Его карие глаза смотрели на меня нежно и чуть задумчиво. Эротично изогнувшись, он поднял руку и треснул меня молотком по голове. Ну, если быть точной, то не по голове, а по мерзкой железяке, приставленной к моему зубу. Но зуб-то где? В голове. В общем, когда искры перестали сыпаться из глаз, а из четырех денто-садистов опять получился один, оказалось, что мой зуб покинул меня навсегда. Оставив тело покойного для погребения его палачу, я ушла из этого узилища, размышляя о превратностях судьбы.

Ну объясните мне, почему обычные житейские проблемки показывают мне обычно ту часть, которой гордятся только макаки и Дженифер Лопес? Причем это касается не только посещений стоматолога, каждое из которых превращается для меня в мечту маркиза де Сада. Например, если я, сжав в кулак всю волю, максимально сконцентрировавшись, открыв все чакры, каналы и чего там у меня еще есть, Высшему Разуму и Космосу, соберусь и пойду наконец в банк оплатить все счета – именно в этот день там прорвет трубы, вырубится свет, высадятся инопланетяне – в общем, он будет закрыт. А тащиться в другое отделение – никакой чакры не хватит. Или вот еще…

Бумс! Оказывается, я так погрузилась в жаление себя, любимой, что чуть было не сбила с ног шикарную даму. Судя по ее состоянию, моя скорость была немалой. Несколько сплющенная с одной стороны дама взирала на меня с такой яростью, что я с опаской покосилась на ее выкрашенные ярко-алым лаком ногти невероятной длины, которые, казалось, начали вытягиваться еще больше. Рассмотрев внимательнее то, что перед ней стояло, дама неожиданно кинулась это обнимать. От внезапного натиска я чуть не упала, а сплющенно-шикарная дама завопила вдруг знакомым голосом:

– Нюрка, Нюрок, это же сколько мы не виделись! С ума сойти!

Вообще-то родители нарекли меня королевским именем Анна, не подозревая, видимо, что нет на свете имени, имеющего больше производных: кроме милого Аннушка есть еще и Анюта, Нюра, Нюся, Нюша и т. д. – и все это я. Но я отвлеклась. Шикарной дамой оказалась моя одноклассница Жанна Евсеева.

Сон разума рождает чудовищ. Воистину, вернее не скажешь! Мой разум, подло сговорившись с нервной системой, задрых крепко и надолго. И подкинул мне славный кошмарчик. Весь сон за мной гонялся кто-то в белом балахоне и с косой, гнусно подвывая и периодически жизнерадостно интересуясь: «Вы все еще не в белом? Тогда мы идем к вам!» И завывал еще громче. Когда его вопли стали совсем невыносимы, нервная система раздраженно укусила разум за нос. Он и я вместе с ним ошалело вскочили. Завывания не прекратились. Фу ты, это же телефон! Ну до чего же мерзкие звуки издает эта гадость по утрам!

Я посмотрела на часы – разумеется, была несусветная рань, всего 10 часов утра. Телефон не замолкал. Нет, какими бывают настырными некоторые типы! Я приказала себе встать и убить телефон. Себя меня послала. Пришлось встать самой.

– Слушаю, – просипела я в трубку.

– Ну что, я тебя разбудил? Значит, день начался удачно! – знакомый голос стряхнул с меня остатки сна. – Ты бы не отключала мобильник, горе мое, а то из-за тебя звезда вчера весь вечер нервничала, плохо звезде пелось, все переживала – не вляпался ли глупый хомяк в неприятности.

Нет, он еще и резвится! Ну забыла вчера включить мобильный после посещения зубного, так у меня на то была объективная причина – меня Жанка утюжила. И это не повод издеваться над слабой женщиной.

