Иоанна Липская ежедневно проходила мимо большого здания, фасад которого заново отделывали и украшали, но не обращала на него никакого внимания. Это было здание суда, — какое она могла иметь к нему отношение? Она знала, что за этими массивными стенами с большими светлыми окнами решаются судьбы людей, ведущих имущественные тяжбы, совершивших какой-нибудь проступок или виновных в каком-нибудь преступлении. Имущественных тяжб у нее быть не могло, так как она не владела никаким имуществом, а если бы у нее вдруг и мелькнула мысль, что ее могут обвинить в преступлении, она бы просто расхохоталась. Но подобная мысль никогда в голову ей не приходила, и здание это не привлекало ее внимания. Оно было такое большое, а Иоанна — такая маленькая, незаметная, с такой хрупкой девичьей фигуркой, и жила она в такой беспросветной бедности. Носила девушка всегда одно и тоже черное шерстяное платье, черную шляпу — немодную, без всяких украшений, но зато из-под шляпы видны были густые, светлые, как лен, чудесные волосы, гладко причесанные спереди и заплетенные в толстую косу, уложенную на затылке. Лицо у нее было бледное и часто казалось утомленным, оживляли его только ярко-пунцовые губы и большие серые глаза, то детски наивные, то зорко пытливые, блеском своим отражавшие внутреннее волнение или какой-нибудь душевный порыв.
Она была молода и, несомненно, красива, но любой проницательный человек сразу разглядел бы, что перед ним одна из тех часто встречающихся в каждом городе девушек, которым не до удовольствий, не до нарядов; девушки эти всецело заняты работой, едят мало и дышат воздухом узких улиц и тесных жилищ. Естественно, что такой образ жизни мешает нормальному развитию их природных данных и делает неприметными для окружающих. Никто их не лелеет, они ничем не выделяются и вянут, не успев расцвести, блекнут в тени, как заброшенные цветы; часто какой-нибудь лопух, пышно и гордо растущий на солнце, затмевает их, заслоняя собой.
Девушка с льняными волосами и хрупкой девичьей фигуркой была бы, вероятно, даже очень красива, если бы цвет лица у нее был более свежий, движения более непринужденные, наряды более элегантные, если бы, наконец, в обращении с людьми она была бы смелее, кокетливее. Но, повидимому, другой она быть не могла, да и не хотела. Бледная, вянущая, неприметная среди уличной толпы в своем неизменном черном платье, она обычно шла по улицам города быстро, слегка наклонившись вперед, с чуть опущенной головой. Ступая по неровным плитам тротуара маленькими стройными ножками в грубых, некрасивых башмаках, она даже не старалась быть изящной.
Теперь ей приходилось ежедневно спускаться с тротуара на мостовую и обходить леса, возведенные у здания суда. Один только раз она подняла голову и взглянула наверх, на стоявших там рабочих. Взглянула и быстро пошла дальше. Да и какое ей было дело до этого огромного здания, гудевшего мрачными отголосками каких-то тяжб и преступлений.
Никто не обращал на это внимания, но в последнее время выражение лица девушки стало еще более грустным и озабоченным. Подол ее платья был обшит белой тесьмой: она была в трауре, у нее умер отец. Теперь она постоянно думала о том, что необходимо найти какую-нибудь работу; ей не хотелось быть в тягость брату, — его жизнь и без того трудна. При этой мысли, хотя и житейской, обыденной, на чистом лбу Иоанны появлялась глубокая морщинка. В такие минуты она очень страдала и мучительно думала не только о себе, но подчас и обо всем мире и о том, как он устроен.
