Конт Тулиэль подбежал, такой легкий, что трава не гнется под его изящными сапожками, уши торчат, лицо сияет, как солнышко, дивные удлиненные глаза горят восторгом.

— Вы эльф, — вскричал он ликующе, — вы эльф, сэр Ричард! Вы эльф из эльфов!.. Теперь никто не усомнится!

Я учтиво поклонился.

— Я же говорил, что весь из себя тонкий и нежный, хоть и глубоко в душе, а еще стихи читал как-то и где-то… даже сочинял, стыдно вспомнить!.. Мыться умею, хоть и страсть как не люблю это странное и ненужное дело, такой я деликатный, чувствующий, отзывчивый… особенно когда обедать зовут…

Мы оба повернулись к Синтифаэль, блистательной королеве, рожденной из Света и Солнца. Она уже пришла в себя и смотрит привычно надменно, глаза загадочно непроницаемы, прямоспинная, по светло-голубому платью нескончаемым потоком бегут от плеч к подолу и уходят в землю мириады искр, похожие на светящуюся воду, высокая золотая корона блистает на пышных волосах платинового цвета во всем величии, а ярко-синие шарики на зубчиках померкли и стали нежно-голубыми.

Остатки войска герцога Ярдширского так и оставались на том же месте несколько дней, отдыхая и залечивая раны. За это время, как докладывают разведчики, к ним присоединилось несколько дружин лордов соседних земель, что не очень-то и хорошо, мне такой патриотический порыв ни к чему, однако за это же время несколько десятков человек тайно покинули воинство, что не может не радовать.

Сэр Климент заподозрил нечто хитрое, велел схватить одного, потом другого, но оказалось, что люди устали и пали духом после неожиданного и ужасающего истребления стрелками Ричарда Завоевателя, засевшими в Эльфийском Лесу, отборного рыцарского войска под началом непобедимого герцога Ярдширского. И еще поверили, что война проиграна, потому многие вообще-то готовы бросить все и пробираться в свои земли.

Готовность сражаться сохраняют только те, кто прибывает к герцогу именно сейчас, еще не испытавшие сокрушительного удара эльфийских стрел. Кстати, кроме герцога уцелели и все высшие лорды, хотя по ним били особенно тщательно, но знать либо облачена в доспехи, выкованные гномами, либо в нечто старинное, передаваемое из поколения в поколение, а то и вовсе отысканное в руинах и подземельях погибших городов.

Древние оружейники знали некие тайные приемы ковки или закалки, из-за чего не только стрелы, но даже тяжелые мечи не оставляют абсолютно никаких царапин на таких доспехах. Только и надежда, что попасть в сочленение…

Я велел отпустить схваченных, пусть разносят весть о сокрушительном поражение войска герцога Ярдширского от лучников Ричарда Завоевателя, а также расскажут, что столица тоже захвачена им и король Гиллеберд низложен победителями.

Древние египтяне тем соседям, что собирались с ними воевать, показывали свои пирамиды, и у тех сразу отпадало желание связываться с людьми, способными на такое.

Если бы все соседи Гиллеберда, близкие и дальние, могли увидеть его дворец, никто не только воевать с ним не решился, но даже насчет сопротивления подумал бы: когда я попал сюда в первый раз, я ахнул, как ни пытался сдерживаться. Ощущение было, что в королевствах Зорра, Кернеля, Алемандрии, Кельвинта и других, через которые пришлось пройти, только-только научились строить простейшие грубые замки из кое-как отесанных камней, а здесь расцвет, замки совершенны, огромны и прекрасны, кроме монументальности везде легкость, умелый дизайн…

Главный зал даже сейчас поражает до глубины души: откуда в таком мрачном краю стены, пол и потолок из драгоценнейшего розового мрамора, залежей которого просто нет нигде? Все колонны выполнены в виде изумительно точно вырезанных атлантов с прекрасно прорисованным каждым мускулом.

В окнах витражи из цветного стекла, в изящных каменных кадках растут удивительно красивые деревья, таких на свободе не встретишь…

А сине-фиолетовый зал, а пурпурный, а багровый, а остальные — каждый выполнен в особом стиле, и одновременно все это создает некую законченную картину исполинского роскошного дворца, подчеркивающего могущество и значимость их хозяина.

На лице Кри отчетливо проступило мучительное размышление, она повела глазами вправо-влево, наконец предупредила дрожащим голоском:

— Только на минутку!

— Отлично, — воскликнул я. — Докажи, что ты чего-то стоишь, ты же не рабыня Геда!

В ее взгляде проступило колебание. Она даже посмотрела вниз, будто измеряла расстояние до пола, чуть-чуть зябко поежилась.

Я торопливо ухватил стул и, придвинув к стене, подал ей руку. Она повернула голову и долго смотрела на меня, я постарался выглядеть чистым и открытым, искренним таким любителем бесхитростных веселий, застолий и легкого флирта.

Я повернулся к столу и вздрогнул, слева от него в красивой изысканной позе стоит веселый франт в лихо заломленной набекрень широкополой шляпе с длинным цветным пером, на смеющемся лице щегольские усики, что то выходят из моды, то удало, как молодой рыцарь на горячем коне, врываются в нее снова, и сам улыбается до ушей, вглядываясь в меня с превеликим удовольствием.

— Соскучились? — спросил он весело, захохотал, красиво поклонился, срывая шляпу, эффектным жестом швырнул ее в сторону, и она повисла, слегка покачиваясь, на торчащих из стены оленьих рогах. — Я — ужасно!