И вот стою я перед зеркалом, простая русская баба, с утра зловредным типом разбуженная, невыспавшаяся и очумелая, и совсем мне не хочется спрашивать у этого стекла: «Свет мой, зеркальце, скажи…» и так далее. Заранее знаю, что ответит мне эта предательская гадина. Причем поверьте – слова «милая» и «прекрасная», а также их возможные синонимы там будут отсутствовать напрочь.

Всласть насмотревшись на плакат «Печальные последствия неумеренности в еде и вине для женщины среднего возраста» и даже почистив перед ним зубы, я поплелась на кухню варить кофе. Мрачно глядя на поднимающуюся пену, я размышляла о несправедливости, я бы даже сказала, неуместности некоторых поговорок. Особенно вот эта, насчет завтрак – сам, обед – с другом, а ужин – врагу. Ну почему не наоборот, а? Ведь мало кому в голову приходит трескать утром тяжелую, сытную пищу. Я, например, с трудом кофе в себя вливаю, ну, иногда еще бутерброд проскакивает. И большинство так, знаю точно. Обед еще так-сяк, черт с ним, с другом, поделюсь. Но ужин! Слегка переиначив бравый военный марш, хочется с чувством спеть:

Я уже подумывала написать небольшое изящное эссе на эту тему, но тут опять зазвонил телефон. Упс! Мобильник-то я так и не включила. Если это опять Лешка, нагоняя мне не избежать. Воровато оглянувшись, словно кто-то мог меня увидеть, я включила аппаратик и только потом сняла трубку домашнего телефона. И облегченно вздохнула – это была Жанка.

– Привет, Нюсь, как доехала, как спалось?

Но дозвониться до Лешки не получилось. «Абонент временно не доступен» – гугнила трубка. Наверное, в самолете сейчас, вот и отключил. Честно говоря, я даже не знаю, куда Лешка летит, абсолютно не интересуюсь его гастрольным графиком. Этот график настолько плотный, что я просто диву даюсь – как Лешка выдерживает такой ритм. Сегодня прилетел, завтра уже улетает. А бывает, что утром прибыл, вечером убыл. Кошмар!

Это, конечно, и является основной причиной того, что мы ни разу не встречались очно. Полгода мы только созваниваемся, но за эти полгода у нас уже накопилось материала на пару альбомов. Скоро, в июле – августе, у Лешки будет перерыв в гастролях. Он отпустит свой коллектив на отдых, я приеду к нему в Москву, и мы выберем из всего написанного самое лучшее. Лешка запрется в студии звукозаписи, и, думаю, где-то к октябрю – ноябрю этот трудоголик выпустит альбом и подготовит новую программу.

Заверещал телефон. Наверное, Жанка опять. Точно!

– Привет, привет, Нюсик. Ну как ты, приняла уже вертикальное положение?

– Шутишь! Я даже в редакцию успела съездить, поработала над статьей, во как.

Наверное, Лешка перезвонил Рискину и настоятельно порекомендовал этому обалдую окружить вниманием и заботой не очень молодого, но очень перспективного автора, потому что буквально на следующий день Илюха приперся ко мне в гости, да еще не один, а с очередной подружкой. Я даже не стала напрягаться и запоминать ее имя, поскольку прекрасно знаю, что в следующую нашу с Илюхой встречу рядом с ним будет уже другая киса. Причем похожи его пассии одна на другую до изумления – высокие (выше кавалера, как правило, сантиметров на 10–15), аппетитные, но не подумайте, что с параметрами 90–60 – 90. Нет, не так прост Рискин! Его эксклюзивчики обычно 120 – 80—120. И, разумеется, блондинки, здесь Илюхин вкус прост и безыскусен. Само собой разумеется, что интеллект этих дам занимает последнюю строчку в списке их достоинств. Не любит наш бонвиван напрягаться с утонченными эстетками, ему милы жизнерадостные тетки, обожающие солдатские анекдоты, вкусную пищу, обильную выпивку и незатейливый секс.

