Шесть дней назад на обочине дороги в северной части Висконсина прогремел взрыв, в результате которого погиб мужчина. Свидетелей не оказалось, но, судя по всему, самодельная бомба, которую он собирал на траве возле припаркованной машины, взорвалась случайно. Если верить официальным итогам вскрытия, смерть наступила мгновенно. Тело разорвало на мелкие клочки и разбросало в радиусе двадцати метров. На данный момент (4 июля 1990 года) личность погибшего не установлена. ФБР при поддержке местной полиции и агентов из БАТО

[1]

первым делом проверили синий «додж» восемьдесят третьего года с иллинойскими номерами, но выяснилось, что машина краденая, — ее угнали в Джолиете 12 июня средь бела дня, прямо с автостоянки. Точно так же ничего не дал осмотр чудом уцелевшего бумажника. Документов было более чем достаточно — водительские права, карточка социального страхования, кредитные карточки, — но, когда их проверили по компьютеру, оказалось, что все они либо поддельные, либо ворованные. В других обстоятельствах сыщики не преминули бы снять отпечатки пальцев, но, увы, их не с чего было снимать. Тщательный осмотр машины тоже ничего не дал. Синий «додж» превратился в искореженную груду обуглившегося металла и пластика, и никаких отпечатков при всем старании они не нашли. Возможно, им больше повезет с зубами (если там что-то удалось собрать), но на это потребуется время, пожалуй, не один месяц. В конце концов они, конечно, нащупают ниточку, и все же: пока не будет установлена личность погибшего, им не за что уцепиться.

По мне, чем больше это будет тянуться, тем лучше. История, которую я собираюсь рассказать, довольно запутанная, и, если они докопаются раньше, чем я успею закончить, мой труд пойдет насмарку. Как только правда выплывет наружу, вокруг нее нагородят столько нелепостей и откровенного вранья, прежде всего в газетах, что репутация человека будет погублена раз и навсегда. Нет, я не собираюсь оправдывать его поступки, но, раз уж он не может защитить себя сам, кто-то должен сделать для него такую малость — рассказать, кем он был при жизни и что его занесло в северную глушь. Времени в обрез: когда они объявятся на пороге, надо встретить их во всеоружии. А если, паче чаяния, тайну так и не раскроют, я оставлю написанное при себе, и пусть никто не узнает всей правды. Это было бы наилучшим выходом: разойтись по нулям, ни слова с той и с другой стороны. Впрочем, рассчитывать на это не приходится. Чтобы исполнить задуманное, я должен исходить из того, что они уже близки к разгадке и рано или поздно установят личность погибшего — не тогда, когда в моем повествовании будет поставлена точка, а в любую минуту — завтра, сегодня.

«Нью-Йорк таймс» откликнулась на взрыв небольшой заметкой из разряда маловразумительных историй в двух абзацах, которые обыкновенно прячутся где-то на задворках. Я случайно наткнулся на нее за ланчем — и тут же подумал о Бенджамине Саксе. В заметке не содержалось ничего, что впрямую указывало бы на него, однако все совпадало. Мы с ним почти год не общались, но наш последний разговор оставил у меня ощущение, что он влип по-крупному и движется прямиком к некоему фатальному концу. Для тех, кому это покажется слишком туманным, добавлю, что упоминались и бомбы, скажу больше — во время своего визита он постоянно возвращался к этой теме, и следующие одиннадцать месяцев я прожил в страхе, что он покончит с собой: в один прекрасный день я открою газету и прочитаю о том, что мой друг взорвал себя со всеми потрохами. Это было чисто интуитивное предчувствие какого-то отчаянного прыжка в бездну, но оно крепко во мне засело. Через пару дней после того, как я прочел заметку в газете, ко мне пожаловали агенты ФБР. Когда я увидел, с кем имею дело, я сразу понял, что попал в точку: взрыв в северном Висконсине унес жизнь не чью-нибудь, а моего друга Бенджамина Сакса. Это было ясно как день. Сакс погиб, и единственное, чем я мог теперь ему помочь, это скрыть от мира сей прискорбный факт.

