восьми лекциях, трех кинофильмах, четырех учебных фильмах, девяти дискуссиях и нескольких спортивных соревнованиях. К тому же оставались индивидуумы, которые предпочитали чтение у себя в помещениях, сборища с друзьями, посещение одного из полудюжины баров и кафе.

Тем не менее, он был уверен, что его объявление непременно прочтут. В противоположность другим, оно не было просто листком бумаги. Это был специальный лист в миллиметр толщиной. Шрифт как бы всплывал на поверхность из глубины. Тонкая цветная пленка из гальванизированного материала помогала изменять окраску букв в отдельности и группами. Поскольку частота испускаемых волн света была постоянно изменяющейся, цветовые сочетания никогда не повторялись.

Подойдя на следующее утро к двери своего отдела Гросвенф с удивлением отметил, что она открыта. Яркий луч света бил из нее з тускло освещенный коридор. Он поспешил вперед и застыл в дверях, пораженный.

С первого же взгляда он увидел семерых химиков. Двое из них были вчера на его лекции. В комнате стояло много приборов и целая система трубок для насыщения чанов химикалиями. Гросвенф вспомнил, как вели себя химики на его лекции. Весь напрягшись он вошел в комнату, со страхом думая о том, что могло случиться с его оборудованием. Эту первую комнату он использовал как общий отдел. В ней, как правило, находилось несколько аппаратов, но в целом она была предназначена для того, чтобы давать групповой инструктаж.

В оставшихся четырех комнатах находилось особое оборудование. Сквозь открытую дверь, ведущую в его кино- и звуковую студию, Гросвенф обнаружил, что и вторая комната тоже занята. Он был настолько поражен, что не мог сказать и слова. Не обращая внимания на присутствующих, он прошел через комнату и зашел по очереди в каждую из четырех специальных секций. Три из них были заняты оккупантами-химиками. Четвертая секция с ее хитроумной техникой и смежная с ней кладовая, были целы и невредимы. Из четвертой секции дверь вела в маленький коридор. Гросвенф мрачно подумал о том, что впредь она будет служить входом в его отдел.

Но он все же продолжал сдерживать охвативший его гнев. Он взвесил все возможности, вытекающие из сложившейся ситуации. От него, конечно, ожидали, что он побежит к Мортону с протестом. Каким-то образом Кент будет пытаться обернуть это на выборах в свою пользу. Пока Гросвенф не понимал, каким именно образом, но Кент, очевидно, считал, что произойдет именно так. Гросвенф медленно вернулся в первую комнату-свою аудиторию. Лишь теперь он заметил, что чаны были машинами для производства пищи. Умно… Дело обернули таким образом, как будто площадь, которая раньше не служила полезному делу, теперь отобрана, чтобы ему служить. Подобная злобная предусмотрительность была чужда его прямому характеру. Причина подобного поступка казалось весьма ясной. Кент невзлюбил его… Высказавшись против выборов Кента — факт, который вполне мог стать известным — он еще более усилил эту неприязнь. По мстительности шефа химического отдела были еще более видны его отрицательные качества. Но если верно взяться за дело, это можно использовать против него. Эффект бумеранга…

Гросвенфу показалось, что он сможет повести себя таким образом, чтобы Кент ничего не выиграл от своего вторжения.

Они остановились у стеклянной стены на этаже Гросвенфа. Впрочем, это было даже не стекло. Это была одна из прозрачных разновидностей сплава прочных металлов. За стеной находился вакуум беспредельного пространства.

Гросвенф механически отметил, что корабль оставил за собой маленькое созвездие. Были видны лишь некоторые из пяти тысяч солнц системы. Он разжал губы, чтобы сказать: «Я бы хотел еще раз поговорить с вами, мистер Корита, когда у вас будет свободное время». Но Эллиот не успел этого сделать, так как в пространстве напротив него напротив него появилось неясное движущееся изображение женщины в шляпе с перьями. Изображение колебалось и мерцало. Гросвенф почувствовал, как его глаза выскакивают из орбит. На мгновение его сознание отключилось, но затем в него проник шквал звуков, перед глазами замерцали световые блики и резкая боль пронзила тело. Гипнотические галлюцинации!

Эта мысль вспыхнула в мозгу Гросвенфа и спасла его. Благодаря умению управлять своими физическими способностями, он смог мгновенно рассеять гипнотическую пляску световых пятен. Резко отвернувшись, он закричал в ближайший коммуникатор:

— Не смотреть на изображения! Это гипноз! На нас напали!

Отвернувшись от коммуникатора, он споткнулся об бесчувственное тело Кориты. Остановившись, Гросвенф опустился на колени.

Гросвенф сознавал, что Корита наблюдает за лихорадочной сборкой какой-то новой машины. Археолог подошел и стал рассматривать массу деталей, которые Эллиот присоединял к энцефало-аджустеру, но вопросов не задавал. Казалось, он полностью избавился от любопытства. Гросвенф, постоянно вытирал с лица пот, хотя было не жарко. Температура в помещении была нормальной. К тому времени, когда предварительная работа была закончена, Эллиот четко осознал, что было главной причиной его беспокойства. Дело в том, заключил он, что ему очень мало известно о врагах.

То, что он располагал теорией о том, как они могли действовать, было недостаточно. Что-то таинственное было в миражах с такими удивительными женственными телами и лицами, иногда раздвоенными, а иногда нет. Для действий ему было необходимо разумное философское обоснование всего увиденного. Его план требовал подспорья, которое ему могло дать только знание.

Он повернулся к Корите и спросил:

— На какой стадии развития культуры могли находиться эти существа согласно данным теории цикличности?

Археолог сел на стул, поджав губы, и попросил:

«Я спокоен, я расслаблен, — произнес голос Гросвенфа, записанный на магнитофон. — Мои мысли ясны. То, что я вижу, может быть бесполезно для объясняющих центров моего мозга, но я видел их город таким, каким они его считают. Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным, расслабленным и чувствую себя непринужденно…»

Гросвенф нарочито внимательно выслушал запись и повернулся к Корите.

— Все так, — сказал он.

Конечно же, могло наступить время, когда он не был бы в состоянии сознательно выслушать запись. Но она все равно не пропала бы даром, и его слова даже отчетливее запечатлелись бы в его памяти. Все еще слушая, он в последний раз осмотрел аджустер. Все было так, как он хотел.

Корите он объяснил следующее: