Есть так называемое «остроумие на лестнице», это когда задним умом крепок, а есть тряска после случившегося, типа «господи, что я наделал». По настоящему меня тряхнуло только по дороге к Альтенбаумбургу. Пришлось даже остановиться и дождаться, когда перестану дергаться, как паяц на веревочках.

Пес подпрыгивал и старался лизнуть в лицо, но Зайчик ловко отступал, ревнуя к хозяину.

Я наконец сказал дрожащим голосом:

— Ну хорошо, хорошо… Я, типа, самоотверженный герой… надо же… Готов был, жертвенность, во имя, и все такое. Молодец. Только никому не рассказывай, не поверят. Да и сам как дурак…

Зайчик снова пошел ровно и царственно, помнит, кого везет. Я смятенно думал, что вообще-то в мой смертный час из меня должно бы полезть все говно, что таит в себе человек. Тем более, такой, как я, но такое вот странное свойство существ того мира, откуда я прибыл: как раз говно сверху — защитный панцирь, а все светлое забито, затоптано и загнано глубоко-глубоко, чтоб не позориться перед другими, крутыми и циничными. Быть благородным совсем не модно, даже позорно, надо говорить с гордостью: вот такое я говно! И быть, понятно, говном, чтобы везде быть своим…

Она так и заснула в моих объятиях, беременных часто тянет в сон, я баюкал и наслаждался покоем, но мозг, что работает даже ночью, сплетая причудливые сны, работать продолжал, хотя и несколько хаотично, лишенный конкретной проблемы.

Издавна ахали, удивлялись чуду: вот в прошлом году провалилась вершина горы, там на большой высоте образовалось озеро, вода чистейшая, горная… а в этом году там уже плавают рыбы! Откуда они? Никто туда не добирался раньше, и тем более не запускал ничего и никого…

Это потом естествоиспытатели догадались, что к лапам плавающих по озерам уток всегда прилипает икра, как рыб, лягушек, так и прочих-прочих, она для того и липкая, а потом утки разносят в перелетах по всему маршруту с севера на юг. А так как летят из разных мест, то их трассами покрыты все водоемы на свете, где они и отдыхают по дороге.

Как образовались племена, народы и даже нации в изолированных непроходимыми стенами или широкими пропастями землях, с уверенностью сказать труднее, их точно не утки разносили, и даже не гуси, но, по словам Илларианы, в королевстве Вестготия заселены практически все мало-мальски плодородные земли.

Так что одна из задач короля — обеспечить всех дорогами. Иначе как он может осчастливить их налогами?

После его ухода я долго сидел с сильно бьющимся сердцем и пытался собраться с мыслями. Неслучайно архангел Михаил так смотрел злобно и жаждал меня убить. Для Сатаны присутствие во мне такой силы Тьмы лишь ха-ха, всего лишь любопытно, что дальше, но мне как раз очень неуютно, если говорить мягко.

И раз уж во мне ее столько, то я должен постоянно следить за собой, а то наломаю дров.

Рано утром я поднялся с тяжелой головой и понял, что так и не заснул, а все те суматошные видения, что одолевали пять часов кряду, вовсе не сон, а тягостный бред наяву.

Иллариана, была первая мысль. Если я не заморю себя работой или какими-то заботами, я сегодня же свихнусь окончательно.

В соседнем зале дворецкий тщательно протирает золотые кубки, очень тяжелые и неудобные, зато престижные, а еще на полках блестят фужеры из тонкого стекла с диковинно изогнутыми ножками. Я подсознательно ждал, что вот-вот упадут, у них настолько чудовищно смещен центр тяжести, что просто не могут стоять вот такие и не падать…

Артур Шницлер появился немедленно, однако вошел в кабинет тихо и не делая резких движений, вдруг да вспугнет важную мысль сюзерена. Всегда собранный, настороженный и с недоверчивыми глазами, он показался мне больше смахивающим на духовника, чем на управителя хозяйством.

Я поднял голову от бумаг на столе. Шницлер остановился и уставился в меня немигающими глазами.

— Ваша светлость…

— Та-а-ак, — произнес я, — чего это я тебя вызвал…

— Мне это неведомо, — сообщил он.

В распахнутые ворота Альтенбаумбурга я въехал по-лордьи: в одной руке повод, другая горделиво уперта в бок, а сам слегка откинут корпусом назад, чтобы всех оглядывать снисходительно и свысока, однако чувствовал себя по-прежнему жалко.

Когда-то посмеивался над всякими психологическими травмами, фигня какая-то, бывают только физические, остальное все придуманное, но сейчас даже на Зайчике сидел с опаской и все посматривал наверх, втягивая голову в плечи, вдруг да поняли, что я все-таки уцелел, решат добить.

Среди выбежавших навстречу слуг узнал и Адель, чистенькая и сияющая, с румяной мордочкой и зовущими глазками, торопливо опустилась на колени, не опуская головы.

