Когда теряешь работу, как бы ни хорохорился перед друзьями и знакомыми, дескать, сам бросил, все равно внутри нехороший такой мандраж и тянущая пустота. Многие работают, кто-то вообще служит, и хотя вечно стонут, что работы много, а денег мало, но никто не спешит на вольные хлеба, с этой автоматизацией рабочих мест все меньше, работать стало престижно, с ума сойти.

Раньше вечно не хватало рабочих рук, висели объявления о приеме на работу, а сейчас все занято, а кто не работает, тот, понятно, лузер, отходы, шлак.

Я пришел в одну из фирм, выбрав поближе к дому, чтобы не тратить время на дорогу, там посмотрели мой диплом, начальник по кадрам сказал одобрительно:

— О, везде отлично… Вы, судя по диплому, работник ценный…

Я с достоинством поклонился и приготовился объяснить, почему оставил предыдущую работу, там не ценят молодых и креативных, но он ткнул в дисплей пальцем, нахмурился, подвигал что-то, затем сразу тремя, но что-то не идет, нахмурился сильнее, быстро зыркнул на меня, вздохнул. Я делаю вид, что не замечаю, реликт с современными прогами не совсем, а он с мрачным лицом наклонился к клаве — старики по старинке предпочитают пользоваться этой допотопной штукой, — поискал взглядом какие-то кнопки, зажал сразу три, ну да, горячие задействовал, а вот еще, лицо сразу прояснилось, дескать, все еще орел, получилось, не уступаю всяким там молодым и никчемным.

Зеленая равнина с одной стороны, с другой — могучий и почти картинный лес. Такие мощные дубы с наплывами на стволах и толстыми покрученными ветвями, что могут укрыть от дождя или солнца туристов в тысячу лбов, видел только на полотнах ископаемых художников, ну там Веласкеса, Репина, Грибоедова… хотя Грибоедов вроде не художник, а какой-то химик…

Рядом пригорок, до холма не дотягивает, но с него обзор шире, меня продолжает встряхивать, но теперь уже от дикого непонимания того, что стряслось.

За спиной первобытный лес, впереди необъятная долина, только вдали на грани видимости белеет высокое здание, похожее на средневековый замок, но откуда замок, наверняка церковь, в последнее время их возводят всюду, и не потому, что кому-то нужны, а чтобы поспеть за строительством мечетей…

Сверкающую зелень долины пересекает прямая, как стрела, дорога, я не успел всмотреться в нее, что-то там не так, как показались скачущие всадники.

И хотя коней разводить сейчас модно, но эти скачущие — не модные тусовщики, все в добротных доспехах из кожи, тускло поблескивающей желтизной, почти у всех головы укрыты шлемами, у передних в руках по знамени, у остальных копья с блестящими наконечниками.

Остаток дня я осторожно бил острием тяжелой кирки по линии, процарапанной поперек массивного мраморного блока, и поглядывал на таких же, что с кирками в руках. Крохотные крошки вылетают из-под металлического острия, словно каменные мошки, надсмотрщик подходил несколько раз, недовольно хмыкал, пару раз демонстративно поиграл перед моим носом плетью, но пока еще не огрел: работаю пусть и медленнее других, но это же первый день, понимает.

Во время работы приблизился еще один, прокаленный солнцем до черноты, высохший, почти старый, таким уже не до косплеев, зыркнул на меня с сомнением.

— Крепкий малый. Не голодают в вашей деревне, сразу видно. И развит неплохо.

Голос его прозвучал хрипло и скрипуче, словно горло пересохло, а воды нет.

— Качался, — ответил я осторожно, — в нашей деревеньке, кто не качается, тот и не человек…

Ночь показалась кошмаром, хотя тряпок, заменяющих постель, достаточно. Вуди объяснил деловито, что с умерших снимают все, а мрут тут часто, так что спать есть на чем.

Я заснул, как провалился в пропасть, а очнулся только от толчков и настойчивого голоса Вуди:

— Вставай! Тебе только плети недоставало. Такой здоровенный, а еле дышишь.

Ноги подрагивали, когда я поднялся и взялся за кирку. Надсмотрщик смерил меня недобрым взглядом, сунул плеть за пояс и отвернулся.

Я долбил и долбил, старательно распределяя силы, чтобы не свалиться еще до обеда. Стараясь, чтобы не видели остальные, то и дело поглядывал на голубовато-зеленое небо, откуда мощно светят два солнца: оранжевое и земное.

Я видел, как переговорил с надсмотрщиком, тот хмурился, качал головой, но все-таки махнул рукой, и Мэтью ушел к тому месту, где спускается кабина.

Я видел, как он покричал наверх, корзину спустили, в ней два воина, нелишняя предосторожность, Мэтью крепок, переговорили, и все трое поднялись наверх.

Мои надежды, что поднимут и меня, не оправдались. Зато, когда корзина спустилась снова, двое с виду мастеровых вытащили из нее кучу веревок, ремней и пару толстых обрубков дерева.

Мэтью тоже явился и внимательно слушал мои объяснения, что и как делать, но, как мне показалось, так ничего и не понял, однако я держусь уверенно, и он, похмыкав, ушел на некоторое время, зато спустился сам Мегард.

Вмешиваться в процесс не стал, хотя тоже ничего не понимал, а когда я закончил и объяснил, как нужно пользоваться, похлопал меня по плечу и сказал, что если все так, как я говорю, то мне будут некоторые облегчения.

Слуги, вот уж равнодушные ко всему животные, дрыхнут, только Карнар встретил меня на пороге и проводил к спальному месту. Я помалкивал, он выждал, когда я лег, сел рядом.

— Что-то твоя жизнь, — сообщил он, — все интереснее!

— Да уж, — согласился я. — Ты все слышал?

Он ухмыльнулся:

— Что у вас было на башне? Нет.

Из сел ежедневно прибывают телеги с провизией, сегодня повар лично указал, что куда сгружать, а то в прошлый раз свалили не там, и пятеро слуг, я в том числе, туши забитых коров и овец переносили через весь огромный двор в подсобку кухни, потом туда же таскали мешки с мукой.

В какой-то момент во двор не въехала, а влетела, как огромная хищная птица, на горячем красном коне всадница с не по моде развевающимися волосами. Лента, удерживающая их, слетела, волосы цвета воронового крыла блещут под солнцем, как черное пламя, тесный на груди кожаный колет ходит ходуном, лицо молодое, сильное, полное той энергии, которую не обрести во дворце.

Спрыгнула раньше, чем остановился конь, я определил ее рост как высокий, сама широка в плечах и с крепкой фигурой, хотя достаточно тонкая в поясе и длинноногая. За плечами короткий лук, с такого можно стрелять на скаку, сапоги щегольские, женские, однако практичные, в них можно и по болоту.

Фрийд сделал ритуальный отгоняющий жест, поплевал тихонько и даже прошептал что-то, похожее на заклятие.

Я наклонил голову к мешку с мукой: вдруг в самом деле от женщины исходит колдовское зло, хотя вообще-то кто сомневается, все они ведьмы, — бросил взгляд в сторону Фрийда.

Весь день небо оставалось серым, только к вечеру в сплошном покрове облаков появились прорехи, ширились, солнце выглядывает ненадолго, однако мир озаряется ласковым теплым светом, серый мир обретает удивительно яркие чистые краски.

Я человек хай-тека, обожаю мир высоких технологий и никогда не поеду смотреть на всякие там храмы древних и руины аменхотепов, но сейчас смотрел на великолепие зданий дворца и чувствовал, как всякий раз пронизывают изумление и восторг.

У строителей изумительное чувство вкуса, интуитивное понимание соразмеренности пропорций и соотношений, ничего ни убавить, ни прибавить, сложнейший дворец из множества зданий, башен и башенок, переходов и мостиков, но просто произведение искусства, а не что-то утилитарное…

Во дворе появился Хайдарн, нечасто его вижу на этой стороне двора, толстый и угодливый, к нему со всех ног ринулся Карнар. Хайдарн что-то объяснил и ушел, а Карнар со всех ног ринулся к нам, привычно разгружающим подводы, на этот раз привезли полные короба рыбы на кухню.

— Все бросайте, — велел он, — пойдете со мной!

Из сел за это время прибыли еще телеги, мы торопливо выгрузили мешки, что с баржи, потом снова перетаскивали на кухню и в закрома разделанные туши, рыбу в тазиках, кур в клетках, мешки с мукой и зерном.

Мимо прошел одетый роскошно и пышно глерд, бросил мне надменно:

— Работай лучше, раб!.. Черепаха и то двигается быстрее!

Я не успел ответить, он остановился и чуть приподнял поля роскошнейшей шляпы с пером диковинной птицы. На меня взглянули хитрые и полные задора глаза.

Я охнул:

На ступеньках третьего этажа я понял, почему слуги сопят и стонут. Наверное, заранее представляют, каково это нести еще на десяток этажей.

Остановились перевести дух, я торопливо огляделся. Стена, мимо которой тащим, стараясь не задеть углами мебели, и даже перила лестницы покрыты золотом, по мраморным ступенькам спускается красная бархатная дорожка, из ниш в стене выступают выпуклыми боками массивные урны, похожие то ли на погребальные, то ли на мраморные статуи древних королей. Эти короли, если это короли, в доспехах, совсем не похожих на нынешние.

Я смотрел во все глаза, но не мог определить эпоху, а когда что-то начало брезжить в подкорке, старший из слуг сказал со вздохом:

— Взялись!.. А то прибежит…

На четвертом глаза вообще пошли в разные стороны от роскоши, да не простой, а изысканной. Чувствуется рука художника, под началом которого трудились другие художники, вытютюливавшие каждую черточку и каждый завиток, будь это на стенах и колоннах или на вычурной мебели.