Супружеские игры

Нуровская Мария

Новый роман одного из самых популярных авторов современной Польши Марии Нуровской «Супружеские игры» – это еще одна история любви.

Она любила его больше всех на свете. Она мечтала быть для него всем. Она хотела навсегда остаться для него единственной. Она сама подтолкнула его к другим женщинам… Но она не смогла отказаться от него.

У нее были желтые глаза, в жизни ничего подобного не видела. Потом, когда я вспоминала о ней, лежа в ночной темноте, меня вдруг осенило – похожие глаза бывают у хищных зверей. Золотистые, с темными крапинками на радужке, непроницаемые. Глаза пумы или гепарда.

– Приветствую в нашем бабьем царстве, – сказала она низким голосом с хрипотцой. Сосебедница, очевидно, много курила – такая хрипотца характерна для заядлых курильщиков. Я была слегка разочарована. Почему-то казалось, что у женщины, на которую я сейчас смотрела, не должно быть вредных привычек: она не пьет, не травит себя никотином, и вообще, воплощает собой естественность. Конечно, подобная мысль могла показаться абсурдной, потому что встретились мы с ней в месте, которое по определению не имело ничего общего ни с естественностью, ни тем более с моральной чистотой. Она склонилась над лежавшей перед ней папкой, перелистала несколько страниц, потом выпрямилась и снова взглянула на меня. А я в это время задумалась, можно ли назвать ее красивой. Худощавая, с прекрасной фигурой, которую не мог испортить даже форменный грязно-серый мундир. Лицо с матово-белой кожей могло показаться плосковатым, если бы не выступающие скулы, ну и, само собой, эти неимоверные глаза, которые сразу приковывали к себе внимание. Поражал не только их неправдоподобный желтый цвет, но и раскосый, как у дикой кошки, разрез. Она была натуральной блондинкой. Прямые, чуть подкрученные на концах волосы падали ей на плечи. Когда она встряхивала головой, по ним словно пробегали змейки молний.

– Писательница, значит… – сказала она с расстановкой и потянулась за пачкой сигарет на столе, которую я сначала не заметила.

Вынула из кармана зажигалку и, задумчиво поднеся сигарету ко рту, медленно прикурила, забавно сморщив при этом нос. Глубоко затянулась, так что я почти физически ощутила, как наполняются дымом ее легкие.

– Писательница, – повторила она. – Не слишком ли дорогой ценой? И не проще было бы развестись? Самое золотое твое времечко – коту под хвост. Предположим, отсидишь половину из девяти лет и выйдешь досрочно. Здесь ведь год идет за два. Ты когда родилась? – Она заглянула в папку с моим делом. – В пятьдесят третьем… Выглядишь моложе. После четырех-пяти лет отсидки – если, конечно, не выкинешь какой-нибудь фортель и освободишься раньше – тебе уже будет сорок два или сорок три… А вот какой ты выйдешь отсюда, будет зависеть только от тебя. Сумеешь сохранить в себе надежду, точно могу сказать, человеком выйдешь…

Дарья

Я всегда считала, что такое имя должна носить красивая женщина. Я не считала себя красивой. Всю жизнь мне твердили, что я на кого-то похожа. То на какую-то актрису, то на зубную врачиху из районной поликлиники, то на проходившую в этот момент по улице незнакомую женщину, как будто я не имела права на собственное лицо. Однажды я даже одолжила его героине своего романа – это стало единственным способом, чтобы снова начать писать. Мне казалось, что я уже никогда не смогу взять перо – у меня его выбили из рук, и сделал это мой собственный муж… Книга, к написанию которой я приступила, скорее всего, не стала бы крупным успехом – такое ощущение у меня было с самого начала. Но я не в силах была сидеть без дела… И несмотря на то, что в моей голове пока не было ни одной стоящей мысли, я все же принялась кое– как склеивать сюжет своего будущего романа. Накануне введения военного положения ко мне заскочил знакомый фоторепортер и принес снимки, снятые скрытой камерой. На одном из них, сделанном в соборе Св. Яна, в толпе, я узнала себя. Так родился сюжет: американский журналист, разглядывая фотографии, останавливает свой взгляд на лице женщины, которое завораживает его до такой степени, что он решает ее отыскать и приезжает в Варшаву…

Это было сразу после телепередачи, в которой Эдвард принимал участие, и повел он себя по отношению ко мне просто мерзко. Говоря о положении польской литературы после краха коммунизма, он заявил:

– Ну что ж, в эпоху больших перемен истинные ценности уходят на второй план, таковы правила игры. Сейчас литературой стали баловаться писатели второразрядные, позвольте привести несколько имен…

И среди прочих назвал меня. В первый момент я подумала, что ослышалась. Но, к сожалению, другие тоже это слышали. Когда Эдвард наконец появился у меня – мы давно уже не жили вместе, – я напрямую спросила, зачем он это сказал.

Глядя мне прямо в глаза, кривя рот в усмешке, он сказал: