Туман рождался из пустоты, даже на открытых и чистых местах. Каменную ложбину, где пять минут назад просматривалась каждая плитка сланца, вдруг быстро затягивало серым облачком с бесформенными краями, оно на глазах густело и, заполнив впадину, растекалось во все стороны. Среди задумчивых, ко сну отходящих берёзок тоже появились серые клочья; повисев над травой и как будто собравшись с силами, туман медленно и важно переливался вниз по луговому склону.

Туман безмолвно и быстро заволакивал высокогорье, грустно притихшее после захода солнца. Серая мгла закрывала ландшафты, вечерние горы тускнели, расплывались, леса, вершины и ближний луг на глазах делались призрачными и нереальными.

Самур все чаще подымал голову и беспокойно принюхивался к повлажневшему воздуху. Не в силах больше лежать, он поднялся и, разминая спину, изогнулся, едва не дотронувшись животом до нагретых за день камней. Сделав пробежку, пёс вернулся и сел, твёрдо поставив сильные передние лапы.

Поток воздуха шёл снизу, из лесов; он набегал на травянистое высокогорье и приносил запах сырости, тлена и горьковатых желудей. Временами набрасывало сверху, и тогда влажный нос Самура улавливал аромат сухих цветов, нагретого за день камня и слабый дух овчарни. Этот запах особенно волновал его, память о прошлом была ещё живой. Боевой трепет охватывал сторожевого пса. Он нервно зевал, открывая чёрную, клыкастую пасть.

Егор Иванович жил в Камышках, небольшом посёлке возле быстрой реки, зажатой хребтами Кавказа. В посёлке этом все охотники, все натуралисты. С детства познают тайны леса и гор, а возмужав и чему-то научившись в школе, вдруг начинают понимать, что от леса им уже не уйти, потому что без него, как и без гор, жизнь кажется им просто немыслимой.

Лес подходит вплотную к посёлку. Он начинается прямо за огородами — и не как-нибудь, а непролазными джунглями, переплетением ежевики, лиан, бузины, осиновых и дубовых веток. Сюда, на огороды, делают набеги кабаны, когда в июне — июле съедают они последний прошлогодний орех в лесу и начинают голодать.

Горы тоже рядом. Долина узкая, с двух сторон высочайшие, лесом покрытые вершины. Такое зеленое, длинное корыто с плоским дном. В долине, которая тянется до самого перевала, всякий раз, если дует южный ветер, слышится запах Чёрного моря. Хотя и далеко оно, но дыхание моря подымается по согретым склонам высоких гор, преодолевает перевал и приносит сюда, на северную сторону, влагу и тепло. Дремучая, вечнозелёная растительность субтропиков только в этом месте переваливает через Главный Кавказ.

Древний мир, населённый людьми ещё в ту пору, когда в диковинку был каменный топор из обсидиана, как и кремнёвые наконечники для стрел. От наших пращуров в долине этой реки и по склонам гор остались странные сооружения из громадных, обтёсанных каменных плит. Эти домики, называемые дольменами, очень напоминают современные доты. Стоят они на возвышенностях, загороженные лесом. Есть у них только один круглый лаз, одна амбразура, через которую можно забраться в сухую, каменную камеру. Дольмены привлекают туристов, учёных-археологов и, конечно, мальчишек из Камышков и ближних посёлков: лучшего места для игр в немцев и партизан, в браконьеров и егерей просто не найти. И все — учёные, туристы, случайные приезжие, мальчишки — до сих пор ломают голову над вопросом: кто строил эти дольмены, зачем строил и как все-таки при тогдашней, доархимедовской технике, без кранов, без минских тяжеловозов и челябинских бульдозеров, пращуры наши смогли обтесать, перевезти и точно уложить эти каменные плиты весом в десяток тонн каждая? Кто, а главное — зачем?..

Саша уселся около Самура и стал думать, пытаясь доискаться до причины случившегося. Как очутилась отцовская собака у домика без хозяина, кто стрелял в Самура и где, наконец, отец? Происшествие выглядело очень странным, даже страшным, в голову приходили мысли о злоумышленниках. Если стреляли в Самура, то могли стрелять и в отца. Вдруг он тоже лежит где-нибудь поблизости и ему уже не нужна никакая помощь? Или, раненный, ползёт по лесу, тщетно надеясь на счастливое избавление. Если бы Самур мог встать! Но Шестипалый лежал, откинув голову, бока у него запали, все ребра были на виду. Он тяжело дышал. Будет ли жив, это ещё вопрос.

Вечерело. Громче шумела помутневшая река.

Саша решил поскорее сделать обход. Первый круг, ещё в сухой штормовке и брюках, он завершил за полчаса, оглядел все лесные закоулки близ сторожки. Потом пошёл по второму, более широкому, кругу.

Мокрые ветки обдавали его водой, одежда быстро промокла. Кеды скользили по листве и камням. Саша быстро выдохся, но все же обошёл довольно большую площадь, заглядывая под кусты и прислушиваясь к каждому звуку. Тишина стояла невероятная. Не пели птицы, не звенели комары. Листва отяжелела и обвисла. Саша изредка кричал, свистел, но никто не отозвался. С трудом выбрался на тропу, близ которой нашёл Самура. Внимательно пригляделся и тогда увидел следы от сапог, ещё не смытые дождём. На глинистом подъёме особенно чётко отпечатались подошвы крупных резиновых сапог с косой узорчатой ёлочкой. И ещё два следа, один тоже от резины, второй от кирзы. Так, значит, шли трое. Отпечатки отцовских сапог он знал отлично: сколько раз ходил за ним по пятам — хочешь не хочешь, а запомнишь. Отцовские сапоги здесь не ступали, по крайней мере во время дождя. Значит, избушку посетили чужие. Кто? Они пытались уничтожить Самура. Зачем? И как Самур оказался здесь один?

Километра за четыре до лесной избушки, где тропа извилисто спускалась в глубокую долину реки, Егор Иванович свернул налево и пошёл по дикому, нехоженому лесу, стараясь держаться хребтины длинной горы.

Саша следовал за ним.

В ушах его ещё долго стоял хриплый лай и тоскливое завывание Самура. Жалость к своему четвероногому другу больно царапала сердце. Что там ни говори, а поступили они с больной собакой не лучшим образом. Саша вздыхал, мучил себя, но понимал, что обстоятельства сильнее его желания. Вот оно, пятнадцатое число…

Больше всего Саша боялся, что этот лысый пройдоха сделает что-нибудь с Самуром. Убьёт или отравит, а потом скажет, что сбежал.