Звездный меч (сборник)

Пайпер Генри Бим

Гамильтон Эдмонд Мур

Кларк Артур Чарльз

СОДЕРЖАНИЕ:

Генри Бим Пайпер.

ЗВЕЗДНЫЙ ВИКИНГ

. перевод А.Кадука

Эдмонд Мур Гамильтон.

ЗВЕЗДНЫЕ КОРОЛИ

. перевод З.Бобырь

Артур Чарльз Кларк.

ГОРОД И ЗВЕЗДЫ

. перевод Н.Бойко

Издание подготовлено при участии литературно-информационного агентства “КИБОР”, г. Киев и МП “Рынок и культура”, г. Киев

Художники Н. Кужелев и А. Хитров

Звездный меч

Генри Бим Пайпер

ЗВЕЗДНЫЙ ВИКИНГ

ГРЭМ

I

Они стояли у перил, обнявшись. Ее волосы касались его щеки. Позади шептался с ветром широколистый кустарник; с нижней, главной, террасы доносилась музыка и слышались смеющиеся голоса. Впереди расстилался город Уордсхейвен: белые здания высились над верхушками деревьев, покрывавшими обширные участки земли, над которыми плясали блики от аэромобилей, отражавших солнечный свет. Вдали, в полуденной дымке, тянулись фиолетовые горы, и огромное красное солнце висело в небе зрелым персиком.

Милях в десяти на юго-западе его взгляд уловил вспышку, на мгновение озадачившую. Он нахмурился. Там, в свете солнца, на горремских верфях сверкал шестисотметровый шар завершившего испытательный полет нового космического корабля герцога Энгуса “Предприимчивость”. Обо всем этом не хотелось думать.

И он, обняв ее крепче, прошептал имя:

— Элейн. — И, ласково выговаривая каждый слог: — Леди Элейн Траск Трасконская.

— О, Лукас, нет! — В ее шутливом протесте почувствовалась тревога. — Называть женщину по фамилии мужа до свадьбы — дурной знак.

II

Десять человек толпились вокруг робота-буфетчика — двоюродный брат Лукаса и семейный юрист Никколэй Траск, банкир Лотар Ффэйл, кораблестроитель Горрэм и его сын Бэзил, барон Рэтмор, другие представители знати Уордсхейвена. И Отто Харкеман.

Харкеман был космическим викингом. Именно это обстоятельство выделяло бы его из остальных, даже если бы он не был на голову выше любого. Капитан носил короткий черный камзол, щедро расшитый тесьмой, черные шаровары, заправленные в доходящие до лодыжек сапоги; свисавший с пояса кинжал не был лишь украшением. Темно-рыжие волосы торчком были такой длины, что служили дополнительной набивкой боевого шлема, а борода имела форму лопаты.

Он воевал на Дюрандале на стороне одной из ветвей королевского рода, ведшего братоубийственную войну за трон. Не повезло — лишился корабля, большинства своих людей и чуть не погиб сам. Когда герцог Энгус пригласил его на Грэм командовать “Предприимчивостью”, он был безденежным беженцем на Фламберже, все его имущество состояло из бывшей на нем одежды, личного оружия и преданности полудесятка искателей приключений без гроша в кармане, как и он сам.

— Я рад, лорд Траск. Видел вашу невесту, и теперь, встретив вас, с вашего позволения, поздравляю обоих. — Затем, отпив из бокала, викинг задал неудачный вопрос: — Это не вы финансируете экспедицию на Танит?

Лукас ответил, что не он и что предпочел бы вообще этим не заниматься. А тут молодой Бэзил Горрэм сумел усугубить возникшую неловкость.

III

Ярко разодетая толпа образовала полукруг, обращенный внутренней своей частью к эскалаторам у посадочной площадки; все с возбужденным любопытством смотрели туда. Стоящие сзади заглядывали поверх голов тех, кто стоял впереди. Женщины приняли строгий вид, набросив шали и даже покрыв ими головы. Вверху парили четыре аэромобиля службы новостей, через которые на экраны планеты передавалось все здесь происходящее. Охранники Карволла пытались проложить себе путь, их сержант вновь и вновь повторял: “Пожалуйста, леди и джентльмены, простите, благородный сэр”, но они так и не Двигались с места.

Отто Харкеман злобно выругался и оттолкнул сержанта в сторону.

— Эй, дайте пройти! — заорал он. — Дорогу охранникам! — Он бесцеремонно распихивал в стороны разодетых господ, и те сразу же давали ему дорогу, лишь одарив злобным взглядом.

Подумав мимоходом о пользе дурных манер в чрезвычайных обстоятельствах, Траск вместе с остальными проследовал за ним. Громадный викинг прокладывал им путь туда, где стояли Сезар Карволл, Ровард Гроффис и кто-то еще.

Лицом к ним и спиной к эскалаторам стояли четыре человека в черных плащах. Двое были слугами из простонародья, точнее, наемными убийцами. Они не знали, куда девать на людях руки и мечтали оказаться где-нибудь в другом месте. Человек впереди был в берете, украшенном бриллиантом в виде солнца, и плащ у него был на бледно-голубой подкладке. Его тонкое, точеное лицо выделялось линией рта и черными усиками. Глаза вокруг радужных оболочек ярко белели, а рот то и дело сжимала непроизвольная гримаса. Эндрэй Даннен. Траск сразу же подумал, скоро ли придется ему смотреть на него с двадцати пяти метров через прицел пистолета. Невыразительное лицо чернобородого человека чуть выше среднего роста, стоящего плечом к плечу с первым, было белее бумаги. Человека звали Невил Ормм; никто точно не знал, откуда он, этот оруженосец и постоянный спутник Даннена.

IV

Они остановились под колоннадой; шедшая за ней главная терраса была заполнена людской толпой, и уже в шестой или восьмой раз звукоустановки разносили попурри из старых любовных песен.

Лукас взглянул на наручные часы; прошло ровно девяносто секунд. Положим, пятнадцать минут придется ждать начала, и еще пятнадцать потребуется до того, как можно будет уйти после свадебных тостов и поздравлений. Какой бы помпезной ни была церемония бракосочетания, длится она не более получаса. Всего час до того, как они с Элейн пулей понесутся в аэромобиле к Траскону.

Любовные песни внезапно прекратились; через мгновение тишину прорезал многократно усиленный звук трубы, исполнявшей “Салют герцогу”. Толпа замерла, гул голосов смолк. В начале эскалаторов у посадочной площадки вспыхнул штандарт, и герцогская свита поплыла вниз. Взвод охраны — в красно-желтом, в позолоченных шлемах и с алебардами, украшенными кисточками. Оруженосец, несущий Государственный меч. Герцог Энгус со своим советом, среди членов которого и Отто Харкеман; герцогиня Флавия в кругу своих компаньонок. Дворцовая челядь с женами. Снова охранники. Толпа разразилась взрывом приветствий — это над процессией заняли места аэромобили службы новостей. Кузен Никколэй и еще несколько человек вышли из-под колонн на солнечный свет; такое же движение произошло и на другой стороне террасы. Герцогская свита достигла конца центрального прохода, остановилась и развернулась.

— Прекрасно, поехали, — произнес кузен Никколэй, выдвигаясь вперед.

Десять минут назад они вышли, еще пять добирались, еще через пять минут он и Элейн — леди Элейн Траск Трасконская — на самом деле и навсегда отправятся к себе домой.

V

Его распяли и увенчали короной из шипов. Для кого ее сделали? Для кого-то давно, на Терре. Его окостеневшие руки были вытянуты и болели, ступни и ноги тоже болели, он не мог ими двинуть, и еще эти колики у брови. И слепота.

Нет, глаза его были только закрыты. Открыв их, он увидел перед собой белую стену, разукрашенную узорами под синие снежные кристаллы, потом понял, что это потолок и что он лежит на спине. Он не мог повернуть голову, но, скосив глаза, обнаружил, что гол и окружен сплетением трубок и проводов, и это его слегка озадачило. Затем понял, что находится не в кровати, а в робомедике, а трубки предназначены для лечения, дренажа ран и внутривенного вливания, причем провода связаны с введенными с диагностической целью в тело электродами. И что напоминающая корону с шипами штуковина — дополнительные электроды энцефалографа. Он уже лежал в подобного рода приспособлении однажды, когда его боднул на ферме бизоноид.

Именно так: его все еще лечили. Но ему мерещилось, что все было очень давно, и многое, что казалось сном, случилось, очевидно, на самом деле.

Затем Лукас вспомнил все и сделал безуспешную попытку подняться.

— Элейн! — позвал он. — Элейн, где ты?

ТАНИТ

I

Траск еще раз взглянул на собственное экранное изображение, чтобы убедиться, что лицо его не выдает. Сидевший рядом Отто Харкеман смеялся.

— Да, капитан Валкенхейн, такая неожиданная радость. Насколько я понимаю, вы — на “Биче космоса”? Что делаете на Таните?

Голос из одного из громкоговорителей прокричал, что обнаружен второй корабль, идущий от северного полюса. Темнолицый человек на экране благодушно ухмыльнулся.

— Это Гарвен Спассо на “Ведьме”, — был ответ. — А что делаем? Мы захватили эту планету и собираемся ее охранять.

— Ага! Вы с Гарвеном объединились. Вы просто созданы друг для друга. У вас есть планетка, целиком ваша. Очень рад за обоих. Что это вам дает, кроме домашней птицы?

II

Дела же обстояли так.

Спассо, Валкенхейн и несколько их офицеров встретили новоприбывших у посадочной площадки большого здания в центре космопорта, где те обосновались. Войдя внутрь и следуя по длинному переходу зала, они прошли мимо десятка мужчин и женщин, убиравших с пола лопатами и вручную мусор и складывавших его на салазки для груза. И мужчины, и женщины были в бесформенных одеждах вроде пончо из грубой ткани и носили сандалии с плоскими подошвами. Надзирал за ними тоже местный житель — в юбке, кожаном камзоле и на котурнах; с пояса свисал короткий меч, в руках — зловещий плетеный кнут. На голове надсмотрщика сидел боевой шлем с эмблемой “Ведьмы” Спассо. При их приближении он поклонился, приложив ко лбу руку. Удалившись, они расслышали крики надсмотрщика и звуки ударов кнутом.

Превратите людей в рабов, и некоторые непременно станут надсмотрщиками, они будут вам кланяться и вымещать это на других. Нос Харкемана дергался так, словно его собственные усы пованивали гнилой рыбой.

Спассо давал пояснения:

— У нас их около восьмисот. Но в городе пригодных для работы оказалось только триста, остальных собрали в деревнях, что на большой реке.

III

Гораздо больше времени потребовалось Валкенхейну и Спассо на споры с экипажами, чтобы убедить их в дельности замысла Траска. Харкеман выглядел удовлетворенным, и уордсхейвенский политик — барон Рэтмор — тоже.

— Это вроде как уговорить не связанного никакими обязательствами мелкого землевладельца взять на себя заботы о чужом землевладении, — резюмировал последний. — Очень давить нельзя, приходится убеждать их, что сами до этого додумались.

Состоялись встречи обоих экипажей, прошедшие в бурных спорах, во время которых часто выступал с речами барон Рэтмор, а лорд Траск Танитский и адмирал Харкеман (титулы, предложенные Рэтмором) высокомерно молчали. На обоих кораблях все владели всем сообща, то есть ни у кого ничего не было. Они приняли Танит на условиях такого же размытого права собственности, и ни в одном экипаже не нашлось глупца, полагавшего, что сами они смогут что-либо сделать на планете. Оказалось, что, присоединившись к “Немезиде”, можно что-то получить даром. В конце концов, проголосовали за свое подчинение лорд1 Траску и адмиралу Харкеману. Таким образом, Танит превращался в феодальный менор с лордом во главе, а три корабля сводились во флот.