Все же хорошо, что мне вовремя попалась на глаза эта заметка, хотя в тот момент я так не подумал. По крайней мере, у меня было два дня, чтобы оправиться от шока. И когда на пороге появились двое со своими вопросами, я уже был подготовлен, и это помогло мне сохранить спокойствие. Считайте, мне повезло: чтобы взять след, им понадобилось сорок восемь часов. В бумажнике Сакса среди прочего обнаружился листок с моими инициалами и номером телефона. Почему, собственно, они и вышли на меня. Но, к счастью, номер был нью-йоркский, тогда как последние десять дней я жил с семьей в Вермонте в съемном доме, где мы планировали провести остаток лета. Чтобы добраться до меня, им пришлось опросить уйму народу. А если еще добавить, что дом принадлежит бывшей жене Сакса, то вы получите некоторое представление о том, насколько вся эта история запутанная.

Я сработал под дурачка и, кажется, не сболтнул ничего лишнего. Никакой заметки в газете не видел, ни про какие бомбы и угнанные машины и деревенские дороги в северном Висконсине не знаю. Я писатель, зарабатываю на жизнь сочинением романов, они легко могут проверить мои слова, но вряд ли это поможет им продвинуться в расследовании, только время потеряют. Допустим, что так, услышал я в ответ, но как тогда быть с листком, найденным в бумажнике покойного? Нет, мы вас ни в чем не обвиняем, но при нем был номер вашего телефона, — согласитесь, разве это не указывает на существовавшую между вами связь? По видимости, да, охотно согласился я, но видимость еще не означает данность. У кого-то оказался мой телефон — большое дело! Любой из моих друзей, разбросанных по всему свету, мог дать мой номер незнакомцу, тот другому, а другой третьему. Допустим, согласились со мной агенты, но зачем «кто-то» будет хранить у себя телефон человека, которого он в глаза не видел? Затем, что я писатель. Вот как? — удивились они. И чем же это вы отличаетесь от всех остальных? Тем, что мои книги печатаются и люди их читают. Не будучи с ними знаком, я вхожу в их жизнь, и, пока они читают книгу, мои слова для них — это единственная реальность. Ну, так можно сказать про любого читателя, возразили мне агенты. Верно, согласился я, но надо иметь в виду, что среди читателей порой встречаются неадекватные люди. Иная книжка может так сильно зацепить, что человеку вдруг втемяшится, будто ты ему сват и брат и лучше друга у него нет и не было. В доказательство я им привел несколько примеров из собственного опыта. Читательские письма, которые можно назвать криком души, звонки посреди ночи, анонимные угрозы. А не далее как в прошлом году выяснилось, что один оригинал выдает себя за меня — пишет письма от моего имени, ставит автографы на моих романах, маячит за моей спиной этакой зловещей тенью. Книга — штука загадочная, подытожил я. Не успела выпорхнуть в свет — и пошло-поехало, жди неприятностей, а главное, с этим ничего не поделаешь. Нравится тебе или не нравится, ситуация вышла из-под контроля.

Первый период нашей дружбы длился около полутора лет. Затем, с разницей в несколько месяцев, мы оба уехали из Верхнего Вест-Сайда, и началась вторая глава. Сначала Фанни с Беном перебрались в более просторную и удобную квартиру в бруклинском районе Парк-Слоуп, откуда можно было дойти пешком до музея, ее места работы. Была осень 1976-го. Пока они искали новое жилье, выяснилось, что моя жена Делия беременна, и мы тоже подумали о переезде. Нам и без ребенка-то было тесно, с тех пор как наши отношения стали натянутыми, и мы решили, что, уехав из города, можно как-то исправить ситуацию. Работал я на дому, переводил книги, а этим можно заниматься где угодно.

Вообще-то я не горю желанием рассказывать про свой первый брак, но совсем избежать этой темы не удастся, поскольку она так или иначе касается Сакса. Нравится мне или не нравится, но я, как и многие другие, впрямую замешан в этой истории. Не разведись я с Делией Бонд, я бы не встретил Марию Тернер, не встреть я Марию Тернер, я бы не познакомился с Лилиан Стерн, а если бы не Лилиан Стерн, я бы сейчас не писал эту книгу. Все мы, каждый по-своему, имеем отношение к смерти Сакса, и без наших частных историй его история будет неполной. Все переплелось, все взаимосвязано. Ужасно сознавать, но я был тем человеком, кто свел всех вместе. С нас, меня и Сакса, все начинается.

Вот как это выглядит хронологически: мои ухаживания за Делией растянулись на семь лет (1967–1974), наконец я убедил ее выйти за меня замуж (1975), мы уехали из Нью-Йорка (март 1977), родился наш сын Дэвид (июнь 1977), мы расстались (ноябрь 1978). На протяжении полутора лет жизни в пригороде, хотя наше с Саксом общение не прерывалось, виделись мы гораздо реже. На смену ночным радениям в баре пришли письма и открытки, личные контакты уступили место более формальным. Иногда Фанни с Беном приезжали в нашу глушь, а мы с Делией однажды провели часть лета в их вермонтском доме. Короче, мы встречались, но уже без той стихийности и импровизации, которыми отличались прежние встречи. Нельзя сказать, что наша дружба пострадала. Периодически дела приводили меня в Нью-Йорк: сдача рукописи, подписание контракта, новая работа, встречи с издателями. И я всегда, то есть два-три раза в месяц, останавливался в их бруклинской квартире. Крепость их брака действовала на меня благотворно; во многом благодаря Фанни и Бену я сохранял остатки рассудка. Но как же тяжело было на следующий день возвращаться от них к Делии! После семейной идиллии — домашние склоки. Я со страхом снова погружался в этот водоворот, в пучину безумия.

О причинах, подточивших наш брак, остается только гадать. Нам хронически не хватало денег, но не думаю, что этим можно все объяснить. Хороший союз способен выдержать любые испытания; неудачный союз сразу разваливается. Мы с Делией снова начали собачиться, едва отъехав от Нью-Йорка. Все и так держалось на ниточке, но тут она оборвалась окончательно.

Наш первоначальный план, с учетом ограниченных средств, был проще некуда: снять небольшой дом и посмотреть, как пойдет. Устроит нас деревенская жизнь — останемся, нет — вернемся назад. Но затем тесть предложил нам десять тысяч в качестве взноса за собственный дом. По тем временам, когда загородные дома стоили тридцать — сорок тысяч, — большая сумма. Хотя мистер Бонд сделал широкий жест, в конечном счете это сработало против нас: мы стали заложниками ситуации, с которой не в состоянии были справиться. После двухмесячных поисков мы нашли в графстве Датчесс недорогой дом, старый и запущенный, зато просторный и с великолепной сиренью во дворе. Не успели мы въехать, как разразилась небывалая гроза. В соседнее дерево попала молния, огонь перекинулся на линию высоковольтной передачи, и мы остались без электричества. Остановился водоотливной насос, и через час подвал затопило. Полночи под проливным дождем, светя себе фонариком, я вычерпывал воду ведрами. Авария влетела нам в копеечку. Сначала заменили всю электропроводку (несколько сотен долларов), а после того как отказала очистная система, взялись за наш двор, превратившийся в выгребную яму (еще тысяча с лишним). Семейный бюджет затрещал по швам. Я еще сильнее налег на переводы, хватался за любую работу, о романе же, которому отдал три года жизни, пришлось забыть. Делия, несмотря на огромный живот, тоже трудилась как проклятая: внештатный корректор, она дни напролет вычитывала толстенную рукопись.