Обычно я с Илюхиными подружками пересекалась только на немногочисленных тусовках, которые приходилось посещать в случае острой необходимости, и никогда Рискин не являлся с этим счастьем ко мне в гости. Спасибо, хоть позвонил, предупредил, что придет всячески меня развлекать. Я попыталась оказать сопротивление, но мои доводы в пользу одинокого уютного вечера с книжкой были отвергнуты, как меньшевистские и в корне оппортунистические. Даже мое признание в полной и безоговорочной капитуляции на кулинарном фронте не произвело на Илюху ровно никакого впечатления. «Разберемся», – буркнул он и повесил трубку. Повешенная была казнена ни за что, погибла безвинно.

И вот он, мой вечерний глюк – сияющий Рискин с бутылкой моей любимой «Хванчкары» в руках и большущая деваха, навьюченная всевозможными пакетами. Теперь я поняла, почему Илюха предпочитает дам такого калибра – помимо всех обычных удовольствий у них еще и грузоподъемность большая. Ну Рискин, ну жучара!

Илюха подтолкнул свой бронетранспортер ко мне и радостно завопил:

– Ну вот и дождалась ты, Аннушка, своего праздника! Знакомься, это моя птичка, мой воробушек с ангельским именем Анжела.

– Май-о-ров, Май-о-ров! – скандировали зрители. Алексей понимал, что нужно выйти еще раз, что его ждут, но больше всего ему сейчас хотелось, чтобы здесь, за кулисами, появились здоровенные парни с паланкином, погрузили туда его и потащили в гостиницу. Нет, никак? Ну хотя бы санитары с носилками, что ли. Без разницы, лишь бы унесли, потому что передвигаться самостоятельно не было сил. Последний гастрольный тур вымотал его окончательно, и не потому, что уже не 20, и даже не 30 лет. Наоборот, сейчас Алексей и выглядел, и чувствовал себя лучше, чем в те же 30. Просто сложилось все – и жесткий гастрольный тур, и не менее напряженные предыдущие месяцы. Да и чем ближе был такой желанный отдых, тем труднее было ждать.

– Алексей, придется выйти, они не расходятся, – это подошел администратор Виктор.

– Да, знаю, минуточку, – Майоров с трудом поднялся. Мокрая от пота одежда противно липла к телу, хотелось в душ. Тело казалось кучкой разрозненных деталей из конструктора «Собери Майорова».

Алексей быстренько сгреб эту кучку и так, кучкой, выбежал на сцену. Зрители восторженно взревели, охране приходилось туго. Алексей улыбался и кланялся, принимал цветы, но только те, что протягивали снизу, потому что на сцену никого не пускали по его просьбе. Майоров прислушался к себе. Кучка пока держалась, но с трудом. И похоже, он перепутал местами руки и ноги. Голова вроде была на месте, потому что ракурс обзора был обычным, сверху. И оттуда, сверху, он увидел, что сквозь строй секьюрити к нему прорвалась-таки мадам, при виде которой в глазах Алексея заплескался ужас. Как в фильме ужасов, не в силах пошевелиться, обреченно наблюдал он приближение последнего гвоздика в крышку его гроба. А гвоздик был славный – весом не меньше центнера, в обтягивающем платьице с блестками и изящных туфельках на платформе, размер которых не поддавался классификации, с гигантским букетом роз и с выражением безумного счастья на слегка помятой в борьбе с охраной физиономии. Прискакав, гвоздик окончательно лишил Алексея возможности сопротивляться при помощи нервно-паралитического газа – простенького составчика – духи «Шахерезада» плюс пот. И немедленно приступил к делу. Когда администратор с помощью проколовшейся охраны сумел вырвать Майорова из объятий сладострастно пыхтящего гвоздика, от Алексея осталось совсем немного, да и то немногое было щедро разукрашено помадой морковного цвета.

В себя Алексей пришел уже в гримерке.

– Ну вот и все, шеф, – сказал Виктор, помогая Алексею открыть дверь подъезда. Собственно, это и подъездом нельзя было назвать, поскольку огромный холл элитного жилого комплекса брезгливо морщился, когда кто-то по простоте душевной называл его этим плебейским именем. Сидевший в стеклянной кабинке, напоминавшей кабинет где-нибудь в штаб-квартире ЦРУ, консьерж бросился навстречу вошедшим с выражением немыслимого счастья на круглой физиономии.

– Володя, сделай лицо попроще, – словами из популярного мюзикла встретил его Алексей, – не переигрывай.

– Да что же вы такое говорите, Алексей Викторович! – чуть не зарыдал консьерж. – Я действительно рад, что вы вернулись, вы же знаете, как я вас уважаю!

– Вы знаете, Шура, как я уважаю Остапа Ибрагимовича, но я вам должен сказать: Бендер – осел, – вполголоса пробормотал Алексей.

– Заплатите за кефир, потом сочтемся, – подхватил Виктор, и, расхохотавшись, они пошли к лифту, оставив обалдевшего консьержа мучительно размышлять, при чем тут кефир и кто осел.

Следующие два дня Алексей посвятил раскопкам. И, разумеется, записные книжки обнаружились на самом дне самой последней коробки в самом дальнем углу чердака загородного дома. Чего только не нашел Алексей за время поисков! Старые фотографии, вырезки из газет непонятного содержания. Когда он наткнулся на свой старый школьный дневник, он понял, что это коробки с вещами его матери, которые он забрал после ее смерти. Алексей собирался перебрать их, оставить что-то памятное себе, а остальное выбросить, поскольку мама к концу жизни, как и большинство старушек, собирала все подряд – письма, открытки, билеты, старые рецепты, квитанции и прочую чепуху. Сокровищ было три коробки, и у Алексея никак не доходили руки до всего этого. И на этот раз близкие сердцу его матери бумажки остались неприкосновенны. Отец Алексея был военным и всегда посмеивался: «Раз у меня такая фамилия – Майоров, то я просто обязан был остаться в армии. Вот дослужусь до звания майора, представляете, как будет звучать: майор Майоров!» Не получилось, погиб капитаном. Алексей тогда еще в школе учился. А мама умерла пять лет назад, его рядом не было. Гастроли. Ему позвонили, когда он готовился выбежать на стадион, полный зрителей. Он все-таки выбежал. И пел. И зрители ничего не заметили. Только песни о любви, о боли звучали в этот вечер как-то особенно пронзительно. А у выхода дежурила «Скорая помощь», врач которой, сняв белый халат, чтобы не привлекать внимания зрителей, делал ему уколы сердечных препаратов в импровизированной гримерке-палатке, сооруженной прямо возле сцены. Сразу после концерта «Скорая» увезла Алексея в больницу. Но зрители этого так и не узнали, они остались довольны своим кумиром, отработавшим концерт на ура.

Спустившись с чердака, Алексей долго не мог прочихаться, одновременно пытаясь очиститься от липкой паутины. Да, разобрать чердак не мешало бы, заодно и в комнатах прибраться, потому что слой пыли на мебели позволял записывать мудрые мысли, приди таковые кому-нибудь в голову. Но, увы, поверхность пыли оставалась нетронутой, сокровищница мировой культуры осталась непополненной. Пора, пора запустить сюда на пару дней Катерину, его домоправительницу. Крепкая женщина 62 лет, которую язык не поворачивался назвать не только старушкой, но даже пожилой, была его боцманом уже 10 лет. Жизнерадостная хохотушка со свекольным румянцем и пампушковым телосложением, вдохновенная кулинарка и рачительная хозяйка, казавшаяся на первый взгляд простушкой, на самом деле Катерина была надежна, как сейф. Не одно поколение папарацци обломало о нее зубы, пытаясь выведать подробности личной жизни Алексея Майорова. Получали только национальную индейскую избу – фиг вам, обожаемую Шариком из Простоквашино. «Завтра же и привезу сюда Катерину, пусть поживет здесь, приберется, а заодно…» – размышления Алексея были прерваны звонком мобильного, который старательно выводил песенку мамонтенка из мультфильма.

