Путтермессер было тридцать четыре года, она была юристом. Еще она была феминисткой — не оголтелой, но возмущалась приставкой «мисс» перед своей фамилией, видела в ней намеренную дискриминацию; она хотела быть юристом среди юристов. Она не была девственницей, но жила одна, упорно в Бронксе, на Гранд-Конкорсе, среди хиреющих родителей чужих людей. Ее собственные переехали в Майами-Бич; в пушистых шлепанцах, сохранившихся со школы, она бродила по лабиринту своей квартиры, где на пианино до сих пор стояли ноты с учительскими галочками, показывавшими, до какого места ей надо упражняться. Путтермессер всегда забегала немного вперед заданий; в школе — тоже. Учителя говорили ее матери, что у ребенка «высокая мотивация», «нацеленность на результат». Кроме того, у нее была «тяга к знаниям». Мать все это записывала в блокнот, хранила его и увезла с собой во Флориду, на случай, если умрет там. У Путтермессер была младшая сестра, тоже высоко мотивированная, но она вышла замуж за индийца-фармацевта, парса, и переселилась в Калькутту. У сестры уже было четверо детей и семь сари из разных тканей.

Путтермессер продолжала учиться. На юридическом факультете ее называли зубрилой, выскочкой, эгоманьячкой и карьеристкой. Эго тут было ни при чем; она пыталась найти решение, но не знала — чего. В тылу бельевого шкафа она нашла пачку картонок от отцовских рубашек (мать была предусмотрительна и скупа: в кухонных ящиках Путтермессер до сих пор обнаруживала сложенные квадратики древней кальки, побелевшие на сгибах, пропахшие сыром и приютившие меленьких, неизвестной породы червячков); сама же она держала за стояком в ванной недельную порцию кроссвордов из воскресной «Таймс», приколотых к этим картонкам, и беспорядочно решала их. Она играла с собой в шахматы и выигрывала, как за черных, так и за белых. На карточках из картотеки сочиняла дела по гражданским искам. Не потому, что хотела все запомнить: ситуации (интеллектуальные задачи она именовала «ситуациями») проскакивали в ее ум, как сливочное масло в бутылку.

Из Флориды пришло письмо от матери:

У Путтермессер было еврейское лицо и чуточка американского недоверия к нему. Ни на одну из рекламных девиц она не была похожа: она ненавидела девушку с шампуня «Брек», блондинистую, умильную, с бледными губами, и шампунь этот бойкотировала из-за плакатов в метро, золотоволосых, грубо идеализированных — эротический сон американца. У самой Путтермессер волосы походили на прыгающие фестоны — они покрывали голову волнистыми слоями, как уложенная внахлест черепичная крыша. Цвета они были почти черного и порой торчали во все стороны. Нос у нее был толстый с шерстистыми неодинаковыми ноздрями — правая заметно шире левой. Глаза маленькие, ресницы короткие, невидимые. Веки монголоидные, с эпикантусом — в целом лицо несколько восточного типа, как бывает у евреев. При всем этом нельзя сказать, что она была некрасивой. У нее была хорошая кожа, пока что почти без морщинок, неровностей и признаков приближающейся дряблости. И приятный овал лица — щеки по-детски обвисали, только когда она углублялась в книгу.