Первобытное человечество, быть может, с самого момента появления своего на Земле, быть может, несколько позже, т. е. тогда, когда оно пришло в состояние, в каком мы в настоящее время видим низшие существа, испытывало потребность истолковать, объяснить и сделать для себя понятными явления окружающей природы, побуждаемое к тому необходимостью подчинить их себе, овладеть ими, обратить их себе в пользу. Но первобытный человек, это в высшей степени несовершенное существо, под влиянием своей любознательности мог выработать только такие объяснения, которые был в силах вместить его убогий разум. Поэтому первые попытки истолкования природы, составившие в конце концов свод младенческих религиозных понятий человечества, и представляются нам как беспорядочный сброд суеверий.

Первоначальною фазою религиозного понимания вселенной, предшествовавшею толкованиям метафизическим, а впоследствии научным, был фетишизм. Это название, предложено Опостом Контом. Фетишизм характеризуется склонностью рассматривать все явления и все вообще предметы, одушевленные и неодушевленные, как живые существа, обладающие волею и чувствами такими же, как у человека. Разница тут усматривается дикарем лишь в степени проявления этих свойств. Знаменитый французский проповедник Боссюэт прекрасно характеризовал это духовное состояние первобытного человека словами: «Все было Бог, за исключением самого Бога». Все одушевлено, все живет собственною жизнью, все обладает волею, властью и могуществом, совершенно таинственным и непостижимым.

Первобытный человек одухотворяет природу. Она у него вся дышит жизнью и страстью, и чем ярче и энергичнее проявляются сила и страсть, тем, очевидно, могущественнее существо или явление. В этом отношении мы в наших детях можем видеть отражение души дикаря. Ребенок ушибается о стул или стол и начинает в порыве мщения колотить эти предметы; очевидно, он принимает их за живые существа, способные сознательно нанести ему вред и чувствовать его удары. А дикий австралиец проникался глубочайшим благоговением к ружью белого человека, приносил ему в жертву цветы и плоды, молился перед ним, чтобы оно его не убивало. И дикарь, и ребенок одинаково принимают карманные часы за живое существо, когда они тикают; когда же они остановятся, то представляются им мертвыми. Таким путем первобытный разум доходит до олицетворения даже таких вещей, как, например, тень, которая на дикаря производит такое же впечатление, как на животное. Нечего и говорить о том, что если неодушевленные предметы одухотворялись, то предметы и явления, обладавшие движением, — животные, огонь, вода, ветер, солнце и светила, в понятиях дикаря являлись деятельнейшими участниками обыденного жизненного обихода. Животные наравне с великими атмосферными явлениями сделались предметом поклонения первобытного человека, и потому зоолатрия (поклонение животным) вошла в круг всех первобытных религий. Человек в своем младенчестве совсем еще не был проникнут горделивым чувством своей власти над природою и не смел дерзостно мечтать о том, что он царь ее. Наоборот, человек был просто человек, существо низшее, слабое и жалкое, животные же были настоящие боги, сильные, страшные и таинственные. В самом деле, возьмем, например, пресмыкающихся, в особенности змей. Как было не трепетать дикарю перед этими существами, обитающими где-то в таинственных подземных норах, бесшумно двигающимися, внезапно появляющимися и исчезающими, наконец, наносящими смертельные укусы? Очевидно, это существа страшные и могучие, существа, перед которыми человек слаб и ничтожен. И человек признавал могущество этих тварей, трепетал перед ними и молился им.

Итак, первобытный человек по необходимости должен был непрерывно оставаться настороже. Он был окружен со всех сторон чем-то таинственным и страшным, что держало его младенческий ум в какой-то непрерывной галлюцинации. Жизнь чувств брала постоянное преобладание над жизнью рассудка. Человек не мог, не в силах был делать прямые и разумные выводы из своих наблюдений над окружающей природой и впадал в фантастические толкования.