Получив власть, адмирал Харкеман первым делом приказал произвести общую инспекторскую проверку частей флота. Состояние двух кораблей не удивило его лишь потому, что он ожидал увидеть худшее. Корабли оказались пригодными для полетов в космосе и, главное, прибыли с Хота своим ходом. Они могли бы участвовать в не очень суровых боях. В любом случае, первоначальное предположение Харкемана о том, что “Немезида” в случае чего разнесет корабли в куски, оказалось сверхосторожным. Только двигатели были в хорошем состоянии, а оружие было плохим.

— Не станем тратить время, отсиживаясь на Таните, — сказал Траск обоим капитанам. — Планета — рейдовая база, а “рейд” — понятие оперативное. Мы не собираемся рейдировать на легкодоступные планеты. Планета, на которую можно напасть безнаказанно, не стоит затраченного на рейд времени. Нам придется вести сражение на каждой планете, подвергшейся нашему удару, и я не собираюсь рисковать жизнями подчиненных мне людей, в том числе жизнями ваших и моего экипажей, из-за слабосильных и плохо вооруженных кораблей.

IV

Хепира оставила в душе Траска скверный осадок. Он все еще ощущал его, когда, очистившись от бурного многоцветия, экран стал отражать серое небытие гиперкосмоса. Гарвен Спассо — им не стоило труда подбить его на участие в деле — алчно уставился на экран, словно все еще видел изнасилованную планету, с которой они удалились.

— Хороша! Хороша! — радостно выкрикивал он одно и то же, пока они набирали высоту. — За пять дней три города и все, что вокруг них. Мы добыли больше двух миллионов стелларов!

И причинили ущерб, в десять раз превышающий эту сумму, овладевая всем этим, но какой шкалой ценностей измерять смерть и страдание?

— Спассо, вырубайтесь-ка. Вы уже это говорили.

Было время, когда Траск не позволил бы себе говорить таким образом ни с этим человеком, ни с кем другим. Если развить закон Грешмана, то: плохие манеры порождают хорошие.

V

Идя рядом, они стали снижаться прямо на Эглонсби, что на Аматерасу, — “Немезида” и “Бич космоса”. Радиолокатор засек их, когда они находились в световой полусекунде полета, к тому моменту вся планета знала об их возвращении, но причина возвращения никого не интересовала. Пол Корефф прослушивал по крайней мере двадцать радиостанций и, как только удавалось радиостанцию опознать, следил за ней. Передачи велись постоянно возбужденным тоном, даже с паническими нотками, причем все — на неплохом языке Терры.

Гарвен Спассо был взволнован. На экране связи появился Боук Валкенхейн с “Бича космоса”.

— Они получили радиограмму и засечку на радиолокаторе! — прокричал он.

— Ну и что? — удивился Харкеман. — Они получили радиограмму и засечку на радиолокаторе двадцать лет назад, когда Рок Морган был здесь на “Угольном мешке”. Но у них нет ядерной энергии, верно?

— Действительно, нет. Я принимаю много электрических разрядов промышленного происхождения, но не ядерного.

МАРДУК

I

Принц Траск Танитский и принц Саймон Бентрик обедали на верхней террасе здания периода Федерации, которое некогда было плантаторским домом. От этого периода кое-что уцелело; теперь же в здании размещался муниципалитет города, выросшего вокруг этого дома, каким-то образом не пострадавшего во время молниеносной войны Даннена. Рассчитанный на население порядка пяти — десяти тысяч человек, город был переполнен почти пятьюдесятью тысячами бездомных беженцев из полудесятка других подвергшихся разрушению городов. Беженцы не вмещались в домах, теснились в расползающемся во все стороны лагере из наскоро сколоченных хижин и убежищ. Все — местные жители, мардукане и космические викинги — занимались выдачей пособий и восстановительными работами, и вот впервые обоим командирам представилась возможность вместе пообедать. Принцу Бентрику несколько портило удовольствие то, что с места, где он сидел, видел шар своего прикованного к земле поврежденного корабля.

