Роман

1

Роскошествуя в мартовских мечтах и ожиданиях, мир засыпал.

Высокая стройная блондинка стояла перед стендом с красноречивым названием «Их разыскивает милиция» и ощущала одно — дикий, животный ужас. Таким он всегда и бывает, если имеешь дело с побегом от смертельной опасности — явлением, откровенно говоря, неестественным для цивилизованного человека. К чувству оскорбленного достоинства прибавлялось негодование: не в пустыне же она живет, не в чащах! Или как? Так как, глядите, теперь вот приходится давать стрекача, ни на кого не рассчитывая. Заметать следы… Какая гадость!

По мнению девушки, ныне происходила какая-то абсурдная, наизнанку вывернутая деформация отношений — зверь в облике Дыдыка охотился на человека в ее, Люлином подобии. И вот она, трепеща, отвернулась абы куда, только бы спрятать лицо от прохожих.

За короткую жизнь, впрочем, наполненную приключениями и рискованными начинаниями, уже компенсированными добытыми сокровищами и роскошью, такое случилось с ней впервые. Страх носил тотальный характер и всепроникающую интенсивность: боялись глаза, поэтому не хотели смотреть назад; боялись ноги, поэтому прикипело не двигались с места, хотя эта неподвижность была крайне стрёмной, ежемгновенно готовой сорваться на бег; боялись руки, нервно сжимающие сумку с вложенным в нее желтым чемоданчиком — предметом этих неприятностей. А хуже всего страшились плечи. Они, сведенные к шее, приподнятые к ушам, до чрезвычайности выдавали ее состояние.

1

Это весна, это просто весна, — говорил себе Григорий, гася в душе какое-то тревожное нетерпение, словно вот-вот должно было наступить исполнение давней горячей мечты.

Он сонно прошаркал по полу обутыми на босу ногу высокими калошами, металлически затарахтел в сенях, загромыхал наспех наваленной в угол утварью, затем открыл дверь, привычно цыкнув на пса, выскочившего ему навстречу, и вышел во двор. Остановился посредине, огляделся, будто впервые заметил рассветный рай, широко раскинул руки с пустыми ведрами, взглянул на небо, на легкие облака, улыбнулся еще вялым внутренним мыслям и до хруста в хрящиках потянулся. «Как только люди живут в этих каменных городах, где и ветру повеять негде? Дураком я был раньше, это точно», — подумал он и неторопливо посунулся через дорогу во двор к Сопильнячке. У нее колодец был таким глубоким, что пока достанешь ведро воды, так ухайдакаешься. Зато сама вода казалась сладкой, как из того родника, что пробился у пруда. У Грицька во дворе и своя вода была, да больно соленая и жесткая, разве что не морская.

На проселке, который Григорий переходил, по правилам оглянувшись налево-направо, машин не было — рано еще, днем вот появятся. Поэтому он остановился на самой его середине, споткнувшись о мысль про ключ с вкусной водой, и недоуменно оглянулся: расстояние между его и соседским колодцами не составляло и сотни метров. Почему же вода в них разная? Зависать на этом ему не хотелось, как еще не хотелось вообще никаких усилий. «Надо расчистить родник у пруда и накрыть оштукатуренным панцирем, а то туда ветром пылищу задувает, да и ребятня шкодит, мусор бросает. А под ним ямку выкопать и сделать криничку, чтобы не побираться у тетки Насти водой», — текли дальше его мысли.

Но углубиться и в этот вопрос он не успел. У колодца Сопильнячки стояла гнедовская невестка Дарка и старательно пыталась справиться с опущенным вниз ведром, которое, очевидно, там плавало на поверхности и не набиралось водой. «И здесь руки нужны! Дела того — на копейку, грузило приделать, а сделать некому», — вздохнул Григорий, подходя ближе.

1

Люля проснулась от ярких солнечных лучей, падающих на нее из окна, и по привычке, успевшей за последние годы стать ее натурой, впитаться в кровь, сначала прислушалась. Вокруг, если не считать перестука колес и всей палитры звучаний, связанных с движением поезда, стояла тишина. Даже Татьяна монотонно посапывала, нисколько не волнуясь тем, что сегодня должна была впервые появиться перед знакомыми со своим новоприобретенным лицом, еще не совсем готовым к парадному выходу. Это была не смятенная тишина ожидания счастья или горя, не могильная тишина утраченных надежд и безверия и не стрёмная тишина опасности, стерегущей где-то поблизости. Нет, это была тишина спокойной, безтревожной жизни, где есть всего понемногу, вернее, где нет каких-либо страстей, избытка чего бы то ни было. Люля улыбнулась: в конце концов, это просто фон, на котором разыгрываются события. Так как событие — это что-то отличающееся от монотонности и рутины ежедневности. По всему выходило, что сейчас этот фон был благоприятным. И это хорошо. А вот какие события на нем проявятся, неизвестно.