– Алло, дядька Алька? – зазвенел возмущенный детский голосок.

– Здравствуй, Кузнечик, – улыбнулся Алексей, – ты почему такая злая и не здороваешься?

– А потому что ты обманщик!

Утром Алексея разбудил звонок Кузнечика.

– Дядька Алька, привет! – бодро прокричал резвый ребенок.

– Привет, – прокряхтел еще не проснувшийся дядька.

– Ты чего, еще спишь, что ли?

– Имею я такую вредную привычку – спать побольше, старенький я уже, – проворчал Алексей, – ты на часы смотрела, коза? Или ты еще не разбираешься в стрелках?

Вернувшись домой, Алексей потратил немало времени на поиски координат Гриши, или Григория Бенедиктовича Таратайкина. Но так помпезно Гришу никто не называл, да он и сам свое полное наименование выговаривал с трудом, для него это был своеобразный тест на степень опьянения. А поскольку жизнь у Григория Бенедиктовича была очень нелегкая, окружали его люди черствые и неблагодарные, с редкостным постоянством плюющие в душу тонкой личности, то понятно, что чаще всего личность с трудом могла произнести, знакомясь, короткое: «Грша!». Работал Таратайкин в шоу двойников, довольно неплохо изображая там Майорова, хотя в жизни он мало походил на Алексея – лысоватый, плюгавенький, невзрачный. Но когда Гриша надевал парик, менял цвет глаз при помощи линз, свои кривенькие зубки закрывал белоснежными накладными, накладывал грим – сходство было весьма впечатляющим. Проблему фигуры и роста Таратайкин решал при помощи накладок под одеждой и обуви на платформе. Пел Гриша, естественно, под фонограмму Майорова, а если приходилось говорить, то он научился довольно удачно менять голос и интонации. В общем, насобачился. И Алексей периодически нанимал своего двойника для участия в мероприятиях, необходимых, но скучных до изжоги. Все эти фуршеты, банкеты, презентации, на которых было много «нужных» людей, где надо было широко улыбаться, вести нудные беседы, периодически чистить костюм от налипших дам, надоели страшно. Зато Гриша посещал такие тусовки с удовольствием, он чувствовал себя там как рыба в воде. И хотя с ним туда всегда ходил Виктор, дабы уберечь тонкую личность от чрезмерного усердия и не позволить ему выпасть из образа, причем выпасть в прямом смысле – мордой в салат, Гришуня все равно умудрялся выжать из ситуации максимум удовольствия. Как ему удавалось усыпить бдительность Виктора – неизвестно, но иногда к Алексею после концерта в гримерку прорывались окученные Таратайкиным представительницы прекрасного когда-то пола и пытались продолжить начатое Гришей прямо на месте. Убедить их в том, что резвился с ними вовсе не Алексей, было невозможно, поэтому приходилось прибегать к помощи охраны, которая уволакивала визжащих прелестниц силой. И хотя благодаря похождениям Григория Бенедиктовича периодически в желтой прессе появлялись интервью типа «В постели с Майоровым», Алексей прибегал к услугам двойника по-прежнему, ведь, по большому счету, даже этим Гриша помогал ему, поскольку если ты в шоу-бизнесе, без скандалов не обойтись.

Вот только общался с Гришей в основном Виктор, поэтому надежда Алексея на то, что у него завалялся где-то телефончик Таратайкина, не оправдалась. Придется звонить администратору. Остается надеяться, что он еще не последовал совету босса и не убрался из Москвы.

– Слушаю, – безнадежным тоном отозвался Виктор.

– Добрый тебе вечерочек! – не скрывал радости Алексей.

– Был.