Что и говорить, красив Пицундский залив в бархатный сезон, особенно в тихую погоду, когда прозрачные, мягкие волны накатываются на берег. Шумит высокий ветер в кронах реликтовой сосны, и шум этот, если хорошо вслушаться, там, наверху — гул просторный и величаво-задумчивый. Пахнет этой вечной сосной, чистым морем, здоровым, естественным духом тления — во время последнего шторма море с грохотом и свирепым неистовством кидалось на берег, вышвыривало из своих глубин водоросли, перетирая их тяжелой, крупной галькой, оставило на пляже ствол эвкалипта, измочалив ему молочно-салатовую молодую кору.

В шторм, озорства ради, может, на спор, бросился в волны какой-то курортник еще возле косы, напротив поселка рыбаков, и его относило к Пицундской бухте. Он пытался выбраться, отчаянно работал руками и, удерживаясь на гребне волны, достигал берега, даже становился, хватался за него, но поток бурлящей воды, перемешанной с галькой, мчащийся назад, сбивал его с ног и смывал в море.

— Плыви в бухту! За мыс! Там тише, — кричали ему собравшиеся отдыхающие.

— Помогите, по…мо…ги…те… — умолял он, то показываясь на поверхности моря, то исчезая в волнах.

На берегу металась его жена, проклинала, не стесняясь, легкомысленного супруга, грозила и плакала, а девочка — лет семи опеночек, вцепилась в руку матери, только плакала, повизгивая по-щенячьи. Помочь утопающему было трудно — спасательный катер, не говоря уж о шлюпке, не мог выйти в такой шторм, слишком высока волна. Спасательный круг после нескольких попыток все-таки вбросили в море, но без шнура или веревки. Попавший в беду не смог сразу схватить его, и круг сильным боковым течением погнало в море.