Сверху хорошо видно, как избитый мужчина со связанными за спиной руками медленно бредет, едва передвигая окровавленными ногами, по деревянному покрытию каменного пирса. За ним остаются красные пятна, а конвоиры неспешно двигаются сзади в пяти шагах, автоматы на изготовку, лица закрыты платками по самые глаза.

У самого края пленник, не дожидаясь окрика, повернулся. Лицо в кровоподтеках, левый глаз заплыл полностью, второй смотрит через щелочку. Рубашка в лохмотьях, на груди пятна от сильных ожогов, в одном месте плоть обуглилась и почернела.

Один из конвоиров сказал резко:

– Именем революции!.. Огонь!

Он выстрелил первым. Пленный даже не вздрогнул, хотя пуля ударила в левую сторону груди, где у людей сердце, настолько измученный пытками, что не ощутил новой боли. Тут же грянули еще четыре одиночных выстрела, и он медленно упал навзничь в воду.

Дальнобойщик высадил его у аэропорта, тепло попрощался и пожелал удачи. Грузовик глухо взревел, снизу стрельнули струйки дыма, словно только что из ада, и тяжелая махина покатила дальше по такой идеальной дороге.

Михаил с тоской смотрел на роскошное здание аэропорта, чувствуя себя слабым и беспомощным. Его предупреждали, что даже единичный всплеск насторожит противника, но если останется единичным, все успокоятся, однако он допустил уже три: вошел в тело убитого, поджег курительную бумажку водителя колесницы, а еще и удержал грузовик от падения с обрыва.

И сейчас, побродив среди толпы человеков в огромных залах аэропорта, ознакомившись, как здесь что работает, с тоской понял, что предстоит еще одно нарушение, а оно не останется незамеченным. А иначе как проникнуть на борт громадной летающей колесницы?

– Семь бед – один ответ, – послышался рассудительный голос в сторонке, там один человечек держит второго, совсем понурого, за плечо и втолковывает: – так и скажи прямо: загулял, пропил, переспал, все деньги тю-тю… Так даже лучше, чем врать, юлить и оправдываться! Зато одним ударом все узлы…

Михаил поморщился: этот человечек уже готов для ада, да и второй тоже, хотя совет вообще-то неплох в его ситуации.

Михаил умолк, все еще с отвращением рассматривая так не похожие один на другой районы города. Дома наверху пылают в яростном солнце, внизу тень, но, как и вчера, такое же сумасшествие цвета от ярких автомобилей, одежды женщин и даже мужчин, плакатов, призывов, рекламы и всевозможных вывесок, где помимо надписей очень искусно нарисованы красивые женщины, еда, бутылки с вином…

Автомобиль наконец замедлил ход, пробираясь между такими же, Михаил вертел головой, рассматривая перетяжки реклам над дорогой, фонарные столбы, семафоры на перекрестках дорог.

Азазель бросал короткие реплики, иногда поясняя, но еще чаще его объяснения запутывали еще больше. В центре города дома из монолитного камня, все солидные, смотрятся старинными в сравнении с торчащими в небо блистающими башнями из стали и пластика.

Михаил не заметил, как автомобиль, повинуясь баранке руля в ладонях Азазеля, прижался к бордюру и остановился, неподвижный, как придорожный валун.

За всю дорогу Михаил не слышал, чтобы в автомобиле ревело его механическое сердце, как там под ногами дальнобойщика, так и сейчас абсолютная тишина, но Азазель повернул ключ тем же жестом, словно заглушал бесшумно работающий мотор.

Михаил смолчал, только кивнул нехотя. Азазель не хочет везти его к себе, что и понятно, а в бар так в бар, демону виднее, он здесь жил неизвестно сколько дней, недель, а то и лет.

– Сири, – сказал Азазель, – давай по дороге в бар!.. Только в бар, а не в бордель, а то тебе все время что-то чудится.

Автомобиль на ближайшем перекрестке резко свернул, пронесся по переулку, затем выкатил на параллельную улицу и погнал по ней, останавливаясь только перед красным огнем светофора.

– Вообще-то, – сказал Азазель с таком самодовольством, что даже щеки округлились, – можно сказать, я тебя спас. Разрешаю в благодарность хоть и не целовать меня ниже спины, как стоило бы, но должок припомню… В общем, всплеск многие ощутили, это точно, но из людей никто не увидел и не увидит.

Михаил вздохнул с облегчением.

В квартире Азазеля Михаил с порога окинул взглядом просторные апартаменты, только сейчас обращая на нее внимание, раз уж придется здесь дождаться конца недели.

Воздух свежий и чистый, в отличие от уличного, идет со стороны странного блестящего ящика на стене. Из этой комнаты, что явно служит прихожей, ведут арочные проходы без дверей сразу в три стороны, кухня угадывается слева, а дальше комнаты то ли для отдыха, то ли, зная Азазеля, для развратных и порочных утех, таких привычных демонам и всему их нечистому миру.

Азазель прошелся по комнате, у дальней стены красиво повернулся к Михаилу с раскинутыми руками.

– Обстановка? Да, неплохо устроился. Несколько комнат, студия наверху, есть бильярдная и спортивный зал… Что так смотришь?… Теперь если нет спортивного зала, то ты как бы вне круга уважаемых людей. Раньше обязательным атрибутом была богатая личная библиотека, потом бильярдная, а теперь вот спортивный зал с машиной Смита и его же скамьей, набором разборных гантелей, и олимпийская штанга. Конечно, пара штанг с W-образным грифом, надо быть в тренде.

Михаил скользнул взглядом по всему этому суетному миру без интереса, подошел к одиноким книжным полкам. К его удивлению, большинство книг по богословию, теологии, ежегодники Папской Академии наук, труды отцов церкви. Все изданы очень богато, в кожаных переплетах, золотое тиснение, на некоторых и вовсе серебряные застежки и замочки.