Древо миров

Олдмен Андре

«Сагу о Конане» продолжает роман «Древо Миров», где читатель вместе с героями окунется в мир головокружительных приключений, где клинки и отважные сердца противостоят черному колдовству.

Часть первая

Наваждение

Глава первая

Чернокнижник

Нергал бы задрал эту кошку! Под ногами чавкает, брызги зловонной жидкости летят на подол кафтана, и шитье, скромное, но со вкусом исполненное, давно скрылось под налипшей грязью. Не говоря уже о сапогах. Добрая кордавская кожа задубела от нечистот, подошвы сожрала едкая дрянь. И вонь… Она забирается в ноздри, подобно клубку мелких червей, и разъедает нутро, язвит и разъедает…

Эм сибро тена бардег!

Нет ему дела до вони. Нет ему дела до грязи, хлюпающей под ногами, нет дела до сапог и платья.

Эм тена бардег сина!

Но кошка, эта проклятущая кошка, достойна вечных мук, Нергал ее задери!

Не он ли приготовил для нее покрытый лаком ларец, не он ли положил внутрь подстилку из сухой травы, не он ли снабдил неблагодарное животное пищей на три дня: хлебом, напитанным водой из чаши Митры, и кашей вперемесь с жареными потрохами? Ларец был заказан у Жакоба Коротконогого, лучшего мастера Плотницкого Конца, а лак он сам купил у аргосского купца, заплатив втридорога. И одиннадцать отверстий были просверлены по всем правилам, и трубки надежно соединили их с поверхностью земли, так что кошка могла свободно дышать. Три дня, а вернее, всего лишь три ночи надлежало просидеть животине там, где ее зарыли: на перекрестке трех дорог в двух лигах от Тарантии, и тогда…

Богуз невольно выругался и тут же вновь произнес заклинание, отрешающее от мирской суеты. Душившее его негодование старался подавить, страшась утратить остатки сил.

Глава вторая

Заговор

Сквозь маленькое отверстие он хорошо видел говорившего, и презрительно кривил губы, узнавая. Свет ламп играл на розовой лысине, веки маленьких глаз были полуприкрыты, пухлые пальцы небрежно держали серебряный кубок. Речь толстяка текла плавно, голос был вкрадчивым, слова — лукавы. Каждое несло двойной смысл, и в этом его нынешняя речь была сходна с проповедями, кои читались им в Храме Тысячи Лучей, когда Светлейший Обиус являлся прихожанам, облаченный в голубые одежды, расшитые звездами, в высокий тиаре, увенчанной золотым солнечным ликом, под пение мистов, тонкими голосами выводивших гимны Подателю Жизни. Толпа внимала, завороженная тягучими словесами, суть коих мало кто понимал.

Чернокнижник давно не ходил в Храм и не слушал тех речей. Не пристало слуге Нергуза, божества, противостоящего Митре, являться в святилище того, кто в Начале времен был столь несправедлив к его Господину. Но Богуз видел Верховного Жреца в дни торжественных процессий, когда Обиус величественно плыл над головами в золоченых носилках, украшенных гирляндами живых цветов и вазами, полными фруктов. От Храма Митры через весь город под звуки громкой торжественной музыки и приветственные крики — к величественным ступеням Храма Тысячи Лучей, на которых стояли жрецы и сидели нищие.

Говорили, что Светлейшему никак не меньше шестидесяти зим от роду, но его пухлое лицо играло молодым румянцем, плавные движения говорили о силе и бодрости тела, а взгляд маленьких глаз, редко являемый из-под полуопущенных век, был живым и пристальным. Говорили еще, что Обиус некогда попал в немилость к старому королю Конану и удалился в изгнание, где посвятил себя изучению «Заветов Митры» и заботам о собственной плоти — посредством тайных упражнений и волшебных мазей.

Когда четыре года назад Конан Киммерийский, вручив скипетр и корону своему сыну Конну, удалился с неведомыми целями в неведомые края, Обиус появился в стольной Тарантии и был приближен ко двору молодого монарха. Почему — оставалось тайной за семью печатями. Правда, Власио болтал, что жрец владел тайной гипнотического воздействия и смог подчинить себе душу Конна — но чего только не плел ничтожный прыщ, дабы казаться значительным среди собратьев — чернокнижников… Впрочем, Богуз полагал, что в словах этих могла быть доля правды: слишком изменился молодой король с тех пор, как Обиус был назначен Верховным Жрецом.

— …И Огненный Дух Его снизошел на меня, ничтожного, во время полуденных бдений у алтаря и отверз вежды мои, — плел словесные кружева жрец, изредка прикладываясь к кубку. — И в сердце моем поселилась тревога и печаль великая: понял я, что молодому королю грозит некая опасность. Однако, видно, не заслужил я большего: Податель Жизни не дал мне заглянуть в будущее, а лишь послал смутное предупреждение. Из чего вывел я, что следует больше внимания уделять постам и молитвам и не забывать о тягчайшем из грехов, коему, в той или иной мере, подвержены все мы, пребывающие в земной юдоли, — о грехе гордыни. И еще я стал размышлять о грядущей опасности и решил отправиться к Офирскому оракулу…

Глава третья

Милость Нергуза

Черная повозка с грохотом катила обитые железными обручами колеса по брусчатке улицы Роз, покрытой белесым инеем. Было раннее утро, лучшее время для перевозки осужденных, и под траурным пологом томились несколько узников, закованных в кандалы и ошейники.