— Сомневаюсь, что на нем можно взлететь с планеты, не то что войти в гиперкосмос.

— Ну, тогда отвезем вас с экипажем на Мардук на “Немезиде”. — Из-за лязга и грохота машин говорили громко. — Надеюсь, вы не думаете, что я оставлю вас здесь на мели?

— Не знаю, какая встреча ждет меня и вас. Последнее время викинги не особенно популярны на Мардуке. Могут поблагодарить, что вернули подлежащего суду, — горестно сказал Бентрик. — Знаете, я бы расстрелял того, кто допустил, чтоб мой корабль попал в ловушку. Пока я сообразил, что они появились из гиперкосмоса, те два корабля уже были в атмосфере.

— По-моему, они были на планете до появления вашего корабля.

II

У Мардука было три луны: большая, диаметром 1500 миль, и два неказистых огрызка диаметром двадцать пять миль каждый. Большая луна располагала фортификационными сооружениями, а вокруг нее на орбите патрулировали два корабля. Как только “Немезида” вышла из последнего гиперпрыжка, у нее запросили пароль, и оба корабля сошли с орбиты ее встретить, и был засечен старт с планеты еще нескольких кораблей.

Принц Бентрик расположился у экрана связи — и сразу же столкнулся с трудностями. Несмотря на то, что ситуация была объяснена ему дважды, комендант не разобрался. Поражение флотилии королевского флота в битве с космическими викингами — это в достаточной степени плохо, но ее спасение и доставка на Мардук другим викингом — просто ерунда. Бентрик переключил экран на королевский дворец в Малвертоне. Сначала с леденящей вежливостью говорил с кем-то, стоящим в иерархии знати на несколько ступеней ниже его самого; потом — с уважительной вежливостью обратился к кому-то, назвав принцем Вандарвантом. Наконец, после пятиминутного ожидания, на экране появился хрупкий седовласый человек в черной шапочке. Принц Бентрик немедленно вскочил. То же сделали остальные находящиеся на командном пункте мардукане.

— Ваше Величество! Какая честь!

— Все в порядке, Саймон? — заботливо спросил старый джентльмен. — Они вас не обидели, правда?

— Спасли жизнь мне и моим людям, а обращаются со мной, как с другом и товарищем, Ваше Величество. Не дадите ли разрешения официально представить вам их командира, принца Траска Танитского?

III

Десятилетний сын принца Бентрика, граф Стивн Рэйварский, в форме младшего лейтенанта Королевского флота пришел в сопровождении своего наставника — престарелого капитана. Оба остановились у входа в покои, занимаемые Траском, и мальчик ловко отдал честь.

— Разрешите взойти на борт, сэр? — обратился он.

— Прошу на борт, граф, капитан. Оставьте церемонии, присаживайтесь; вы как раз ко второму завтраку.

Как только они сели, Траск направил карандаш с ультрафиолетовым лучом на прислуживающего робота. В отличие от мардуканских роботов, имевших вид сюрреалистически выполненных, затянутых в латы рыцарей Доатомной эпохи, это было гладкое яйцевидное устройство, плававшее в нескольких сантиметрах от пола, используя собственную антигравитацию. Стоило овоиду приблизиться, как его верхушка открылась, как распахивается панцирь жука, и закачались вращающиеся подносы с едой. Мальчик бросил очарованный взгляд:

— Этот робот, сэр, сделан в Мире Меча или вы его где-то захватили?

IV

На следующее утро Траску удалось убедить всех в том, что ему нужно какое-то время побыть наедине с собой. И вот он сидел в саду, рассматривая радуги, возникавшие в клубах водопада, пересекавшего долину. Зрелище понравилось бы Элейн, однако сейчас ее с ним не было.