Немало должно было поражать воображение и разум первобытного человека явление смерти, и дикарь усердно искал объяснений этому явлению. Живое существо, падающее под ударом дубины, представлялось явлением относительно понятным. Но как было понять и объяснить естественную смерть от старости, от болезни? Тут, очевидно, вступали в игру какие-то совершенно непостижимые, но явно злые и враждебные человеку деятели. Поэтому-то у многих дикарей и установилось непоколебимое убеждение или, правильнее сказать, верование, что все, кто гибнет не от руки врага или вообще какой-нибудь очевидной причины, несомненно являются жертвами чьей-то злобной воли, чьего-то колдовства, и надо принимать меры к тому, чтобы отыскать виновника такой смерти, покарать его и лишить его на будущее способности вредить. Вдобавок, для дикаря умереть вовсе не значит утратить жизнь. Умереть — значит принять другую форму существования, перейти от одного бытия к другому. Умершее существо, какое бы оно ни было, продолжает существовать, сохраняет за собою все свои страсти, которые при этом со смертью выигрывают в силе и напряжении. И это верование чрезвычайно цепко держится у людей и упорно переживает все ступени духовного развития. Суеверия, касающиеся мертвецов, их явлений перед живыми, их загробной жизни, их беспрестанного вмешательства в существование живых людей, до сих пор пережили и остаются у всех, даже цивилизованных, народов. Умерший покидает свою бренную оболочку, но его дух живет и бодрствует, и продолжает интересоваться делами мира, который он покинул, и принимать в них участие. У африканских народов на этой почве укрепилось бесчисленное множество суеверий. У них, например, животные, убитые на охоте, порождают немало забот. Душа убитого животного, как представляется дикарю, будет мстить за свою смерть, и надлежит принять известные меры для того, чтобы охранить себя от этого мщения. Отсюда целый ряд суеверных обрядов, мастерами которых являются местные жрецы и колдуны. Самоеды, убив белого медведя, которого они считали чрезвычайно страшным животным, старались его уверить, что убили его не они, самоеды, а русские, а потому и мстить за это надо русским.

Всего любопытнее изучать взгляды на существование демонов и их деятельность среди людей по сочинениям писателей XVI и XVII столетий. Любопытно в этих сочинениях то, что в одних из них авторы совершенно открыто разделяют еще все грубейшие суеверия своего времени, в других же обнаруживается уже дух сомнения и критики. Но и те, и другие дают нам драгоценнейший материал для суждения о ходячих представлениях и верованиях насчет демона и сношений с ним людей.

Пользуясь здесь этим изобильным источником, мы можем дать полную картину суеверий в том виде, как они существовали на Западе в течение Средних веков, а также и в последующие ближайшие к ним столетия. Начнем с основного вопроса, касающегося самого существования дьявола. Знаменитый автор «Демономании» Боден в предисловии к своей книге, изданной в XVII столетии и пользовавшейся в свое время громадной известностью, между прочим говорит: «Невежды думают, что все рассказы о колдунах и чародеях, которые они слышат, невероятны. Безбожники и лжеученые не хотят признать то, что они видят, и, не зная причины того, что видят, отрицают виденное. А колдуны и чародеи смеются над ними по двум главным причинам: во-первых, чтобы отвести от себя подозрение, а во-вторых, чтобы обеспечить торжество царства Сатаны». Как видно, человек глубоко верил во всю чертовщину своего времени.

Другой ученый-демонолог, Гийон, тоже жестоко ополчается на неверующих в злого духа. Он свято верит в рассказы о чертях, поселившихся в некоторых домах и выживших оттуда людей, в злых духов, живущих в пустынных местах и пугающих проезжих. Он дивится, что находятся люди, которые могут не верить таким несомненным вещам. Он приводит свидетельство знаменитого путешественника. Марко Поло, при описании некоей пустыни, называемой Лат, лежащей на границе великой Турции и тянущейся на протяжении 25 или 30 дней пути упоминает что, «путешественники испытывают в ней чрезвычайные опасности. Дело в том, что в этой пустыне свирепствуют злые духи, которые производят разные обманы чувств».

