До вражеской траншеи, казавшейся голой и заброшенной, оставалось метров двадцать, когда лейтенанта Коренича посетило предчувствие. Неуютно как-то стало; он прижался к земле, вытянул руку назад, сигнализируя ползущим за ним – и бойцы застыли, сливаясь с кочками и вывороченными пластами глины. Максим внимательно слушал. По данным аэрофотосъемки, любезно предоставленным летчиками эскадрильи У-2, немцы покинули передний край – не смогли его дальше удерживать. Перенесли оборону вглубь – на вершины покатых холмов, заросших лесами. Оттуда и швыряли осветительные ракеты в пасмурное небо. В данном же квадрате, ограниченном ручьем на востоке, рядами колючей проволоки на западе – на обширном минном поле, где саперы 27-й гвардейской дивизии давно проделали «просеки», – оставались лишь наблюдательные посты и «бродячие» дозоры. Они и могли доставить разведчикам серьезные неприятности.

Шестое чувство не обмануло. В траншее отчетливо лязгнуло, потом кто-то кашлянул, бросил несколько немецких слов. «Не видят нас пока, – сообразил Максим, – а то не стали бы там лязгать и кашлять».

Ну что ж, разведка боем – дело, в сущности, нетихое, но так не хотелось рисковать ребятами в последний месяц войны! А что дело близилось к финалу, никто не сомневался. Да что там месяц – неделя! До Берлина рукой подать. Поднатужиться в последний раз, додавить заразу в ее логове…

Лейтенант Коренич лихорадочно осматривался – можно ли обойти, атаковать с фланга, чтобы не бегать эти двадцать метров под пулями. Он уже собрался проделать серию соответствующих знаков, как у соседей на севере разгорелась стрельба. Для лейтенанта Желябина, командира третьего взвода, в понятии «разведка боем» ключевым словом было последнее. «Пользуйся моментом!» – ахнуло в мозгу.