Научная идеология пролетариата закономерно, с исторической необходимостью возникла в конце первой половины XIX века в Европе, где к этому времени уже вполне утвердился капитализм, пришедший на смену феодализму. Возникшая пролетарская идеология отразила в научно-философской форме с позиций революционного пролетариата прогрессирующее обострение экономических и политических антагонизмов буржуазного общества, назревание предпосылок социализма в недрах капитализма, а также коренные потребности рабочего движения, не имевшего до тех пор правильной революционной теории. Создав социалистическое учение, указывающее пути и средства социального освобождения пролетариата, раскрывающее законы развития общества, Маркс и Энгельс удовлетворили эту насущную потребность освободительной борьбы рабочего класса.

Исходя из интересов наиболее прогрессивного и революционного класса, теоретически обобщая его опыт, основоположники марксизма гениально решили всемирно-историческую задачу, вооружив рабочий класс передовой, революционной теорией. Они революционно-критически переработали выдающиеся достижения предшествующего периода, явившиеся теоретическим источником их учения: немецкую философию конца XVIII и начала XIX века, французский утопический социализм XIX века, английскую классическую политическую экономию.

Тот факт, что именно Германия явилась родиной марксизма, не случаен. В тот период, как отмечает И.В. Сталин, центр революционного движения перемещался в Германию. Буржуазная революция, назревавшая в этой стране, существенно отличалась от революций XVII – XVIII веков наличием более развитого пролетариата, о чем, в частности, свидетельствовало силезское восстание ткачей в 1844 году. Таким образом, в Германии складывались условия для развертывания классовой борьбы пролетариата против буржуазии в самом ходе буржуазной революции, чего, конечно, не могло быть в период ранних буржуазных революций. Вследствие этого уже в предреволюционный период в Германии происходило размежевание между буржуазным либерализмом, ищущим компромисса со старой властью, и революционным демократизмом, отражающим стремление широких трудящихся масс, в особенности крестьянства, решительно разделаться с феодализмом.

Известно, что Маркс и Энгельс не сразу стали идеологами пролетариата. Но, примыкая в начале своего идейно-политического развития к младогегельянцам (левогегельянцам), пытавшимся делать из философии Гегеля атеистические и революционные выводы, Маркс и Энгельс существенно отличались от этих буржуазных радикалов прежде всего своей революционно-демократической направленностью.

Проблема свободы и необходимости занимает весьма видное место в истории философии. И. Кант отмечал, что над решением этой проблемы философы тщетно трудились в течение веков. Уже Аристотель считал необходимым при рассмотрении вопроса о нравственности человека, о поступках, достойных похвалы или требующих наказания, «определить понятия

произвольного

и

непроизвольного

» («Этика», стр. 38. СПБ. 1908). Несостоятельны поэтому утверждения немецкого агностика Дюбуа Реймона, что классическая древность не ломала себе головы над вопросом о свободе. И, конечно, совершенно лишены какого бы то ни было основания претензии современных последователей Фомы Аквинского – неотомистов – приписать христианству историческую заслугу постановки этой философской проблемы. Христианство лишь сузило и теологически истолковало вопрос о свободе воли для обоснования пресловутого догмата о грехопадении.

Специфическим историко-философским содержанием проблемы свободы и необходимости, поскольку она обычно ставилась как вопрос о свободе воли, является борьба между детерминизмом и индетерминизмом. Воля свободна, то есть независима от воздействующих на нее мотивов, утверждали индетерминисты. Воля не свободна, то есть определяется не зависящими от нее мотивами, справедливо возражали им детерминисты. Лишь допуская свободу воли, рассматривая ее как первопричину поступков человека, мы можем, «доказывали» индетерминисты, признать вменяемость человека и нравственность. Напротив, отвечали детерминисты, если свобода воли означает независимость от мотивов, то свободная воля независима и от нравственных мотивов, а следовательно, не может служить основой вменяемости, ответственности, нравственности.

Таким образом, индетерминизм прямо или косвенно отвергает всеобщий характер причинной зависимости, абсолютизирует волю, противопоставляет ее объективной действительности, объявляет ее самопричиной, субстанцией. Так, например, Ф. Ницше, обосновывая оголтелый авантюризм империалистической идеологии, утверждал: «если человек не есть causa prima как воля, то он не ответственен» (Соч. Т. 9, стр. 107. СПБ. 1910).

Индетерминисты всячески тщатся доказать, будто свобода воли с абсолютной достоверностью следует из самосознания, самонаблюдения и никоим образом не может быть поэтому иллюзией. Детерминисты, напротив, показывают, что волевые акты во всех случаях обусловлены определенными фактами, мотивами, явлениями, которые, в конечном счете, всегда независимы от субъекта. Исходя из признания всеобщности закономерности, причинности, они правильно утверждают, что психические явления столь же закономерны, как и явления в неодушевленной природе. Однако, правильно указывая на антинаучный характер индетерминизма, наиболее упорно отстаиваемого католическими теологами, представители детерминизма в буржуазной философии метафизически понимали самую проблему. При всей противоположности взглядов оба эти направления сходились на том, что рассматривали необходимость как абсолютную необходимость и свободу как абсолютную свободу.