Неужели в самом деле оторвалась? — в который раз промелькнуло в Люлиных мыслях. Неужели удалось, да еще и полностью сохранив свое добро? Будто вторя этим сомнениям, прячущимся в эхе многочисленных «неужели», чаще всего употребляемым при оптимистичных обстоятельствах, под грудью возник сосущий холодок. Рано спрашивать об этом, ой рано! Люля отогнала от себя желание обратиться к этапным выводам. Надо сначала благополучно выйти из поезда, удачно потеряться в толпе. А потом… Далее она поняла, что отныне так будет всегда: сейчас надо позаботиться об этом, а потом… Чисто как писала Маргарет Митчелл в «Унесенные ветром», там ее Скарлетт тоже все время что-то откладывала: «Потом, потом…»

Совсем не лишне предположить, что Дыдык вычислит этот маршрут, неожиданный даже для нее самой, и появится на днепропетровском перроне с цветами в руках прямо перед вагоном: «Дорогая, я виноват перед тобой. Прости». Разыграет на людях спектакль, в который раз постарается развеять ее настороженность, усыпить бдительность, а потом задавит в темном уголке, как и планировал раньше. Это вероятно процентов на двадцать, и может объясняться его дьявольской сообразительностью или тем, что кто-то из общих знакомых видел ее возле этого поезда. Для реализации такого «щемящего свидания» ему только то и надо, что доехать сюда раньше нее, а это легко устроить, пользуясь скорым поездом прямого назначения, самолетом или авто. Зато вероятность оставшихся восьмидесяти процентов позволяет предположить, что вчера после «леривона», которого она ему подсыпала в чай от души, он спал бы даже при пушечной стрельбе. Нет, вот какая гадость: планировал убить ее ближайшими днями — во время поездки в Москву или где-то в Москве, — а сам накануне оставил без присмотра стакан чая с порошком от простуды, словно специально, чтобы лекарство нейтрализовало запах ее снотворного. Как она могла не воспользоваться такой замечательной возможностью и не избавиться от него и разом от смертельной опасности, нависшей над ней? И как же нелестно он о ней думал, коль держался столь беззаботно! А если так, то он и сейчас остается о ней не самого высокого мнения. Ага-га, дурачок, мне именно этого и надо! Тогда считай угощение снотворным, которое применяют для укрощения бешеных жеребцов, просто наглядным уроком от меня, а желтый чемоданчик с деньгами — платой за этот урок. Не глушить же такого бугая глицином — средством для изнеженных девиц.

Итак, проанализировав сумму всех опасений, можно сделать вывод об их практической напрасности. Тем не менее пренебрегать пусть мизерной долей риска нельзя и надо что-то изобрести, чтобы обезопаситься и в этом маневре — при высадке из поезда. Что же она должна придумать, учитывая невозможность стать невидимой и пройти незамеченной мимо своего врага, невозможность укрыться от его глаз под землей или пролететь высоко в небе?

1

После холодного дождливого апреля потеплело, и за две недели поля и луга укрылись плотными зелеными шубками, смелее защебетали птицы, зацвели сады, готовились к цветению кусты сирени и черемухи, даже затоптанные с осени дорожки зазеленели травой и укрылись желтыми доверчивыми глазками одуванчиков.

Юрий Вспышкин подъехал ко двору, где жила Надежда Рухляковая, посигналил пару раз, не сходя с мотоцикла, удерживая равновесие широко расставленными ногами.

— Ну чего шумишь? — показалась на веранде мать Надежды. — Твоя железяка и так дребезжит, как проклятая, на всю округу слышно, что ты к нам прибыл, — тетка Варька набросила на голову платок и пошла на птичий двор заниматься хозяйством.

Скоро появилась Надежда. Неспешно пересекла двор. Подошла к Юрию, невесело улыбнулась.