Путешественникам рекомендуется ни на минуту не отставать от своих спутников, иначе они неминуемо погибнут, потому что злые духи сейчас же примут вид их спутников, будут их манить и кликать по имени и отвлекут в сторону, и они заблудятся и погибнут. И в этой же пустыне часто слышны в воздухе звуки и аккорды разных музыкальных инструментов, «а потому, — заключает Марко Поло — пустыня сия весьма опасна и гибельна для путешествия».

Далее тот же Гийон ссылается на свидетельства святых, живших в Египетской пустыне, например Антония и Павла Отшельника, которые утверждают, что эта пустыня полна демонов. Так, св. Антоний видел на дороге фигуру какого-то чудовищного всадника, похожего на кентавра. Антоний даже обращался к нему с просьбою показать ему дорогу к келье Павла Отшельника. Чудовищный всадник что-то проговорил в ответ, но его слов нельзя было понять. Он, однако, показал дорогу рукою, а затем умчался во всю прыть. Св. Антоний однако же не убоялся этого страшного явления и продолжал свой путь. Но как только он спустился в небольшую каменистую лощину, лежавшую по дороге, перед ним явилось новое чудище. Он увидел перед собою какого-то низенького человечка, чрезвычайно уродливого и безобразного, с большим крючковатым носом и двумя рогами, ужасным образом торчавшими из его лба; ноги чудовища были козлиные. Св. Антоний не убоялся и этого явления и смело шел вперед. Тогда чудовище, как бы в знак доброго расположения, подало ему фиников и пальмовых плодов. Святой остановился и заговорил с чудовищем, спросил, что оно такое и что делает в пустыне. Чудище же отвечало: «Я смертный и один из граждан и обитателей этой пустыни, которых язычники и идолопоклонники в своем ослеплении боготворят и почитают под именем фавнов, панов, сатиров и инкубов. И я пришел сюда от имени своих, которые меня к тебе послали, просить тебя, чтобы ты был милостив, помолился Господу Богу за нас, несчастных, ибо мы знаем, что Он пришел в сей мир для спасения всех людей и что звук слов Его распространился по всей земле». Так говорило это чудище, и св. Антоний, слушая его, плакал радостными слезами.

Любимым местом появления дьявола перед людьми обычно считались перекрестки дорог, лес

а

, старые заброшенные языческие капища, наконец, золотые россыпи и рудники и места, где зарыты клады. Само собою разумеется, что нечистому не было никакого существенного препятствия появляться людям и во всякого рода других местах, в том числе даже в монастырях и храмах. Автор книги о видениях и привидениях, изданной в XVII столетии, Лелуайе, рассказывает несколько любопытных историй, которые в его время, надо думать, передавались из уст в уста. Вот одна из них.

Некий жандарм, по имени Гюг, всю жизнь свою кутил и пьянствовал и даже слегка подозревался в ереси. И вот наступил час его смерти. Он лежал больной на смертном одре. В это время перед ним вдруг предстала огромнейшая толпа каких-то людей, и один из них, имевший вид предводителя, спросил умирающего: «Признаешь ли ты меня, Гюг?» «А кто ты?», — спросил Гюг. Пришелец отвечал: «Я могущественнейший из могущественных и богатейший из богачей. Коли хочешь, я могу избавить тебя от смерти и сделаю так, что ты еще долго будешь жить. А чтобы ты не сомневался в том, что я тебе говорю сущую правду, знай, что император Конрад в этот час сделался мирным обладателем своей империи и покорил Германию и Италию в самое короткое время». Он и еще что-то говорил ему о разных событиях, в то время происходивших в мире. Когда Гюг выслушал его, то поднял правую руку, чтобы сотворить крестное знамение, сказав при этом: «Именем Бога и Господа моего Иисуса Христа свидетельствую, что ты не кто иной как сам дьявол». Тогда дьявол ему сказал: «Не поднимай своей руки против меня». И вслед за тем тотчас же вся эта толпа исчезла, как дым, а Гюг в тот же день к вечеру умер.