Одной из наиболее важных задач диалектического материализма является исследование категорий научного мышления вообще, категорий марксистско-ленинской философии в особенности. До недавнего времени эта задача почти не привлекала внимания наших научных и преподавательских кадров, вследствие чего изучение философских категорий в высших учебных заведениях фактически оказалось в загоне. В лекционных курсах и учебных пособиях эти категории рассматривались обычно в качестве дополнения при характеристике той или иной черты марксистского диалектического метода и марксистского философского материализма. Ярким примером такого ошибочного в своей основе подхода к характеристике философских категорий является книга «Диалектический материализм», выпущенная Институтом философии АН СССР в 1953 году. В этой книге (одним из авторов которой является и пишущий эти строки) проблема сущности и явления рассматривается лишь в теме о познаваемости мира и его законов, ввиду чего у читателя может создаться впечатление, будто разграничение между сущностью и явлением существует лишь для познающего субъекта, а не вне и независимо от сознания и воли людей. Формулировка понятия закономерности как определенного типа связи явлений дается здесь при изложении учения диалектического материализма о взаимосвязи и взаимозависимости явлений. При таком способе изложения читатель не видит того, что закономерность представляет собой отношение между явлениями, находящимися в процессе изменения, развития, поскольку основы теории развития даются при изложении второй черты марксистской диалектики.

Теперь уже почти все согласны с тем, что ни одна из категорий не может быть сведена к проявлению одной из черт диалектического материализма. В журнале «Вопросы философии» появились отдельные статьи о категориях диалектического материализма. Однако читатель ждет от советских философских работников не отдельных статей, а больших исследований, монографий, обобщающих в свете вышеуказанной проблемы историю познания, современные данные науки и практики. В этой связи нельзя не отметить коллективный труд преподавателей кафедры философии Ярославского педагогического института «Категории диалектического материализма», опубликованный в конце прошлого года. Ценна прежде всего инициатива ярославских преподавателей философии: сознавая необходимость такого рода изданий, они первыми откликнулись на запросы советской общественности.

За последние годы в наших областных издательствах почти не публиковались книги по философии. Между тем в высших учебных заведениях, находящихся в областных центрах, работает много философов, ведущих исследовательскую работу. Пример ярославских преподавателей философии поучителен и в этом отношении: они дали серьезный коллективный труд, который, несомненно, принесет пользу преподавателям, научным работникам, учащимся.

Рецензируемый сборник состоит из небольшого введения – «О категориях диалектического материализма» – и ряда статей. Рассмотрим кратко эти статьи, их достоинства и недостатки.

Одной из наиболее глубоких и плодотворных идей философии Гегеля является идея совпадения диалектики, логики и гносеологии. Эта идея, исторически подготовленная предшествующим развитием диалектики, была, однако, высказана Гегелем в весьма абстрактной, туманной, идеалистически-мистифицированной форме, поскольку Гегель рассматривал окружающую человека действительность не как независимую от мышления объективную реальность, а само мышление не как специфически человеческую деятельность, а как деятельность «абсолютной идеи». Тем не менее В.И. Ленин неоднократно отмечал, что, несмотря на идеалистическую мистификацию, гегелевская постановка вышеуказанной проблемы является теоретически исходным пунктом для марксистского, диалектико-материалистического ее решения. Так, например, ссылаясь на введение к третьему отделу «Субъективной логики, или учения о понятии» и на соответствующие параграфы «Малой логики» (§§ 213 – 215), Ленин указывал, что здесь дано «едва ли не самое лучшее изложение диалектики. Здесь же замечательно гениально показано совпадение, так сказать, логики и гносеологии» («Философские тетради», 1947, стр. 165).

Знакомясь с указанными Лениным страницами «Науки логики» и «Логики» Гегеля, мы видим, что речь здесь идет об «идее», которая определяется, как «

адекватное понятие

, объективная

истина

или

истина

как

таковая

» (

Гегель

. Соч., т. VI, стр. 214). Адекватным Гегель называет понятие, содержанием которого является не внешняя, материальная чувственно-воспринимаемая реальность, а само мышление. Гегель прав, когда подчеркивает, что в понятии выражается внутреннее, существенное. Правильно также требование изучения самого понятия, познающего мышления, исследования процесса познания. В этом же смысле Гегель употребляет понятие объективной истины, имея в виду совпадение объекта познания с понятием, то есть такой объект познания, который сам является мышлением. Само собой разумеется, что это совпадение познания с понятием независимо от сознания познающего человеческого субъекта, и в этом смысле гегелевское понятие объективной истины содержит рациональное зерно. Следует, однако, постоянно иметь в виду, что с точки зрения Гегеля «

Впрочем, и это положение косвенно указывает на необходимость соответствия понятия реальности, отметая номиналистическую, а также концептуалистическую трактовку понятия и научной абстракции вообще.

