Произведения, вошедшие в этот том, были заметными событиями американской литературной жизни 60-х годов. Несхожие по характеру центральных коллизий и по особенностям построения рассказа, они, однако, несут на себе ясный отпечаток настроений и надежд той эпохи, когда были созданы и «Кентавр», и «Ферма», и «Сад радостей земных». Хронологически они умещаются на небольшом пространстве в пять лет: «Кентавр» был напечатан в 1962 году, роман Оутс – в 1967, а «Ферма» (1965) пришлась как раз посередине между ними. Эта близость во времени существенна. Ею определяется объективное созвучие проблематики всех трех книг, как ни очевидны различия творческих индивидуальностей Оутс и Апдайка.

Для обоих этих писателей 60-е годы явились порой художественного становления. Правда, Джон Апдайк (род. в 1932 г.) был замечен даже раньше. Новеллы, написанные им еще на студенческой скамье и составившие первую книгу прозы – «Та же дверь» (1958), позволяли говорить о крупном даровании. А роман «Ярмарка в богадельне» (1959) закрепил за Апдайком складывающуюся репутацию едва ли не самого талантливого из тогдашних литературных дебютантов. Но подлинное признание пришло лишь с появлением книги «Кролик, беги!» (1960), которой открылся продолжаемый Апдайком и сегодня цикл романов о неприметном, «среднестатистическом» обывателе, чья социальная биография отражает характерные черты американской жизни последних десятилетий. «Кентавр» и «Ферма» сделали Апдайка известным далеко за пределами Америки.

Джойс Кэрол Оутс (род. в 1938 г.) тоже начинала новеллами, собранными в книжке «Через Северные ворота» (1963). Первые произведения Оутс не имели успеха, но с выходом в свет «Сада радостей земных» о ней заговорили всерьез – как о художнике, воспринявшем лучшие традиции литературы «красных тридцатых» и способном их продолжить и обогатить. Роман Оутс «Их жизни» (1969) укрепил связываемые с нею ожидания и был по справедливости оценен как свидетельство творческой зрелости.

Соприкоснувшись в 60-е годы, пути Апдайка и Оутс затем далеко разошлись. В следующем десятилетии оба прозаика пережили затяжной спад. Обоим пришлось выслушать немало горьких – и не лишенных основания – упреков со стороны критики, разочарованной их новыми книгами. Говорилось об измельчании конфликтов, стереотипности персонажей, шаблонности художественного мышления, отличавшей произведения, которые они публиковали, словно бы и не заботясь о поддержании завоеванного престижа.

Действительно, были у обоих срывы и даже провалы. Такие, к примеру, как роман Апдайка «Месяц безделья» (1974), поразивший читателей схематичной прямолинейностью изображения быта и нравов провинциального захолустья, куда затухающими отголосками докатились идеи многочисленных «революций сознания», прошумевших на Западе лет пятнадцать назад. Или почти друг от друга неотличимые книги Оутс – «Убийцы» (1975), «Сын утра» (1979), «Бельфлер» (1980), где речь шла о «темной стороне» души, одержимой демонами извращенности и страхом перед жизнью.

Штат Арканзас. В тот день, много лет назад, грузовик, полный сезонников, столкнулся на проселочной дороге с легковой машиной. Было девятнадцатое мая, рыжая глина обочины размокла; все праздно толклись под моросящим дождем, будто на гулянье.

Карлтон Уолпол с виду был возраста самого неопределенного. Порой он выглядел совсем молодо, а порой серые от грязи морщины на лбу врезались глубже, и тогда казалось, что он уже почти старик или изнурен каким-то недугом. Увидев его одного где-нибудь в городишке, каких немало встречалось у них на пути, когда он, пьяно пошатываясь, брел к себе в поселок или, сидя у дороги, швырял камешками в проходящие машины, всякий подумал бы, что это самый обыкновенный парень, один из многих: возможно, родом из Кентукки, и, возможно, покинуть родные места его вынудили обстоятельства, разобраться в которых ему не под силу; ему еще нет тридцати, однако жить бродячей жизнью сезонника, не владеющего никаким ремеслом, уже трудновато. Но в кругу семьи – а у него было уже двое детей и ожидался третий – становилось заметно, что какая-то внутренняя сила заставляет его держаться прямо, не сгибая спины, и в уголках глаз тоже затаилось какое-то мучительное напряжение, глухой гнев: он и сам не может понять, что это за чувство, а потому не может дать ему выход и избавиться от него. Узкое удлиненное лицо было даже красиво, но порой, когда Карлтона одолевала жгучая, мучительная неуверенность, оно становилось отталкивающим; волосы очень светлые, в детстве они были почти белыми; голубые глаза смотрели без всякого выражения, словно в них отражалось одно только небо. Когда Карлтон двигался быстро и порывисто, лицо его казалось даже чересчур узким, острым, как лезвие ножа, и у вас невольно напрягались все мышцы перед бессознательной угрозой, которой веяло от этого человека. Но он мог двигаться и неторопливо; от кого-то он унаследовал своеобразное изящество – правда, у него оно обратилось в какую-то ленивую пружинность: так человек идет вброд, силясь одолеть течение.

В грузовике в тот день было тридцать человек, взрослых и детей. Когда произошла авария, Карлтон и еще несколько мужчин стояли в кузове у заднего борта и смотрели, как убегает из-под колес дорога. С их теперешним водителем такое случалось не впервой. Но они все равно не могли привыкнуть, их опять застал врасплох внезапный рывок в сторону, и визг тормозов, и миг тишины, когда замирает сердце, – и резкий толчок; на этот раз не такой уж страшный. Машина круто накренилась, но никто не тронулся с места. На несколько мгновений все застыли. Потом заплакали дети, женщины стали звать на помощь, и все очнулись – опять авария!