Последним пристанищем Раймута Креуха была скрипучая развалюха в разноцветных чешуйках облупившейся краски, торчавшая посреди заброшенного песчаного пляжа. Вокруг вольготно ползали крабы и морские черепахи, соседство Креуха им не мешало. За дощатой постройкой сверкал на солнце охваченный багровым цветением залив Обманутых Ожиданий. Раньше здесь было «Заведение для приятного отдохновения благородных купальщиц», от которого осталась лишь прислоненная к стене вывеска, потемневшая и облезлая, словно обломок кораблекрушения.

Последним местом работы Раймута Креуха была страховая компания «Ювентраэмонстрах». Об этом же сообщала и новая вывеска, которую он приколотил над дверью взамен прежней, но какие-то злые люди – а может, и не люди вовсе – однажды подобрались в отсутствие хозяина и две трети мудреного слова замазали, так что уцелел только «СТРАХ». На Креуха это не произвело впечатления. Все, чего он боялся, уже случилось, нервы давным-давно превратились в задубевшие веревки, и его временное жилище никак нельзя было назвать обителью страха.

Последней все еще не сбежавшей от Раймута Креуха любовницей была некая Шельн по прозвищу Лунная Мгла. Холеная, длинноногая, светлоокая, сложением похожая на классически безупречную мраморную статую. По слухам, бывшая гетера высшего разряда, оставившая службу в веселых кварталах Траэмона то ли из-за происков конкуренток, то ли из-за романтической любви к Раймуту. У нее и манеры были столичные, изысканные, и вся Халеда недоумевала, что привязывает такую женщину к угрюмому и скучному выездному инспектору из «Ювентраэмонстраха». Шельн давно могла бы найти богатого покровителя, но вместо этого получала от компании секретарское жалованье и делила с Креухом тяготы его неприкаянной жизни.

Если сбросить со счетов некоторые натяжки, у Раймута все было как у приличных людей: дом, работа, сожительница.

С виду он ничего примечательного собой не представлял. Молчаливый, невысокий, дочерна загорелый, весь как будто свитый из жил. Чаще всего небритый, зато трезвый. Нос в двух местах перебит, старые дела. Темные глаза обычно прищурены, и это хорошо – а то, если вглядеться, плещется в глубине зрачков что-то настолько печальное и непримиримое, что хочется поскорее отвести взгляд.

Поезда из Халеды на север ходят раз в трое суток. Марек взял билет на завтрашний асакантийский, для чего пришлось битый час разыскивать здешнего смотрителя и кассира в одном лице. Вокзал выглядел необитаемым, давным-давно заброшенным, словно кто-то мимоходом зачаровал и неряшливо побеленное, изнывающее от жары одноэтажное здание, и горячие, как сковородки, безлюдные перроны, и угольный склад с амбарным замком на дверях, и старую водокачку, и несколько дряхлых вагонов на боковой ветке – и теперь все это, погруженное в колдовской сон, мало-помалу ветшает и развоплощается.

Марек добился своего: ненадолго вернул к жизни этот сонный уголок и обзавелся билетом в вагон второго класса.

Потом отправился в «СТРАХ» – попрощаться с Шельн. Ему повезло застать ее в павильоне, а Раймута Креуха дома не было, ушел пить в город. Так что вдвойне повезло.

Смущаясь и теряясь, но не отступая, Марек пытался склонить Лунную Мглу к интимной близости. Он ведь завтра утром уезжает, и, возможно, им никогда больше не придется встретиться… Та беседовала с ним снисходительно и ласково, как обычно, и в конце концов с сожалением вздохнула:

– Нет. Не уговаривай, все равно ничего другого не услышишь. Не думай, что ты мне несимпатичен, но ты слишком похож на эльфа. Боюсь, если мы с тобой ляжем в постель, взыграет дремучий инстинкт, и я тебя загрызу. Не хотелось бы, чтобы все закончилось так печально, ты мне нравишься.