Зайчик взглянул в упор оранжевыми глазами, теперь оранжевыми, что постепенно переходят в коричневый, обычный для всех коней. Совсем недавно это были глаза адского зверя, в глазницах бушевало багровое пламя. Я обнял его за голову, поцеловал в замшевый нос.

Против обыкновения он не отстранился, брезгливо фыркая. В умных глазах тревога и настороженность, обнюхал меня, как собака, очень ­тихо ржанул. Я погладил по шее, чувствуя под пальцами нежнейший шелк густой и длинной гривы. Боевые рыцарские кони, что достигают десяти, а то и больше ладоней в холке и весят по две тысячи фунтов, выглядят гигантами рядом с крестьянскими лошадками. Но мой Зайчик и среди них как гусь среди уток. У самых могучих из рыцарских коней толстые кости и могучие мышцы, они могут дать в галопе до сорока километров в час… правда, всего на несколько мгновений, которые так важны для решающего удара. А вот скорость моего Зайчика так и не знаю: при сильной скачке разогревается, как кусок металла в горящем горне. На мне вспыхнет одежда раньше, чем узнаю предел, не говоря уже о том, что сам превращусь в кусок плохо зажаренного мяса.

– Уже скоро, – пообещал я, – сегодня же увидим Каталаун!..

Оранжевость в его крупных глазах сменилась багровостью, а та опасно быстро перешла в пурпурное пламя, словно на затухающие угли костра дохнуло свежим ветром.

Как хорошо, когда не надо управлять конем. Зайчик всегда знает, куда я еду, куда хочу свернуть, когда надо идти галопом, а когда следует перейти на шаг или остановиться вовсе. Сейчас, когда мы с ним столько отмерили миль, я начинаю думать, что сдружился он только со мной. Прежнему хозяину он просто служил, потому что создан для того, чтобы на нем ездили, чтобы носить всадника и перевозить на себе тяжести.

Западная половина неба наливалась алым, быстро бегущие облака притормозили, а потом и вовсе застыли, поджариваясь снизу. Я посматривал на закат, Кадфаэль вздохнул, сказал кротко:

– Не успеваем.

– Первый раз ночуем в поле?

– В Каталауне братство бенедиктинцев, – сообщил Кадфаэль застенчиво. – Мне очень хочется узнать, как они продвинулись в толковании Послания Павла к карфагенянам.

Брат Кадфаэль намеревался разложить огонь на открытом месте, но я воспротивился, выбрал место в небольшой роще, в пологой низине, чтобы не только деревья, но и земля укрывала пламя. Увы, здесь каждый встречный может оказаться врагом. Не обязательно разбойником-профи, а просто человеком, который сочтет тебя слабее, а это уже повод, чтобы ограбить, поиздеваться, а то и убить. Только в тоталитарных империях невинная девушка может в одиночку пересечь всю страну из конца в конец, будь это при Чингисхане, Аттиле, Ксерксе, Ашшурбанипале, Сталине или Гитлере. А в этом только-только создающемся мире еще нет законов по охране личности, и потому всегда прав тот, у кого меч длиннее и кто умеет им пользоваться лучше.

Пугливо прячась, за деревьями бежит лесная речка, трусливая как заяц, но живучая, подобно кошке. Ее пытаются остановить, придушить, искромсать падающие от старости деревья-великаны, скатывающиеся с гор тяжелые камни. Но она все бежит, оставляя на острых сучьях клочья пены, подныривает под деревья и, сопя от натуги, прорывается, как дикий зверек, дальше, огибает огромные глыбы, хоронится от всех, а сама все набирает силы от родников и ручьев.

Мы потеряли ее на пару часов, а когда то ли она сделала крюк, то ли мы обогнули холм, с ревом и грохотом выбежала чуть ли не навстречу, выжившая, сильная. Потом она сделала крутой разворот и понеслась к видневшимся далеко-далеко ярко-красным черепичным крышам не то маленького городка, не то разросшегося села.

Брат Кадфаэль величественно простер длань, правда, худую и желтую, как монастырский воск.

– Интересно, почему этот турнир называют Каталаунским? Ведь проводиться он будет где-то между двумя городами.