Вот еще история, рассказываемая тем же автором.

Во время Фридриха II в городе Фрейбурге жил один молодой человек, который страстно влюбился в девицу, жившую в том же городе. Он отыскал колдуна и посулил ему хорошо заплатить, если тот посредством чародейства устроит так, что девица ответит на любовь своего воздыхателя. Колдун пришел за ним в глухую ночь и привел его в какой-то погреб в уединенной постройке. Там колдун начертил волшебный круг и какие-то фигуры и письмена, вошел сам в начерченный круг и ввел в него юношу, потом стал делать заклинания, и на них толпою явились духи в самых разнообразных видах и образах. Самый злобный из всех этих дьяволов принял вид той самой девицы, в которую был влюблен юноша. Девица-оборотень подошла к кругу с обольстительною улыбкою. Юноша же, ослепленный своею любовью, простер к ней руки и сделал это так неосторожно, что его руки выступили за черту магического круга. А дьяволу только этого и надо было. Он тотчас же ухватил неосторожного любовника за руку, выдернул его из круга и, взмахнув им два или три раза, размозжил ему голову о стену погреба, мертвое же тело швырнул назад в круг, и затем вся толпа демонов исчезла. Мертвое тело навалилось на колдуна, и тот, несмотря на все усилия, никак не мог из-под него выкарабкаться и вдобавок не осмеливался выступить за черту круга. И только утром люди, услышав его стоны и крики, вошли в погреб и вынесли оттуда мертвое тело юноши и полумертвого от страха колдуна.

Тот же Лелуайе, добрый католик, не упускает случая пустить камень в огород нечестивых гугенотов. «Многие еретики и ересиархи нашего времени, — пишет он, — также не чуждаются сношений с дьяволом и удостаиваются его посещений. Так, у самого Лютера был знакомый дьявол, и сей ересиарх, т. е. Лютер, был так бесстыден, что открыто заявлял об этом в своих сочинениях. В одном месте этих сочинений Лютер утверждает даже, что он со своим дьяволом состоит в многолетней и самой тесной дружбе, так что они съели вместе целый бочонок соли. Дьявол этот очень часто его посещал, будил его иногда по ночам и побуждал его писать сочинения против церковной службы, причем сам заботливо подбирал для этих сочинений доводы и доказательства».

Выражения: «черт унес», «черт побрал» и т. д. стали общеупотребительными почти у всех европейских народов. Пошли же эти выражения в ход, очевидно, из тех бесчисленных историй и сказаний о похищении нечистою силою людей, которые существуют у всех народов. Мы передадим несколько историй этого рода, попавших в демонологические сочинения вроде упомянутых книг Крепэ, Гулара и других.

В 1551 году случилось такое происшествие в одном немецком городке в день Троицы. Народ веселился, пьянствовал, гулял. Среди гуляк особенно отличалась одна баба, которая поминутно поминала в речи черта. И вот вдруг какая-то невидимая сила подхватила ее, выволокла за дверь на улицу и подняла на воздух. Все бывшие в доме кинулись вслед за нею на улицу. Они видели, как несчастную бабу несло по воздуху, как она пролетела над всей деревней и как была потом брошена на землю посреди поля. Ее нашли на земле уже бездыханною. Эта история рассказана в книге Иоганна Вира, представляющей обширный сборник всяких историй о проделках дьявола, колдунов, ведьм и т. д.

У Гулара рассказывается история одного пьяницы, который во хмелю принялся разглагольствовать о том, что у него, наверное, нет никакой души, что все разговоры о душе — сущий вздор, потому что никто никогда не видел души. В это время один из собутыльников предложил ему продать свою душу, коли он ее ни во что не ставит, за бутылку вина. Пьяница охотно согласился, и как только этот торг состоялся, покупатель тотчас схватил его и вместе с ним пропал из глаз присутствовавших.

Крепэ рассказывает о каком-то маклаке, который занимался торговлею хлебом. Однажды по случаю торговых неудач озлившийся маклак обратился к дьяволу и призвал его к себе на помощь. Дьявол немедленно явился, схватил маклака, мгновенно вознес его на вершину дуба и оттуда сбросил на землю, о которую он и расшибся до смерти.

У Лелуайе рассказывается такое происшествие. Дело было в Польше. Какой-то анабаптист однажды собрал своих приверженцев на проповедь, обещая им, что они увидят воочию, как на него во время проповеди снизойдет Святой Дух. Однако на деле вышло иное, ибо, замечает благочестивый автор, Дух Святой не нисходит на еретиков. Вместо него на анабаптиста кинулся дьявол, которого видели все присутствовавшие своими глазами, поднял его на воздух, мял его и трепал, а затем окунул вниз головою в воду и держал в этой позиции, покуда тот не захлебнулся.

Превращаемость нечистой силы во все виды и формы должна была представиться воображению первобытного человека как совершенно необходимое свойство. Вообще вера в превращение, или оборотничество, принадлежит, несомненно, к глубочайшей древности. Источник этой веры, как полагает известный автор «Поэтических воззрений славян на природу» А. Афанасьев, таится в самом языке первобытных племен, полном иносказаний и переносных значений. Человек уподоблял явления природы различным животным, называл их одинаковыми именами, и с течением времени привык к этому смешению понятий и уверовал в действительность своих поэтических воззрений. Так, например, облака и тучи, игравшие столь важную роль в жизни первобытного человека, своим свойством беспрерывно самым причудливым образом менять свой вид навели человека на сравнения их с птицами, с быстроногими конями и оленями, охотничьими собаками, волками, медведями, кошками, козами, овцами и даже дойными коровами. Таким образом, народ с седой древности усвоил себе понятия о превращаемости таинственных сил и духов, о бесконечном разнообразии форм, какие могут быть ими приняты. Отсюда и вышло верование в оборотней. Но о них у нас еще речь впереди. Здесь же мы только укажем на существовавшие в Средние века россказни о превращениях дьявола. Сама

я

профессия соблазнителя и искусителя заставляла нечистого духа прибегать к изменению своей внешней формы, выбирать ее сообразно обстоятельствам. Поэтому у наших предков и было принято, как один из основных догматов суеверия, что дьявол может принимать какую ему угодно форму.

Лелуайе, на которого мы уже не раз ссылались, говорит в своей книге: «Нет такого четвероногого зверя, вида которого не принимал бы дьявол, о чем могут служить свидетелями отшельники, жившие в пустынях и много претерпевшие от нечистой силы. Так, например, св. Августину, который жил в Фиваидской пустыне, демоны являлись в виде волков, львов, быков. Св. Иллариону во время молитвы беспрестанно являлся то воющий волк, то лающая лисица, то большая собака. Иногда демон являлся отшельникам даже в виде Левиафана, о котором упоминается в книге Иова. Но не довольствуясь формою четвероногих, дьявол является также в виде птиц, в виде мух, оводов и т. д. Буде же представляется надобность, враг рода человеческого с тою же легкостью может принять вид какого ему угодно неодушевленного предмета — травы, кустарника, дерева, золота, серебра, огня, воды, ветра, молнии и т. д. Сплошь и рядом в народных сказаниях и легендах дьявол меняет свою форму прямо на глазах тех, кому является, т. е., например, из гиганта превращается в карлика, из птицы — в зверя, из огня — в золото и т. д.»

Иоганн Вир рассказывает, как в одном монастыре дьявол очень долго мучил монахинь разными своими штуками. Он, например, врывался к ним в опочивальню в виде вихря, а потом начинал наигрывать на лютнях или на арфах такие задорные плясовые мотивы, что у монахинь сами собой начинали ходить ноги и они не могли удержаться, чтобы не пуститься в пляс. А в самый разгар этого адского бала внезапно появлялся откуда-то огромный пес и кидался на тех монахинь, которые перед тем впадали в какие-нибудь особенно зазорные прегрешения. В другом монастыре, тоже женском, около Кёльна, дьяволы принимали вид собачонок, которые старались забраться к монахиням под одежду. В третьем, тоже женском монастыре, дьяволы делали ту же проделку, но уже под видом кошек.