В.И. Ленин, конспектируя раздел об «Идее» из «Науки логики» Гегеля, показывает, что гегелевская «идея» представляет собой мистифицированное изображение истории человечества, которое благодаря своей практической деятельности и познанию все глубже и глубже познает и преобразует окружающий мир и свое собственное бытие. Материалистически перерабатывая положения Гегеля, В.И. Ленин писал: «Идея (читай: познание человека) есть совпадение (согласие) понятия и объективности („общее“). Это – во 1-х. Во 2-х, идея есть

Субъективность есть

Наиболее распространенным приемом буржуазной (а также и правосоциалистической) фальсификации марксизма является отрицание внутреннего единства, органически присущего этому учению, отрицание единства принципов научной идеологии рабочего класса на разных этапах ее исторического развития. Так, еще в прошлом веке катедер-социалисты, а вслед за ними и «легальные марксисты» противопоставляли друг другу составные части марксизма, в особенности политическую экономию и научный социализм. П. Струве, например, утверждал, что можно быть марксистом, не будучи… социалистом. Социал-демократические сторонники так называемого «этического социализма», напротив, отвергали прежде всего марксистскую политическую экономию и материалистическое понимание истории, выхолащивая тем самым научный социализм и превращая его в абстрактно-гуманистическое и абсолютно безопасное для буржуазии субъективно-моральное долженствование. Э. Бернштейн и его сторонники противопоставляли произведениям К. Маркса конца 40-х и начала 50-х годов его последующие якобы умеренные и нереволюционные произведения, извращая истинный смысл «Капитала», замалчивая «Критику Готской программы» и т.д.

С возникновением и развитием ленинизма, а особенно после победы Великой Октябрьской социалистической революции, социал-демократические оппортунисты всячески старались противопоставить друг другу Маркса и Ленина, вырыть пропасть между основоположником марксизма и его величайшим продолжателем. Однако все эти фальсификаторские приемы и концепции, неизбежно вступая в непримиримый конфликт с фактами, оказались полностью несостоятельными и в значительной мере потеряли свою силу даже среди противников марксизма. Не удивительно поэтому, что враги марксизма-ленинизма ищут новые теоретические средства и аргументы для фальсификации марксистско-ленинской теории. Одной из самых новейших и наиболее модных концепций этого рода является фальсификация ранних философских трудов Маркса, в особенности же его «Экономическо-философских рукописей»: молодой Маркс, лишь становящийся материалистом и коммунистом, противопоставляется зрелому Марксу, учение которого объявляется отступлением от первоначальных гениальных и якобы иррационалистических идей.

Общеизвестно, что Маркс не сразу стал создателем научной идеологии пролетариата; в начале своей общественно-политической деятельности он был идеалистом и революционным демократом. Лишь в результате титанической творческой работы Маркс в содружестве с Энгельсом создал великую революционную науку, названную его именем. И вот буржуазные «критики» марксизма подымают на щит, превозносят до небес и, конечно, беззастенчиво извращают те ранние работы Маркса, на которых еще лежит печать влияния гегелевского идеализма и фейербаховского антропологизма. Именно эти произведения Маркса объявляются наиболее глубокими философскими исследованиями и буквально высшей ступенью развития философии марксизма. Нетрудно понять, что с этой точки зрения все последующее развитие диалектического и исторического материализма рассматривается как непрерывная деградация.

Следует отметить, что «теоретической» основой этой фальсификации является идеалистическое истолкование антропологизма, широко распространенное в современной буржуазной иррационалистической и, в частности, экзистенциалистской философии. Общеизвестно, что антропологизм в 40 – 60-х годах прошлого века был исторической формой материализма. В этом смысле мы говорим об антропологическом материализме Л. Фейербаха. Это же имел в виду Н.Г. Чернышевский, называя свое известное материалистическое исследование «Антропологический принцип в философии». В.И. Ленин, указывая на узость этой применявшейся Фейербахом и Чернышевским терминологии, вместе с тем решительно подчеркивал ее материалистическое содержание: «И антропологический принцип и натурализм суть лишь неточные, слабые описания

Ярким примером такого рода антропологического идеализма является экзистенциализм, связанный прежде всего с именами М. Хайдеггера и К. Ясперса. С точки зрения этих модных представителей философии империалистической реакции понятие существования (Existenz) применимо лишь к тому бытию, которое сознает, что оно существует, переживает, страдает, умирает и т.д., короче говоря, применимо лишь к человеческому бытию; лишь оно является существованием. Все, что существует, говорит К. Ясперс, сосредоточивается в человеке и исходит из него (см.