Один из стражников, сидевших на козлах, толкнул в бок своего товарища и, указывая кнутом куда-то в сторону, сказал с ленцой:

— Смотри, там мертвец.

Второй, вислоусый, сплюнул на мостовую травяную жвачку и отвечал:

— Точно. Пусть лежит себе, мало ли трупов валяется на улицах.

Глава четвертая

Рыцарь и дама

«Вино было паршивым, — сказал себе рыцарь. Потом оглядел низкие каменные своды, покрытые пятнами плесени, и добавил: Так-то, Дак, попали мы с тобой в передрягу».

— Вы что-то сказали, месьор? — послышался молодой голос.

Рыцарь приподнялся, опершись на локоть. Он лежал на куче прелой соломы в каком-то подвале. Через круглую дыру в потолке падал солнечный столп с крутящейся внутри мелкой пылью. Все остальное тонуло в полумраке.

— Где я?

— В узилище барона Эзры Рыжего. Разве вы не помните?

Глава пятая

Искра

Пол единственной залы в замке Иш был устлан тростником, стены увешаны потертыми гобеленами. В огромном камине, выбрасывая искры и распространяя приятный запах смолы, жарко пылал массивный комель. Над очагом висел огромный щит, украшенный баронским гербом: на красно-желтом поле голова кабанья оскаленная. Щит был так велик, что даже барон Эзра навряд ли мог его поднять. По сторонам камина стояли в специальных подставках копья и алебарды, верхняя полка украшалась грубой лепниной, изображавшей не то зверей лесных, не то демонов преисподней.

Сам Эзра Рыжий восседал на стуле с высокой спинкой и резными подлокотниками. Такие же стулья, только поменьше, служили сиденьями двум дамам: Абегальде и ее матери Багильде, одетой во все черное. Баронесса мотала шелк, а юный паж, сидевший у ее ног на низенькой скамеечке, служил хозяйке замка мотовилом.

В центре залы стоял массивный стол с остатками ужина. Рядом пылал костер, разведенный в небольшом углублении, возле него, щурясь на огонь, грелась пара промокших гончих. Еще с десяток собак бродили по зале или лениво грызлись из-за валявшихся на полу костей. Драпировка на стенах плохо пропускала воздух, и среди каменных стен плавал удушливый запах псины, дыма и жареного мяса.

— Красавец, а? — говорил барон, поднимая сокола, которого он только что пересадил с жердочки позади стула себе на запястье. Птица впилась острыми когтями в кожаную перчатку на руке, яростно тараща глаза, и барон самодовольно улыбался, поглядывая на своего любимца.

— Теперь, месьоры, вы верите, что он никогда не промахивается?

Часть вторая

Темная река

Глава первая

Палица Таркиная

Все было серым — снег, летевший колючими хлопьями в лица, грязь, проступавшая из-под снега, холм, вздымавшийся впереди, и дерево, скрипевшее под унылым ветром. Плотный холодный туман скрывал тропу, огибавшую холм, на низких облаках дрожали багровые отсветы.

По тропе верхом на низкорослых мохнатых лошадках ехали несколько всадников: двое впереди, другие чуть поодаль.

Двое разговаривали, не обращая никакого внимания на снег и свист ветра.

— Мы должны с ними покончить раз и навсегда, — сказал всадник, ехавший слева, и отбросил с глаз выбившиеся из-под меховой шапки светлые волосы.

Лицо у него было молодое, с грубыми чертами, резко выдающимися скулами, чуть раскосыми глазами и маленьким носом. Короткие кривоватые ноги в теплых штанах и меховых сапогах крепко сжимали бока лошади, пальцы в кожаной рукавице слегка придерживали простой веревочный повод. За спиной наездника висели небольшой круглый щит и короткое копье, на поясе — крепкая деревянная палица и нож в блестящих ножнах. Ни седел, ни стремян ни у кого из всадников, ехавших по серой равнине сквозь снежные вихри, не было.

Глава вторая

Меч, плеть и дудка

Восемь ругов с натугой приподняли кривобокий стол и опрокинули его на крышку подпола, в котором исчезли локапалы. Поверх принялись наваливать раскуроченные птицей Рох бревна.

— Хорошо бы прибить крышку железными гвоздями, — сказал Дагеклан. — Надо спросить гнома, есть ли в доме гвозди.

Дядюшка Гнуб возник как раз при этих словах рыцаря. Он тащил поднос, уставленный полными кружками, — дабы отпраздновать победу.

— И опять я прав, — воскликнул недорослик, — отлучись только, как они уже глупостей всяких понаделают. Зачем стол повалили? Куда брагу-то ставить?