– Отцы Каталауна первыми выступили с идеей турнира, – объяснил Кадфаэль, – там удобная долина с пологими холмами по обе стороны. Зрители на склонах, роскошная дубовая роща с третьей стороны… есть куда проигравшим рыцарям удалиться, чтобы тайком оплакать горечь поражения.

Дорога со скоростью бегущего за дичью пса устремилась к городским воротам, но я чуточку свернул, чтобы проехать как можно ближе к турнирному полю. На мой взгляд, нисколько не походит на те места для рыцарских схваток, которые мы проезжали дважды или трижды по дороге к Каталауну. Там просто удачное место, приготовленное самой природой: ровное поле, покрытое зеленым дерном, а по бокам холмы, на которых так удобно сидеть, и дубовые рощи, где хорошо отдыхать в тени, здесь же огромная площадь, вытянутая в прямоугольник, а по обе стороны – я уж сперва решил, что это многоэтажные дома, однако это многоярусные крытые галереи для публики. Справа и слева, где обычно разбивают шатры для участников соревнований, здесь настоящие конюшни, из открытых ворот выводят под уздцы коней…

Брат Кадфаэль сказал скорбно:

– Вместо того чтобы думать о душе, эти люди погрязают в мирских утехах…

– Еще как погрязают, – согласился я. – Размах-то каков! Чувствуется, что здесь это погрязание поставлено очень серьезно и на широкую ногу.

– Говорят, – сообщил он, – герцог Ланкастерский, что замещает короля Барбароссу, большой любитель рыцарских турниров.

Улица изгибается, как шланг, иногда сужается, двум всадникам разъехаться не просто. А в местах, где расширяется, как сытый удав в районе желудка, неизбежный рынок с крохотными лавчонками, передвижными лотками и множеством товаров, разложенных прямо на земле под стенами домов.

Трое рыцарей двигаются по рыночному ряду нам с Зайчиком навстречу, как сверкающие под солнцем айсберги, а серая шушера простолюдья прилипает к стенам, освобождая дорогу поспешно и суетливо. За рыцарями так же горделиво и напыщенно идут оруженосцы, молодые и поджарые, из тех, кто не просто служит, а выслуживается в рыцари, а еще вроде бы целая толпа слуг и прочей челяди с мешками, куда складывают покупки.

Я заранее отодвинулся к лавочке со старинными вещами, разглядывать прохожих в упор – простолюдство, а мне надо привыкать к сеньорству. На широкой доске, заменяющей прилавок, разложены изъеденные ржавчиной вещи, некоторые вообще невозможно узнать, но продавец клятвенно уверял, что это и самое древнее, и самое волшебное, и вообще самое-самое, что в умелых руках сеньора…

– Эй, – раздался за спиной сильный уверенный голос, – этот человек мне кого-то напоминает…

– Кто? – ответил второй голос. – Этот?.. Да, ты прав…

Деревья мелькали, как спицы в колесе. К счастью, ломиться не пришлось, конь Барбароссы, судя по следам, несся за ланью, а та выбирала открытые места. Я все же пригибался к конской шее, гриву треплет по лицу, сухой стук копыт, иногда в сторонке мелькают горбатые спины диких свиней, но глубокие оттиски копыт ведут дальше, дальше…

Мы выметнулись на лесной пригорок, далеко за редкими деревьями я увидел всадников, там блистают оголенные мечи, донеслось дикое ржание, озлобленные крики.

– Зайчик, – велел я дрогнувшим голосом, – вперед… но в драку не лезь!

Я успел удержать его в двадцати шагах, иначе бы врезались в жаркую схватку. Человек десять наседали на Барбароссу, тот рубится, будто у него десять рук. Вокруг вскрикивают, отшатываются с кровавыми ранами, вон взлетела в воздух отрубленная кисть руки с зажатым коротким мечом. Плечи короля окрасились кровью, по щеке стекает темная струйка, рука вдруг повисла, он тут же перехватил меч в левую и продолжал отмахиваться яростно и умело.

Пальцы инстинктивно ухватили молот, но я оставил его на месте и быстро достал лук. К королю со спины подкрался на крупном коне всадник в стальной кирасе, замахнулся мечом. Король отчаянно рубился сразу с тремя противниками, а тот вскинул меч для разящего удара. Я поспешно отпустил тетиву, стрела блеснула белым оперением, я не смог проследить за ней взглядом, только сумел возжаждать, чтобы поразила эту перекошенную морду.