— Мой лорд…

— Ты уже здесь? — удивился я. — Ладно, скажи Артуру Шницлеру, это здешний управитель, пусть устроит. У него мало челяди, любимчики разбежались после гибели их хозяина.

После битвы при Шварцвельде, как ее назвали, конные отряды ускоренным маршем продвигались дальше, оставив обозы под охраной пеших войск. Впереди двигалась широким фронтом конница сэра Норберта, все больше приобретая вес в этой войне, усиливаясь добавочными отрядами, получая лучшее вооружение.

Жители города Татрей охотно согласились восстановить и укрепить городские ворота, но наотрез отказались давать ремесленников и материалы, чтобы выстроить сторожевую башню за пределами королевства у единственного моста через реку Гуцая.

Сэр Норберт тут же вывел весь городской совет на площадь и велел немедленно повесить, что сделали с великой охотой. Все-таки жители города не порабощенный варварами народ, а с союзниками противника никто церемониться не будет.

После такой устрашающей меры уже ни в одном городе ему не перечили, он получал и людей, и материалы, и нужное количество телег.

Ко мне начали обращаться из городов и королевств, я принял первые две делегации милостиво, остальным велел сообщить выработанную завоевателями общую линию.

Я поклонился и начал отступать к выходу, но переломил свой страх, остановился и спросил:

— Великий Сьюманс, можно пустяковый вопрос?

Он буркнул:

— Если в самом деле пустяковый. Мне претит отвечать на вопросы, ответы на которые понятны даже червяку.

Я проигнорировал оскорбление, спросил быстро:

На обратной дороге ко мне бросались с просьбами и требованиями, я всех отправил к Ришару, сам ввалился в шатер и рухнул в кресло. С герцогом Ульрихом все в порядке можно было и не ездить. Похоже, это я сам себе ищу раину полегче, чтобы не думать о тягостном и опасном.

Маги Гандерсгейма! Вот о чем надо ломать голову в Первую очередь. Именно они уничтожали предыдущие амии полководцев Сен-Мари, чтобы там сейчас ни говорил успокаивающе Сьюманс. Да так уничтожали, что те перестали сюда соваться, ограничившись только вялой обороной своих земель.

И что же, отступить?.. Предать идеалы этих чистых, благородных людей, что вогнали меня в краску, когда один и другим отказывались от земель и титулов, ибо пришли сюда ради торжества церкви и справедливости, а не хапания…

Это вообще пока что мир высоких идей. За мной пошли потому, что жаждут сделать мир лучше, а я пообещал, что это возможно. Сейчас как раз и есть самая высокая точка рыцарства! За высокие идеалы всеобщей справедливости рыцари и простые люди готовы сражаться и умереть.

Но человеку присуще все обгадить, снизить, опустить ниже для собственного комфорта. Когда произойдет этот отход от великих целей, когда человек предпочтет цели помельче, попроще, он начнет говорить, что великие идеалы — это да, конечно, здорово, но надежнее бороться за свою Родину, за Отечество. О других странах пусть заботятся те, кто живет там. Сейчас не до всеобщего блага, пусть каждый возделывает свой участок. А я буду, дескать, сражаться только за Отечество.

По дороге я объяснил, куда едем и что нас может ждать, Дреслер заметно напрягся, побледнел, начал суетливо рыться в мешках по обе стороны седла.

Навстречу подул ветер, кучерявые барашки облаков незаметно превратились в тяжелые темные тучи, надвигаются медленно, но неотвратимо грозно, толстые, как небесные горы. В недрах слабо посверкивает, но можно представить, какой это нещадный блеск, если вне туч…

Сэр Макдугал сказал с неудовольствием:

— Опять дождь…

Сэр Монтьярд изумился:

Плотные кожистые веки начали подниматься медленно и тяжело. Я тупо смотрел на далекую землю, потом сообразил, что это я сам на таких длинных лапах, опустился задом на прогретую солнцем мокрую землю.

— Давай, трус, — прорычал мой голос, — не увиливай… И не фантазируй.

Неприятное и пугающее чувство, когда внутри сильнейший зуд переходит в неистовое жжение, словно в желудок залили расплавленное олово, затем боль, щелканье костей, заныли суставы…

Земля приблизилась, я смотрел уже на растопыренные толстые когти с острыми когтями. Лапы теперь как стволы деревьев, нет, как пни, я же их укоротил, а тело снизу покрыто плотной чешуей, сверху чувствую тяжесть костяной брони.

Крылья настолько великолепные, что вытянул их на всю длину и несколько минут любовался совершенством линий. Это же сколько миллионов лет природа оттачивала каждый изгиб, вылизывала каждый сустав и укрепляла каждое сухожилие… да что там миллионы, эпоха динозавров захватила сотни миллионов лет!