Вдруг он почувствовал, что кто-то слабым, застенчивым голосом к нему обращается. Обернувшись, он увидел маленькую девочку в шортах и безрукавке, державшую белого щенка длинношерстной породы с большими ушами и трогательными глазами.

— Привет обоим, — сказал Траск.

Щенок изогнулся в надежде лизнуть лицо девочки.

— Не смей, Мопси. Мы хотим поговорить с этим джентльменом, — произнесла она. — Вы на самом деле настоящий космический викинг?

V

Цветная какофония, угасая, переросла в серость гиперкосмоса; до Танита — пятьсот часов. Гуатт Керби, радуясь возобновлению занятий музыкой, фиксировал безопасный режим работы пульта управления. И Вэнн Ларч вернется к своим краскам и кистям, и Элвин Карффард к действующей модели чего-то, не оконченного им. “Немезиде” предстоит завершить прыжок с Одумлы.

Траск пошел в помещение с каталогами корабельной библиотеки и нажал кнопку, вызвав запись “История старой Терры”. Благодаря Отто Харкеману таких книг было много. Затем нажатием кнопки вызвал запись “Гитлер, Адольф”. Харкеман прав — все, что должно произойти в человеческом обществе, уже происходило, в том или ином виде, когда-то и где-то. Гитлер поможет ему понять Заспара Макенна.

К моменту приближения корабля к планете, когда в центре экрана возникло желтое солнце Танита, Траск уже многое знал о Гитлере, которого изредка называли Шикльгрубером, и с грустью понял, что огни цивилизации на Мардуке угасают.

Помимо “Ведьмы”, с которой сняли диллингэмское оборудование и которую начинили тяжелым оружием и приборами обнаружения, “Бич космоса” и “Королева Флавия” патрулировали вокруг планеты. Сразу же за атмосферой на орбите находилось еще полдесятка других кораблей, в том числе: гильгамешский, один из грузовозов маршрута Грэм — Танит, два корабля викингов-ландскнехтов, а также новый, не знакомый Траску корабль. Запросив базу на луне, он получил ответ, что это — “Богиня солнца” с Аматерасу. Траск не ожидал, что они будут способны на это меньше чем через год. Отто Харкеман на “Корисанде” находился в отлучке — рейдировал, торговал, посещал планеты, с которыми шла торговля.

В Ривингтоне Траск отыскал своего двоюродного брата — Никколэя Траска. А когда спросил о Трасконе, Никколэй выругался:

Эдмонд Мур Гамильтон

ЗВЕЗДНЫЕ КОРОЛИ

1. ПРИЗЫВ

Когда Джон Гордон впервые услышал голос в своей голове, то подумал, что сходит с ума. Была ночь, он уже засыпал. Голос звучал четко, подавляя его собственные мысли.

“Слышите ли вы меня, Джон Гордон? Вы меня слышите?”

Гордон сел на постели, окончательно проснувшись. Он слегка испугался. Было в этом голосе нечто непонятное и тревожное.

Потом он пожал плечами. С мозгом бывает всякое, когда человек наполовину спит и воля ослаблена. Нет, это ничего не значит.

Он позабыл о голосе до следующей ночи. А когда начал уплывать в царство сна, четкий мысленный голос раздался снова:

2. БУДУЩАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Сознание медленно возвращалось к Гордону. Он лежал на высоком столе в комнате, ярко освещенной солнцем.

Несколько мгновений он ошеломленно глядел вверх, ощущал ужасную слабость и дрожь. Прямо над головой, словно только что поднятый, нависал какой-то странный аппарат, похожий на серебряный шлем со множеством проводов.

Потом в поле зрения появилось сморщенное лицо седовласого старика; но ощущаемое им возбуждение делало его голубые глаза молодыми и блестящими.

Он заговорил с Гордоном, и голос его был резким от волнения. Но язык был совершенно незнаком Гордону.

— Я не понимаю, — беспомощно сказал Гордон.

