В ларьке у Финляндского вокзала он купил для Ирочки огромное бордовое яблоко. А когда они перебрались через Литейный мост, примерно за ту же цену приобрел бутылку «Столичной». Первый вопрос, таким образом, был благополучно закрыт, и на повестку дня встал второй.

В данной части объема жизни он решил всерьез приударить за Ирочкой, определив ее на замену той другой, что столь вероломно сокрылась за пределами свежеразвалившегося СССР. Кандидатура представлялась ему вполне подходящей: стройна, изящна, танцует в ресторанном варьете, любит выпить, запросы не чрезмерны (во всяком случае, пока).

В программе ухаживаний уже фигурировали места, по всем параметрам доступные и отмеченные к тому же неотчетливыми знаками клубной атмосферы — так называемые «дома творческой интеллигенции». Но на сей раз ему захотелось удивить Ирочку чем-то хотя бы отчасти необычным. В эту злосчастную минуту он и вспомнил о художнике Бородееве, вернее, о его знаменитой мастерской, находившейся совсем рядом.

Мастерская была действительно замечательной. Занимала она целиком трехэтажный особнячок, расположенный в проходном дворе между улицами Пестеля и Моховой. Примечательно и то, что у обоих входов в проходняк имелись весьма популярные разливы. Принимаешь необходимую порцию на Пестеля, углубляешься в родные с детства сердцу любого питерца желтые извивы двора, любуешься по ходу на бородеевскую мастерскую и выходишь на Моховую, где за проделанный путь имеешь полное право вновь себя вознаградить.

А полюбоваться было на что. Вдоль второго этажа недавно отремонтированного домика тянулся узкий балкончик с изящной кованой решеткой. Крыша, изготовленная из пропитанных спецсоставом досок, напоминала перевернутый днищем вверх Ноев ковчег, знакомый по иллюстрациям к Библии Доре, — с той разницей, что это сооружение венчал еще и стеклянный световой колпак.