Мясо на рогульках поджарилось неплохо. Все-таки есть польза от королевских походов, вон как наловчился готовить в полевых условиях. Мы поглощали мясо втроем, Пес тоже с великим удовольствием жрякал жареное мясо. Король сам бросал ему огромные куски, мотивируя тем, что это же он добыл оленя, на меня посматривал сердито и с предостережением, мол, только попробуй сказать, что боится этого зверя и подлащивается.

Наконец я поднялся, вздохнул.

– Веселая штука – война. Все время марши играют. Но нам придется действовать без всякой музыки. Ваше Величество, я вернусь в Каталаун, посмотрю, что там и как. Если остались ваши сторонники, постараюсь сообщить, что вы снова готовы опереться на их хрупкие плечи… А вам придется побыть здесь. Я оставлю с вами Бобика.

Он смотрел исподлобья, невольно отодвинулся, когда Пес полез к нему лизаться.

– Откуда я знаю, что не выдадите моих сторонников герцогу?.. Это мог быть прекрасный трюк, чтобы втереться ко мне в доверие.

Перебегая от ниши к нише, я весь превратился в слух, но доносятся голоса либо стражей, либо слуг. Уже начал терять надежду, однако послышались совсем другие голоса: властные, напористые, исполненные силы и уверенности, что они правят миром. Доносятся из окошка, тоже зарешеченного, по залитому огнем свечей камню скользят частые тени.

Я, цепляясь за камни, как геккон, пробрался к окошку и осторожно заглянул. Просторная комната, двое ко мне спиной, голоса звучат знакомо, лицом ко мне – рослый человек в темной, поблескивающей золотым шитьем одежде. К несчастью, лицо в тени, светильник щедро озаряет красноватым огнем сапоги для верховой езды, выделанные из тонкой кожи, с двойной подошвой. Нахально поблескивают золотые рыцарские шпоры.

Я услышал его исполненный достоинства голос:

– Благородный сэр Кардини, у нас на Юге прекрасно помнят ваш блистательнейший рейд на Мароссу, который и привел короля Барбароссу к победе над Краузом. Но что вы получили?

Я не понял, к кому он обращается, затем из тени вышел еще один, я узнал Кардини, хозяина замка. Он явно нервничал, из-за этого чересчур задирал подбородок, делал лицо бесстрастнее и надменнее, но пальцы слишком часто сжимались в кулаки.

Копыта стучат часто, я пригнулся, прячась от ветра. Роскошная грива защищает, как силовым полем, хотя отдельные пряди иногда хлещут по морде. Внизу мелькает пятнистая, как далматинец, чернота, по сторонам проносится нечто с таким шумом и свистом, словно электричка. Это мы с такой скоростью проскакиваем мимо гигантских дубов, только бы не задело по голове суком, на такой скорости даже листок ударит как булыжник.

Какой змеиный клубок, сколько подковерной борьбы! Давно в этом чистом рыцарском мире не встречал такой гнусности… Хотя при чем здесь гнусность? Нормальные взаимоотношения, это я что-то стал слишком стерильным среди сплошного благородства и галантности. Но вот повеяло южным ветерком, и донесся знакомый запашок демократии…

Посвежело, ощутилась влага в воздухе, я понял, что проскочили болото, прокричал сквозь встречный рев урагана:

– Помедленнее, коник мой, помедленнее!..

Ураган превратился в шторм, а затем просто во встречный ветер. На фоне темного неба вдали возник и начал приближаться залитый лунным светом монастырь. Луна полная, туч нет, высокие стены монастыря выглядят серебряными, приподнятыми.

Отец Антиохий сел по другую сторону небольшого стола, поверхность испещрена цветными пятнами и выжженными кратерами от кислот и щелочей. На меня взглянули строгие понимающие глаза.

– Итак, сэр Ричард, – произнес он быстро, – не будем тратить время. Я был в числе зрителей на турнире и видел вас. И ваши подвиги с копьем и мечом. Впечатляет! Особенно то, что в вас не было сатанинского гнева или обуревающей гордыни, что вроде бы неизбежна…

– Спасибо, – ответил я с легким поклоном, – но я сразу к делу. Можно?

– Да, мы умеем ценить время. Прошу вас.

– Король Барбаросса жив, – сообщил я. – Я успел увезти его…