Всегда случается последняя капля. С самым терпеливым, кто, казалось бы, готов был вынести что угодно — даже с ним приключается последняя капля. К счастью, после грандиозного — самого грандиозного скандала в моей жизни — я успела схватить хотя бы сумку, в которой лежали паспорт и деньги.

Средства с карты обналичить не удалось — отец уже заблокировал. Я даже не разозлилась. Разве он не поступил правильно, если хотел вернуть меня домой? Да вот только я не вернусь. Просто потому, что так растеряю остатки самоуважения. После всех мерзостей, которые сегодня прозвучали в гостиной, вернуться — это признать, что они правдивы. Меня назвали нахлебницей, неблагодарной стервой, паразитом. Это из того, что могло бы миновать цензурный фильтр. А когда я ответила, что другие люди детей рожают не для того, чтобы они всю оставшуюся жизнь оправдывали ожидания родителей, получила пощечину от матери. Однако она же остановила отца, когда тот бросился с кулаками. Остановила блестящей фразой:

— Не надо, Лёш! Не дай бог, нос сломаешь!

Моей последней каплей была не пощечина, не предыдущие оскорбления, а именно эта фраза. Именно она меня успокоила, охладила нервы, привела в порядок мысли. Какой смысл кричать, что-то объяснять и доказывать? У меня даже нос — результат пластической операции, оплаченной родителями. Настолько дорогостоящей и важной в их жизни процедуры, что мама в первую очередь вспомнила о нем. Вот именно тогда я и выбежала из дома, пока не остановили, успев схватить только сумку и ветровку. В спину расслышала папин смех — он и не сомневался, что я вернусь. Но я тоже в своем решении никогда не возвращаться не сомневалась.

На самом деле, все произошло не сегодня, а происходило всю мою жизнь. Родители допустили единственную ошибку: позволили мне учиться в МГУ на очном отделении. Детство же я провела в изоляции — никаких детских садов, никаких обычных школ. Даже в элитной гимназии я училась только до пятого класса, после чего родители заявили, что это опасно. Сама дура, хватило ума рассказать им о небольшом конфликте с одноклассницей. С того же дня меня перевели на домашнее обучение, как в благородных домах прошлого. Профессиональные репетиторы научат куда лучше, раскроют больше талантов. И там я уж точно застрахована от зависти или возможных угроз. Третий ребенок в богатой семье после двух братьев, я росла не возможной наследницей, а выгодной инвестицией. Я на помощь матери и не рассчитывала: она, вышедшая замуж за отца по взаимной договоренности их родителей, всю жизнь ощущала себя в доме лишней. Они не женились — они объединяли капиталы. И по той же причине не разводились. А я стала камнем преткновения всех их чаяний и неудач. И слишком долгое время не имела возможности этого понять.

Подруга больше двух часов потратила на телефонные переговоры. Она перелопатила все объявления и про всех знакомых вспомнила. Подобные сверхусилия просто не могли не увенчаться успехом — она нашла комнату, всего за пять тысяч в месяц. Сдавали какие-то родственники троюродного брата одноклассника Ирины. На краю города, что я не посчитала проблемой — тут такие расстояния, что и пешком ходить можно из одного конца в другой. Я была до одури счастлива этой первой победе. Ира с отцом, когда тот вернулся, проводили меня до вокзала, а там уже подруга сделала все возможное, чтобы я осталась в одиночестве и не села в электричку.

Самая крайняя многоэтажка мне уже издалека понравилась. Седьмой этаж. На стук никакой реакции, лишь потом я заметила дверной звонок, наполовину замазанный штукатуркой. И через пять минут дверь все же открыли.

— А, это ты подселенка? Заходи!

Я замерла на пороге. Почему-то казалось, что комнату непременно должна сдавать одинокая бабушка, а не молодой парень. Он прикрыл зевок ладонью, а потом снова приглашающее махнул.

— Простите, — я старалась говорить как можно вежливей. — Я не думала, что комнату сдает мужчина.