Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя мир, старик приникает к общему потоку умиротворяющего благодатного света…
Дом стоял на западной окраине Франкфурта, близ реки Нидды. Старик и не рассчитывал на то, что может его унаследовать, более того, он даже пришел в ужас, узнав об этом. В первый момент он даже не мог припомнить имени прежнего владельца дома.
У здания был типичный послевоенный фасад — грязный и невыразительный. В последний раз его, вероятно, красили никак не позже, чем в конце пятидесятых. Штукатурка на фасаде была покрыта грубыми, извилистыми, как черви, трещинами, в которые за прошедшие десятилетия въелась грязь, образовав на стене черную сетку. Это был угловой дом с кафе и мясной лавкой на первом этаже. А улица Старый-Редельгейм, на которой он стоял, была узка и петлиста. В течение дня с интервалами в десять минут мимо дома проезжал очень шумный трамвай с надписью «23 Редельбергвег». Старику нравился звон трамвая, он привык к нему уже через короткое время и ночную тишину стал воспринимать как нечто весьма искусственное.
Он так толком и не привык к новой обстановке, как многие люди его возраста, когда им приходится вдруг переезжать. Часть его существа так и осталась в Берлине. Когда он уставал или пропускал пару лишних стаканчиков, то подчас не с первого раза находил свою кровать или начинал искать двери не в той стороне.
Он не захотел вкладывать много сил в свой переезд. Стенку он оставил на месте, а книги подарил соседу, который по выходным продавал всякое старье на барахолке у Крейцбергер-Мёккельбрюкке. Торговец показал ему длинные деревянные ящики, из которых шло на продажу наследство умерших, их письма и фамильные портреты, личные документы, и поэтому старик сжег все сохранившиеся у него фотографии.
В его новой гостиной стояли только два кресла, стол и старый шкаф со стеклянными створками. Стол был пуст, если не считать бесцветной скатерти и сигаретницы из черного тропического дерева, предназначенной для гостей. В ней хранились сигареты — ровесницы каменного века.