3. ТАИНСТВЕННЫЕ АГРЕССОРЫ

Внезапно его прервали. В башню вбежал еще один бледнолицый солдат.

— Тревога! Сюда приближаются три космических крейсера!

— Патруль Империи! — взвизгнул офицер Лиги. — Скорее!

Воспользовавшись замешательством, Гордон вырвался из рук противников. Схватил какой-то тяжелый металлический предмет и яростно отбивался. У него было то преимущество, что он им требовался живой и невредимый, ему же церемониться было необязательно. Двое повалились от его свирепых ударов, но остальные снова скрутили его и вырвали из рук импровизированное оружие.

— Теперь к кораблю! — крикнул, задыхаясь, бледный офицер Лиги. — Скорее!

Артур Чарльз Кларк

ГОРОД И ЗВЕЗДЫ

1

Много часов прошло, прежде чем они выбрались из Пещеры Белых Червей. Но даже сейчас не было уверенности, что какое-нибудь из бледных чудовищ не преследует их, а оружие почти полностью исчерпало заряд энергии. Но впереди, как и прежде, указывая путь, светилась стрела, служившая им чудесным проводником в лабиринтах Хрустальной горы. Выбора не было — они должны были следовать за ней, хотя, как не раз случалось прежде, она могла привести их к еще более ужасным опасностям.

Элвин оглянулся, чтобы проверить, все ли идут за ним. Ближе всех была Алистра, несшая сферу с холодным немеркнущим огнем, благодаря которому на протяжении всего путешествия они видели красоту и ужасы подземного мира. Бледное белое сияние заполняло узкий коридор и отражалось от сверкающих стен. Пока его мощность не иссякнет, они смогут видеть, куда идут и обнаружить присутствие любой видимой опасности. Но самые страшные опасности в пещерах — а Элвин хорошо это знал — были невидимыми.

За Алистрой, сгибаясь под тяжестью лучеметов, шли Нарриллиан и Флоранус. У Элвина мелькнула мысль: почему лучеметы такие тяжелые? Ведь им вполне могли дать гравитационные нейтрализаторы. Он всегда думал о таких вещах, даже в разгар самых отчаянных приключений. А как только у него появлялись подобные мысли, казалось, что структура реального искажалась, и за привычным миром чувств он на мгновение улавливал другой — совершенно непохожий и чуждый… Как будто совсем другой мир.

Внезапно коридор закончился глухой стеной. Неужели стрела света вновь обманула их? Но нет: как только они приблизились, скала начала оседать и рассыпаться, как пыль. Сквозь стену прокладывало дорогу быстро вращавшееся металлическое острие, постепенно увеличившееся до размеров огромного бура. Элвин с друзьями отошли назад и ждали, когда машина прорвется в пещеру. С оглушающим скрежетом металла о камень, который, без сомнения, должен был быть слышен во всех потайных уголках Горы, гигантский крот наконец пробрался через стену и остановился возле них. Открылась массивная дверь. На пороге появился Каллистрон. Он махал рукой и кричал, чтобы они поспешили. (“Почему Каллистрон? — удивился Элвин. — Что он здесь делает?”). Через какое-то мгновение они уже были в безопасности, а машина вновь стала наклоняться вперед, вгрызаясь в толщу земли.

Приключение было окончено. Скоро, как, впрочем, и всегда, они попадут домой, и все, что они испытали — удивление, ужас и волнения, — будет позади. Останется только усталость и удовлетворение.

2

В комнате было темно. Только на одной мерцающей стене струились и угасали похожие на прибой цветовые волны: Элвин грезил наяву. Только часть созданного пришлась ему по душе. Он влюбился во вздымающиеся очертания гор, встающих из моря. В устремленных вверх изгибах ему чудилась сила и гордость. Он долго изучал их, потом ввел в ячейку памяти видеолайзера — там они будут храниться до тех пор, пока он не кончит экспериментировать с остальными частями картины. Но что-то все время ускользало, хотя он и не мог определить, что именно. Снова и снова пытался Элвин заполнить пустые места: видеолайзер считывал с мозга Элвина изменчивые образы и материализовывал их на стене, однако ничего не выходило. Линии были размытыми и неуверенными, цвет — скучным и тусклым. Если художник не знает, к чему стремится, не представляет конечной цели, никакие самые совершенные аппараты не сделают это за него.