Любимая форма черта, когда он является людям, которыми уже овладел, т. е. колдунам и ведьмам, это вид козла.

В случае надобности дьявол принимает образ умерших людей. По этой части мы находим у Лелуайе рассказ о том, как дьявол соблазнял женщину, муж которой только что перед тем был повешен. С той целью он и принял внешность повешенного. Однако происшествие это изложено у Лелуайе до такой степени запутанно и сбивчиво, что его нет возможности удобопонятно пересказать. Автор, должно быть, и сам это чувствует, и потому, кончив этот рассказ, немедленно сообщает другой такой же факт для того, чтобы разъяснить на примере, что он хочет сказать. Он рассказывает историю некоей Николь Обри, одержимой демоном, с которою пришлось немало повозиться опытным заклинателям. Дьявол первоначально явился этой особе под видом ее отца, скоропостижно скончавшегося. Покойник убеждал ее за упокой его души отслужить несколько месс и совершить богомольное странствование. Все это время он неотступно следовал за ней повсюду. Простодушная женщина, не сомневавшаяся в том, что видит перед собою действительно дух своего покойного родителя, добросовестно исполнила все подвиги благочестия, какие дьявол от нее потребовал. Ему же только и нужно было заставить ее слушаться себя. Когда же ему показалось, что он уже вполне завладел ее послушанием, он вдруг переменил свой вид и явился перед нею в виде отвратительного и безобразного призрака, и тут уже резко изменил смысл своих внушений, начал побуждать ее то к самоубийству, то к разным смертным грехам.

Следует строго различать одержимых дьяволом от предавшихся ему. Первые — ни в чем не повинные жертвы дьявола, которыми он овладевает помимо их воли; вторые добровольно входят с ним в союз, сами призывают его, заключают с ним свободный договор. Первые всегда пользовались защитою и содействием духовенства, и из них изгоняли бесов с помощью особых обрядов и молитвенных заклинаний (экзорцизмов). Вторые, напротив, бежали и всеми мерами укрывались от пытливого ока духовных стражей, а когда попадались, то были рассматриваемы и судимы как враги веры, еретики и богоотступники и подвергались весьма жестокой расправе.

Однако к той или другой группе принадлежал вошедший в сношение с нечистою силою, был ли он доброволец или жертва, в любом случае дьявол накладывал на него свою печать, отмечал свою добычу. И посему было существенно важно знать, по каким признакам надлежит отличать одержимого. Искусство этого распознавания чрезвычайно старательно разрабатывалось в течение Средних веков.

Обратимся вновь к нашим авторам-демонологам и посмотрим, что они говорят по этому предмету.

Гулар приводит мнение Меланхтона, который говорит, что сколько бы ни существовало естественных причин бешенства и сумасшествия, во всяком случае надо признать, что в некоторых людей дьявол действительно вселяется и причиняет им страшные мучения и приводит их в ярость, причем естественные причины этих явлений могут быть налицо, но могут и отсутствовать. Отсюда — большая сбивчивость в объяснении и истолковании всех этих бурных явлений одержимости: бешенства, корчей, судорог, нелепых движений, богохульных криков и т. д. Но затем и дан человеку разум, чтобы все понять, объяснить, разобрать и определить и привести в стройную систему и порядок. И средневековые богословы, ученые, врачи, философы не жалели трудов на эту богоугодную задачу. К чему они пришли, об этом можно судить по сочинениям вроде тех, какое было написано ученым, доктором медицины, голландцем Эсе, под заглавием «Рассуждение о знаках одержимости» (издано в 1644 г.). Автор прямо перечисляет по пунктам все существенные приметы одержимости. Вот они. Человек может быть признан одержимым:

1) Когда утверждает сам, что он одержим дьяволом.