— Пить можно стоя, — сказал Мидгар, — а столом крышку придавили, чтобы великаны не вылезли и не помешали унести палицу.

Глава третья

Булава и меч

Конн и Мидгар ехали бок о бок на маленьких лохматых лошадках сквозь снежные вихри. Король бережно поддерживал укутанную в медвежью шкуру Эльтиру, по-прежнему бесчувственную и безмолвную, с едва теплящейся искрой жизни под плотно закрытыми веками. Плечи Конна прикрывал грубый шерстяной плащ, позаимствованный в Доме великанов.

Дагеклан ехал рядом с Ярлом. Позади рыцаря примостился гном, зарывшийся в лисью шкуру: шкуры как раз хватило, чтобы укрыть недорослика с головы до пят.

Дядюшка Гнуб напросился с людьми, сказав, что только и мечтал о том часе, когда сможет покинуть ненавистное жилище локапал. «У нас в Тюирнлги говорят, — заметил он по своему обыкновению, — не строй конуру бритвозубу, все равно убежит. Судьба моя горькая, разнесчастная, а только гном никогда не унывает. И еще — гном, он счастье приносит, если к кому душой повернется. Вы мне, длинноногие, понравились, особенно месьор Железная Рука — за его обходительность и похвальное проворство. Так что, возьмете с собой — в накладе не останетесь».

Получив согласие Дагеклана и короля принять его в компанию, дядюшка Гнуб тут же решил подтвердить слова о приносимой им удаче, заявив, что знает, где локапалы спрятали отобранное оружие пришельцев. Руги переглянулись, и Мидгар тут же потребовал сдать оружие ему.

— Таков обычай, — сказал он, вспомнив, что Конн и Дагеклан все же не пленники, а гости. — Приедем к очагам, там Мартога решит, можно ли вам до конца верить.

Глава четвертая

Птица и лес

Бубен гремел. Ему вторили колокольчики и бубенцы, пришитые к одеянию Матери, — звенели без устали, в лад, дополняя, а иногда перекрывая рокот бубна. Эта странная, завораживающая музыка, вначале нежная и мягкая, почти неуловимая, потом все более неровная, сбивающаяся в причудливую какофонию гудения и звона, росла и крепла… Частые, сильные удары постепенно сливались в один непрерывный, все возрастающий гул.

Густой запах конопляных листьев, брошенных в очаг, наполнял избу. Отблески огня играли на бревенчатых стенах, выхватывая на миг сосредоточенные лица мужчин и женщин, сидевших на длинных узких лавках по обе стороны комнаты: мужчины вдоль западной, женщины вдоль восточной стены. Они неотрывно следили за Большой Мартогой, кружившейся в бешеном танце.

Полы ее длинного одеяния, сшитого из козьих шкур и называемого хамнааром, летали, взметая пыль с земляного пола. На плечах поблескивали две полированные деревянные фигурки воронов, обращенные клювами друг к другу. Это были разведчики: им предстояло вызнать дорогу туда, куда собиралась отправиться их хозяйка. Вдоль рукавов по швам были вшиты тонкие меховые полоски, снятые с ног рыси, к левому локтю крепился шнур из девяти кожаных ремешков.

Сзади на плечах хамнаара тускло мерцали два медных кольца, продетые сквозь глазницы полосатых семи — хвостых змей — по девять на каждом кольце. Танцорка поводила плечами в такт ударам бубна, и змеи, казалось, оживали, извиваясь и взлетая под звуки музыки. Колокольца и бубенцы подвешены были на пяти связках между лопатками — они громко бренчали при каждом движении Мартоги.

Спереди хамнаар был обшит шнурами с многочисленными узелками. Вдоль подола левой полы тоже были прикреплены змеи, однохвостые, свисавшие до самой земли. На правой поле змей не было, она достигала лишь колена Матери, открывая теплую меховую обувь.

Глава пятая

Корни и холм

Кто-то наигрывал на дудке простенькую, незамысловатую мелодию. Звуки были то нежные и чистые, то хриплые, игрец сбивался, а может, ему просто надоедала нехитрая пьеска, и он начинал другую.

Отвратительная удавка на шее короля ослабла. Ветви больше не тянулись к нему, умолк и шепот, словно лес прислушался к нежданным звукам. А они то приближались, то отдалялись — дудочник, судя по всему, неспешно прогуливался где-то неподалеку.

Конн рванулся изо всех сил, чувствуя, как трещит и рвется одежда, намертво прилипшая к клейким побегам. Ядовито — зеленые, желтые и кроваво — красные цветы мелким дождем сыпались вокруг. Невзначай король раздавил круглый белесый гриб, и сразу же пыльное облако окутало его с ног до головы. В горле запершило, на глаза навернулись слезы, но он брел и брел вперед, раздвигая руками податливые ветви, пока не очутился на травянистой поляне, взбегавшей к узловатым корням огромного дерева.

Конн все еще чихал и кашлял, отряхивая пыльцу злосчастного гриба, когда услышал рядом вкрадчивый, негромкий голос:

— Заблудился, бедолага?