Весной 1880 года все в Петербурге только и говорили о новой картине Архипа Куинджи. Любители живописи его уже хорошо знали, но ходили слухи, что это его полотно — действительно нечто необыкновенное. Друзья, да и просто знакомые художника изо всех сил старались попасть в его мастерскую и хотя бы одним глазком взглянуть на новое творение мастера. Среди них были И. Тургенев, Я. Полонский, Д. Менделеев, И. Крамской и даже сам великий князь Константин Константинович, который пришел от картины в такой восторг, что тут же купил ее — за весьма немалые деньги! А ведь это был тонкий, умный человек, прекрасно знавший и чувствовавший искусство.
«Лунная ночь на Днепре»
Когда картину, наконец, выставили для публики в зале Общества поощрения художников на Большой Морской, вдоль всей улицы образовалась длиннющая очередь, а вся проезжая часть тут же заполнилась каретами и пролетками. Приходилось ждать часами, чтобы увидеть ее — да, люди стояли в этой безумной очереди, чтобы взглянуть всего лишь на одно полотно! Такого в Петербурге не было со времен брюлловского «Последнего дня Помпеи»! Выставка одной картины и одного художника! Но полотно Брюллова — огромное, с множеством персонажей, а у Куинджи — совсем небольшое, скромный пейзаж — ну, подумаешь, «Лунная ночь на Днепре»! Но от этой ночи невозможно было оторвать глаз — высокое ночное небо, луна, будто только сейчас появившаяся в облаках, невероятные дали серебрящегося в лунном свете Днепра, и огоньки в белых украинских мазанках, сулящие тепло и уют…
Куинджи умел выставлять свои картины, а потому его пейзаж висел в темном помещении, где направленный луч электрического света эффектно выявлял глубину изображенного пространства.
«Что это такое?
— спрашивал потрясенный до глубины души поэт Яков Полонский. —
Картина или действительность? В золотой раме или в открытое окно видели мы этот месяц, эти облака, эту даль, эти дрожащие огни печальных деревень и эти переливы света, это серебристое отражение месяца в струях Днепра, огибающего даль, эту поэтическую, тихую, величавую ночь?»
А Крамской писал Репину:
«Какую бурю восторгов поднял Куинджи! Вы, вероятно, уже слышали. Этакий молодец — прелесть!»
Позже, опасаясь, что краски могут потускнеть, он даже предложил составить протокол, в котором было бы засвидетельствовано, что «Лунная ночь на Днепре» в 1880 году была
«наполнена действительным светом и воздухом, река действительно совершала величественное течение, и небо было настоящее, бездонное и глубокое»
. Пришедших тогда на Большую Морскую приводила в какой-то священный восторг иллюзия настоящего света луны, и они, как свидетельствовал Репин, стояли перед полотном в «молитвенной тишине», а потом уходили со слезами на глазах:
