Первый том мемуаров французского посла в Петрограде Мориса Палеолога в своей основной части, если не говорить о некоторых позднейших фальсификаторских вставках, отмеченных нами в предисловии к указанному тому, был написан в первый период, охватывающий события от 20 июля, дня прибытия в Петроград президента Французской республики, до 31 декабря 1915 года.

 То было время, когда царизм чувствовал себя еще всемогущим в России, когда, связанный с французским правительством и французской биржей финансовой цепью и всякого рода военными конвенциями и договорными отношениями, он мог безнаказанно расточать русские военные ресурсы не в интересах обороны самой России, а исключительно в интересах защиты подступов к Парижу и Вердену, согласно приказам французского командования, распоряжавшегося русской армией, как армией какого-нибудь Сенегала.

 То было время, когда те немногие русские генералы, которые ясно видели, что армия русская идет к полному разгрому, что весь план ее боевых действий построен сообразно с обстановкой на французском, а отнюдь не на русском театре войны, не осмеливались высказывать своего мнения, когда французский посол чувствовал себя полным хозяином в России и мог обращаться б главнокомандующему всех русских армий, великому князю Николаю Николаевичу, со словами, равносильными боевому приказу: "Через сколько дней, милостивый государь (monsieur), вы перейдете в наступление", мог говорить в таком тоне, не считая для себя даже нужным, сообразно с этикетом, назвать великого князя его титулом "ваше высочество", как бы для того, чтобы подчеркнуть этим, что здесь начальник, представитель Французской республики, говорит с своим подчиненным, дядей русского царя, правителем французской колонии, играющей роль поставщика пушечного мяса для современного Карфагена.

 Тяжелые поражения, понесенные русской армией в результате неудачного наступления на Восточную Пруссию, предпринятого в целях спасения Парижа в августовские дни 1914 года; дальнейшие неудачи, вызванные не в малой мере постоянным вмешательством французского командования в военные операции на русском фронте, заставившим Россию отказаться от единственно целесообразного плана военных действий, дававшего шансы в борьбе с Германией {Подробнее об этом плане см. нашу работу: "Советская Россия и капиталистическая Франция".}; с другой стороны, неудачи англо-франко-бельгийской армии на западном фронте иее, справедливо вызывавшие усмешки русских генералов, продвижения, в результате успехов, "на пятьдесят метров", наряду с гигантскими военными операциями русских армий {Конечно, с точки зрения Палеолога, русские как бы сознательно преуменьшали значение военного содействия Франции. "Несмотря на все наши усилия, - жалуется он, - путем газет, докладов и кинематографических лент, доказать интенсивность борьбы на западном фронте, ее недооценивают".}; ничтожная помощь союзников России в снабжении вооружением, вместе с беспощадной эксплуатацией русского "пушечного мяса"; рост недовольства войной в широких слоях населения России, усталость от войны, разруха и пр. - все это постепенно действовало на изменение отношений правящих кругов России и высшего военного командования к союзникам. Вместе стем простой инстинкт самосохранения, смутное предчувствие надвигающейся грозы, заставляли многих приближенных царя задумываться над роковыми последствиями авантюры, в которую втянулась Россия. Таким образом, с одной стороны в верхах начинает зреть мысль о необходимости выхода России из союза и заключения сепаратного мира, с другой - высшее русское командование начинает обнаруживать тенденцию не следовать уже слепо французской указке и вести по возможности самостоятельную линию.

 В это время особое влияние на план военных действий на русском театре приобретает новый начальник штаба генерал Алексеев, старавшийся, - до октябрьской революции, после которой он, из ненависти к новому строю, продался Англии и Франции - действовать исключительно как "начальник генерального штаба высшего командования русских войск" (что ставит ему в упрек Палеолог). Алексеев делал попытки сообразоваться прежде всего с обстановкой на русском театре военных действий, а не на французском, салоникском или румынском, как этого хотелось Палеологу, настаивавшему на полной ломке всего плана, выработанного русским генеральным штабом под влиянием тяжелых уроков войны.