Элвин стер свои убогие наброски и мрачно уставился на заполненный только на одну треть прямоугольник, где он пытался создать нечто прекрасное. Вдруг, неожиданно для себя, он вдвое увеличил изображение, оставшееся на стене, и переместил его в центр. Нет — это выход для лентяя, к тому же нарушилось равновесие. Но что еще хуже — изменение масштаба выпятило несовершенство в самом построении, неуверенность линий, таких четких на первый взгляд. Придется начинать сначала.

— Все стереть, — приказал Элвин машине. Исчезла голубизна моря и, как дым, растворились горы. Осталась пустая стена. Как будто ничего и не было. Они исчезли точно так же, как все моря и горы Земли растворились в небытии за сотни тысяч веков до рождения Элвина.

Снова комната заполнилась светом. Светящийся прямоугольник, на который Элвин проектировал образы, растворился и уже ничем не отличался от других стен. Но стены ли это были? Для того, кто никогда не видел ничего подобного, комната показалась бы действительно странной, абсолютно безликой и без намека на мебель. Создавалось впечатление, что Элвин стоит посреди сферы. Между полом, потолком и стенами не существовало никаких видимо разделяющих их линий. Не было ничего, на чем можно было бы остановить взгляд. Пространство, окружающее Элвина, могло быть и в 3 метра и в 10 миль — насколько хватало воображения. Наверное, трудно было бы сопротивляться искушению: пойти с вытянутыми вперед руками, чтобы выяснить физические границы этого странного помещения.

Однако подобные комнаты были “домом” для большинства представителей человеческой расы в течение громадного периода ее истории. Элвину стоило только представить, чтобы стены стали окнами в ту часть города, куда он хотел. Следующее желание — и машины, которых он никогда не видел, наполнят помещение проекциями образов любой мебели, какой он только пожелает. А настоящая ли она — вопрос вряд ли интересовавший кого-либо в течение вот уже миллионов лет. И действительно, образы были не менее реальны, чем любые другие материальные предметы. Когда необходимость в них проходила, они становились частью призрачного мира Берегов Памяти города. Как и все в городе, они не могут постареть и измениться, если только их запрограммированные образы не будут преднамеренно стерты по чьему-то желанию.

3

Когда Джесерак с родителями исчезли, Элвин лег и в течение долгого времени пытался ни о чем не думать. Он закрыл пространство комнаты вокруг себя, чтобы никто не мог помешать.

Нет, он не спал; сон — это состояние, которое он никогда не испытывал; оно принадлежало миру, где существует день и ночь, а здесь был вечный день. Однако это было наиболее близкое состояние к тому, забытому, и хотя это было не так уже важно, он знал, что именно оно поможет ему сосредоточиться.

Он узнал не так уж много нового. Почти обо всем, о чем рассказал Джесерак, он догадывался. Но одно дело догадываться, а другое — когда догадка подтверждается и ничего уже нельзя опровергнуть.

Как это может отразиться на его жизни, если отразится вообще? Этого он не знал. Состояние неуверенности было совершенно новым для него. Если он не сможет полностью слиться с жизнью Диаспара, какое это будет иметь значение? Но если не удастся в этой жизни, может, он достигнет этого в следующей или какой-то иной?

Мысль только формировалась у него в мозгу, но Элвин уже отказался от нее. Диаспара вполне достаточно для всего остального человечества, но только не для него. Он не сомневался в том, что можно прожить тысячи жизней и не узнать всех чудес города и не испытать все разнообразные ощущения, которые тот мог дать. Все это получить можно. Но не достигнув большего, он никогда не будет удовлетворен. Осталась только одна нерешенная проблема:

чего именно

?