Волны накатывались на песчаную косу, отступали и набегали снова. Неподалеку от берега вздымалась из моря поросшая мхом скала. Сразу за ней вода меняла светлую голубизну отмели на темную синеву глубины. Давным-давно, в незапамятные времена, эта скала была частью могучего кряжа, но землетрясения и непогода разрушили его, источили и обломки сбросили в бухту.

У скалы было имя. Люди называли ее Линен. Это имя дало название бухте и ее окрестностям — Гравабагалинен. Бескрайняя водная гладь, простирающаяся за скалой, называлась Орлиным морем. Вода у берега казалась мутной из-за мелких песчинок, которые волны, отступая, слизывали с пляжа. Извилистая полоска пены, оставленная ими, сразу же впитывалась жадным горячим песком.

У самой кромки прибоя стоял золотой трон, который принесли и заботливо установили четыре фагора. Накатывая и отступая, волны Орлиного моря играли с крошечными пальчиками нежно-розовых ножек королевы Борлиена.

Перемены, которых так боялась королева, приближались с безжалостной быстротой. Король ЯндолАнганол направлялся в Гравабагалинен с твердым намерением получить от нее согласие на развод.

Начав свое путешествие из столицы Борлиена, Матрассила, он должен был спуститься по реке Такисса до Оттассола, а оттуда ему оставался уже совсем короткий переход морем вдоль побережья до бухты Гравабагалинен. Прибыв, король при свидетелях представит ей грамоту Святейшего Це’Сарра о разводе, она ее подпишет, после чего они расстанутся, скорее всего навсегда.

Таков был план короля, и он, невзирая на все преграды, добивался его осуществления. Под звуки труб королевская карета проехала по кривым улочкам Матрассила и остановилась у пристани. В карете вместе с королем был рунт Юлий, молодой ручной фагор, обычный спутник ЯндолАнганола. В преддверии путешествия по ненавистной ему воде Юлий был неспокоен, не мог усидеть на месте и все время крутился на мягком кожаном сиденье. Сквозь его белый взрослый мех еще проглядывал коричневый детский подшерсток.

Король вышел из кареты, и капитан корабля отдал ему честь.

— Отчаливай сразу же, нет времени ждать, — коротко бросил ЯндолАнганол капитану.

Несмотря на большую протяженность береговой линии своей страны, борлиенцы никогда не считались хорошими мореходами. И никогда не были умелыми кораблестроителями, такими, как, например, сиборнельцы или другие народы, населяющие Геспагорат. Корабль, который нес короля и грамоту с высочайшим дозволением на развод в Гравабагалинен, был небольшим бригом со скругленными носом и кормой. Большую часть плавания корабль держался в виду берега, определяя свой курс по галсовой доске; вставленные в нее особые колышки служили ориентирами для вахтенных.

Едва бриг отчалил, сопровождаемый баржей с Первым Фагорским Полком, король застыл у поручней и впился взглядом в береговую полосу, словно желал увидеть королеву непременно первым. Потрясенный видом бесконечного водного простора, обессиленный качкой, фагор Юлий рухнул на палубу у ног хозяина — но впервые за долгое время король не проявил сочувствия к своему любимцу.

Под скрип снастей бриг разрезал простор спокойного моря. Внезапно король пошатнулся и рухнул на палубу. Подбежавшие придворные подняли монарха и отнесли его в шатер и уложили там. Лицо короля, которое он упорно прятал в ладонях, было смертельно бледным. Не отнимая рук от лица, он катался по своему ложу, словно обезумев от приступов боли.

Осмотрев монарха, придворный лекарь велел всем покинуть шатер, попросив остаться только КараБансити.

Преодолев огромную пропасть пространства и времени, смех Элама Эсомбера достиг слуха землян. Несмотря на невообразимую даль, разделяющую два мира, Гелликонию и Землю, непроизвольная реакция посланника на тяжкий и неожиданный удар судьбы нашла отклик в сердцах жителей Земли.

Связующим мостиком между Землей и Гелликонией была земная Станция Наблюдения, искусственный спутник, называющийся Аверн. Аверн обращался вокруг Гелликонии точно так же, как сама Гелликония кружилась в бесконечном танце вокруг Беталикса, в свою очередь обращающегося вокруг Фреира. В переносном смысле Аверн являлся недремлющим оком, линзой, посредством которой зрители-земляне становились свидетелями происходящего на Гелликонии.

Жизнь обитающих на Аверне людей была целиком посвящена изучению развития цивилизации Гелликонии и ничему другому. На Аверне не знали физических страданий, например, голода или холода, но жизненное пространство было ограничено, и с этим ничего нельзя было поделать. Станция-шар имела в диаметре всего километр — тысячу метров — и внутри этой шарообразной оболочки царила жизнь скучная и однообразная.

Билли Ксиао Пин внешне был типичным представителем авернского сообщества. Труд его был исключительно умственным, его невестой была милая привлекательная девушка; обязательные физические упражнения он выполнял неукоснительно и с удовольствием; как и у всех, у него был собственный мудрый Наставник, прививающий ему высшие добродетели — смирение и покорность. Но в душе Билли отличался от других: его снедало пламя странного для сына Аверна желания. Он хотел одного — всеми правдами и неправдами преодолеть полторы тысячи километров космического пространства, очутиться на Гелликонии и увидеть там королеву МирдемИнггалу, поговорить с ней, дотронуться до нее и, может быть, только может быть, вкусить ее любви. Каждую ночь королева являлась к Билли в снах и раскрывала ему объятия.

Далекие наблюдатели на Земле взирали на события в Гелликонии под углом зрения настолько своеобразным, что обитателям Аверна, которым в отличие от них не было дела до Гелликонии, он был бы непонятен. Наблюдая развод короля ЯндолАнганола, они возвращались во времени назад и видели, что он берет начало в одном сражении в Матрассиле, в местности, носящей название Косгатт. То, что случилось там с королем ЯндолАнганолом, оказало сильнейшее влияние на его дальнейшие действия и в конце концов привело — как это стало ясно потом — к неизбежному разводу с супругой.

Среди разумных существ, населяющих Кампаннлат, мади были расой особой. Их обычаи не имели ничего общего с укладом жизни ни людей, ни фагоров. Более того, каждое племя мади жило так, словно не замечало существования других племен своих сородичей.

Во время нашего рассказа одно из таких племен мади совершало неспешный переход на запад через область, носящую название Хаззиз, — полупустыню, начинающуюся в нескольких днях пути от Матрассила.

Странствия мади начались в незапамятные времена, о которых сейчас уже не помнил никто. Почему они двинулись в свой бесконечный путь, теперь уже не могли сказать ни сами предзнающие, ни представители других рас. Мади от рождения были кочевниками. Они появлялись на свет в дороге, вырастали, женились и обзаводились потомством в дороге и в дороге же закрывали навечно глаза.

Понятия «жизнь» и «путешествие» в языке мади обозначались одним словом — «ахд». Выражение «жизненный путь» для них не было образным, а будущего и прошлого в человеческом понимании для мади не существовало.

Многие полагали, что именно из-за своего языка мади держатся так обособленно. Этот язык напоминал пение, и мелодия в нем несла большую смысловую нагрузку, чем слова. Присущая ему удивительная завершенность странным образом соседствовала с упрощенностью и несовершенством, и это не позволяло чужакам — в первую очередь людям — проникнуть в тайны культуры мади.