— А я вот ничуть, — заверил я и, нахмурившись, поинтересовался: — Или намекаете, что ни к кому не приходите по своей воле?

Он сказал с веселым негодованием:

— Намекаю? Это я всегда утверждал и утверждаю! А то сколько лжи и клеветы, когда говорят, что вот я пришел и соблазнил… Извините, я прихожу, чтобы принять ваш уже свершившийся грех… в реальности или пока только замысленный, чтобы утвердить вас при колебаниях и в моменты неуверенности, поддержать вас в вашей похоти, вашей лжи, предательстве и всех ваших преступных, как вы это называете весьма странно… эх, да вы сами знаете, сэр Ричард, не так ли?.. И знаете все лучше и лучше.

Далеко в степи блеснули искры, я сразу же остановил Зайчика, едва не перелетев по инерции через голову. Этот гад умеет вот так на любой скорости, приседая, как пес, и упираясь вытянутыми вперед всеми конечностями. В мягком грунте остаются за нами четыре глубоких борозды, а если на каменистом, то инерция заносит меня, как бы я ни цеплялся за седло, по шее ему на голову.

— Свинья ты, — сказал я в сердцах, — а никакой не арбогастр!

Он довольно фыркнул, странное чувство юмора, да и Пес смотрит хитро, сговорились, два кабана поганых.

Искры заблистали чаще, там желтое пыльное облако в безмятежности синего неба и зеленой степи, только извилистая пробитая дорога напоминает о людях, и облачко пыли двигается именно там.

— Зайчик, — сказал я негромко, словно меня могут услышать на таком расстоянии, — давай-ка вон в тот лесок…

Тэд, он же Эдвард с того момента, как я назначил его старшим по охране моих покоев, буквально сам обходится без сна, обходит караулы и переставляет их по-новому, опять привел священников и заставил все окропить святой водой, прочесть молитвы, затем привел магов и с их помощью поискал остатки спрятанного в стенах враждебного колдовства, а после них еще раз притащил священников и все перепроверил на всякий случай.

— Молодец, — сказал я наконец, — ты правильно ухватил суть. Гиллеберд… его не возьмешь голыми руками.

Он сказал живо:

— Ваша светлость, я не зря это?.. А то мне говорят, что я как пуганая ворона…

— Видишь ли, — начал я объяснять, на ходу подбирая слова, — простолюдины к магии прибегают всегда, если только выпадает шанс, но рыцари, как и все сословие благородных людей, магию презирают, как орудие нечестное и потому нечестивое. Они стараются истребить как магию, так и носителей… Однако короли, следующая ступень наверх, при всем рыцарстве все же пользуются и магией, потому что сидеть на троне… гм… такое сложное дело…

Грозный грохот копыт я не услышал, а учуял, как, видимо, и тот особо чуткий стрелок. Земля, как мне показалось, выражает некоторое недовольство тяжестью рыцарской конницы и ударами копыт огромных коней в броне, на которых еще и чудовищно тяжелые всадники.

Это недовольство я и уловил, а намного позже увидел вдали пыльное облако, что медленно растет, приближается, а затем в нем начали поблескивать искорки, а это значит, доспехи все еще на всадниках, а не в мешках, как поступили бы все, кто скачет по своей земле.

Сердце мое застучало взволнованнее. Такие предосторожности характерны для Гиллеберда, он не делает ошибок, когда можно их не делать.

Я сказал негромко, словно меня могли услышать скачущие еще за милю от нас всадники:

— Все помнят, что делать?.. Никакого самовольства!..

В Савуази въехали, как в столицу крайне враждебного государства, все настороженные и готовые к бою, копейщики по краям, в середине отряда меня окружают, закрывая своими телами, рыцари-армландцы и арбалетчики.

Роскошный дворец похож на взятую с боем крепость: трупы давно убраны, но на каждом шагу закованные в прекрасные доспехи воины, каждого оглядывают, смиренным монахам велят открывать лица, а кто противится, тому насильно откидывают капюшон на спину.

Я сразу отправился в кабинет Гиллеберда, барон Саммерсет занимался пленными, виконт Рульф с энтузиазмом взялся помогать, кого-то расхваливал за красивую схватку, с кем-то даже раскланивался и обменивался комплиментами. Хорошо быть победителем, мелькнула мысль, вон как цветет…

Пленные упорно отказывались не только присягать мне, но и никто не давал клятвы, что не обратит против меня оружия, так что у них забрали оружие, доспехи и отвели в подземную тюрьму, благо у Гиллеберда она почти такая же громадная, как и сам дворец.

С простыми ратниками, захваченными в плен, все проще, все согласились выполнять любые работы, если только не воевать против своих, и управитель Бальза сразу же пристроил их к делу.

Дверь в подвал из толстых досок, так щедро укрыта широкими полосами из меди и бронзы, что кажется металлической. Открывали ее с усилием. Я сам взялся за створку и подивился тяжести.

— Ваша светлость, — сказал стражник угрюмо, — идите за мной.

Еще двое пошли сзади, остальные остались охранять вход снаружи. Мы спустились на пол-этажа вниз, снова двери, еще тяжелее и толще, ступеньки привели на этаж ниже, однако страж повел, как я и ожидал, дальше.

Третья дверь из толстых прутьев, похожа на подъемную решетку ворот в замке, но отворяется, как обычная, а там ступеньки повели еще ниже.

Я пробормотал озадаченно: