Зимний вечер

Ожешко Элиза

Вечер был еще не поздний, но очень темный; сквозь тучи, затянувшие небо, не светилась ни одна звезда; порывами налетал ветер, взмывал крутящимися столбами вверх и выводил гаммы стонов, воя и свиста в глубокой котловине, на дне которой лежала широкая, гладкая, белая от снега лента замерзшей реки. Река, узкие ее берега и высокие склоны котловины смутно белели в густом мраке. По одну сторону, наверху, простиралась безбрежная пустыня, лишь кое-где изрезанная тонкими черными черточками деревьев — быть может, молодых сосенок, оставшихся после вырубки бора. По другую сторону, еще выше, в темноте вырисовывались цепью крупных, темных до черноты точек деревенские домики. Они поблескивали рядом маленьких огоньков, похожих на красноватые мигающие глаза.

Издали, низом, по самой реке шла какая-то одинокая фигура. На фоне слабо белевшего снега она казалась тонкой черточкой, быстро пересекавшей густую, но менее черную, чем она, темноту. Между вздымавшимися по обе стороны высокими склонами человек выглядел маленьким и хрупким, словно былинка, плывущая по беспредельным просторам моря. Вокруг него от земли до неба разлились необъятные моря одиночества и ночи; клубящиеся, воющие вихри, казалось, несли его по широкому дикому и мрачному лону природы, и перед ее грозным могуществом и величием он был каплей, крупицей, песчинкой, стебельком травы, упавшим на дно пропасти.

Однако, несмотря на кажущуюся по контрасту с окружающим хрупкость, человек, шагавший по дну пропасти, должно быть, обладал большой силой: как искусный и опытный пловец вспарывает бурные валы, так он быстро, не уклоняясь с пути, вспарывал налетавшие волнами крутящиеся столбы вихрей. Черное дикое безлюдье, царившее вокруг, не вызывало в нем страха и не замедляло его шаг. Напротив, что-то сзади напирало на него, подталкивало, гнало все дальше, все стремительнее. Куда? Быть может, в какое-нибудь спасительное укрытие, прибежище, которое он один видел сквозь тьму, под слепящими глаза порывами ветра, а может быть, оно было незнакомо, даже неведомо и ему, и только взывало начертанными на небе огненными письменами. Вперед! Вперед! Лишь бы дальше!

Он шел быстро, прямо, не уклоняясь с пути, тихо, как призрак, скользя в менее черной, чем он, темноте; только время от времени палка его с коротким металлическим звуком ударяла по выступавшему из-под снега камню.

Вдруг он остановился, встал как вкопанный и поднял глаза к растянувшейся высоко вверху цепи черных точек, мерцающих красноватыми огоньками. Должно быть, он разглядел эту цепь, и к вою вихря, вырвавшегося из-под его ног крутящимся столбом, присоединился человеческий голос — односложный, полный удивления, протяжный возглас: