Убегающее зеркало

Папини Джованни

Из сборника «Итальянская новелла XX века» — продолжение вышедшего в 1960 году сборника «Итальянская новелла, 1860–1914».

Это было в одно странное зимнее утро на знакомом большом вокзале. Человек, которого я не знал, с двумя фиалками в петлице пальто, доказывал мне, что жизнь великолепна, что люди счастливы и мир прекрасен. Я слушал его с большим интересом, время от времени стряхивая с сигареты пепел: она так быстро тлела на ветру, что я почти не успевал затянуться. Я слушал и улыбался, а Человек, которого я не знал, воодушевлялся все больше и больше: оставив юмор, он говорил теперь с восторгом, жаром и увлечением. Поток слов струился как расплавленная лава, на глазах у меня отливаясь в новые, убедительные, твердые формы. Эта речь пьянила как шампанское: в ней будто что-то пенилось и кипело, вызывая желание обниматься и плакать, танцевать и смеяться коротким заливистым смехом.

Потом он сказал: «Подумайте, синьор, подумайте о величии прогресса, который совершается на наших глазах и ведет людей от прошлого к будущему: от того, чего уже нет, к тому, чего еще нет, от воспоминаний к надеждам. Дикари не умеют предвидеть будущего, они о нем не думают и не заботятся. Но мы, цивилизованные люди, мы, новые люди, живем будущим и ради будущего. Вся наша жизнь обращена к тому, чего еще нет, но что будет завтра. Мы посвящаем свой сегодняшний день завтрашнему — каждое сегодня, которое проходит, новому завтра, которое тоже пройдет, и делаем это мужественно и благоговейно. Этот огромный прогресс пророческого духа и есть то, перед чем рушатся все преграды, что дает нам силы, что заставляет открывать новые возможности. Благодаря ему мы смогли стать хозяевами земли, небес и моря и — что гораздо важнее — нас самих».

В этот момент к вокзалу подошел мощный состав. Его торжествующий грохот на стыках рельс, его короткий, решительный сердитый свисток прервали речь Человека, которого я не знал. Когда поезд остановился, разбежались в разные стороны пассажиры и настала тишина, нарушаемая лишь глухими вздохами паровоза, Человек хотел было возобновить свою речь, но я его опередил:

— Синьор Человек, — сказал я, — вот этот поезд, который только что прибыл, ни о чем вам не говорит в связи с вашей речью? Вы не поняли, что он вам ответил? Хотите, я повторю вам его ответ, я, скромный переводчик, умеющий переводить на людской язык речь поездов и многих других вещей? Всего несколько минут назад этот поезд — маленький, тесный, ярко освещенный мирок — двигался через пустынные туманные ноля со средней скоростью его километров в час. И вот он остановился, в мгновенье ока исчезли все обитатели этого маленького городка на колесах, машинист утирает со лба пот, и вид у него не очень довольный. Колеса лениво приросли к рельсам, а пустые темные вагоны с грустью вспоминают о болтовне пассажиров и об их разноцветных чемоданах. Но оставим поезд и вернемся к людям. Мне пришла в голову одна абсурдная мысль, и я выскажу ее вам, синьор Человек, потому что рядом со мной нет толпы, которая могла бы меня выслушать. Но если бы тут были все, кого я хочу видеть, я сказал бы так:

«Представьте себе, люди, совершенно невозможную, абсурдную, чудовищную, ужасную вещь. Представьте себе, что в какой-то момент мир вдруг остановился и вместе с ним все вещи застыли в том положении, в котором их застал этот миг, а люди стали неподвижными, как статуи, навсегда сохранив свою последнюю позу. Если бы это произошло, но при этом человек не утратил бы способности мыслить и мог сопоставить то, что он сделал с момента рождения, с тем, что он хотел совершить, прежде чем умрет, — то представляете ли вы себе, какое отчаяние таилось бы под трагическим молчанием застывшего мира?