Это Москва. Холодный свет возносящихся в ночное небо башен Сити. Священные булыжники Красной Площади. Музей-квартира Булгакова. Кот Бегемот на альбомном листе, скользящий в прорезь ящика «Письма для Мастера». Памятник Гоголю. Выхваченные сценки из басен на берегу Патриарших. Другой памятник Гоголю. Вкус меди на губах. Тепло, стекающее с кончиков твоих пальцев по моим щекам, как слезы. Андреевский мост. Дряхлое серое утро. Початая бутылка шампанского. Темная толща Москва-реки под нами.

Я помню. Пусть воспоминания ускользают, как зыбкие тени по воде, я все-таки помню.

Сто тысяч ночей тому назад мы стояли на том же месте и держали друг друга за руки. Твои поцелуи были великолепны, вьющиеся светлые локоны полны жизни, улыбка мила, а глаза застенчивы. Я читал отрывки из Лотреамона и подолгу утопал взглядом то в твоих глазах, то в водах внизу, и во мне боролись два таких странных, запретных, но сильных желания. Прыгнуть с парапета самому либо — толкнуть тебя.

— Weltgericht

[1]

, — шелестело меж нами. — Weltgericht, если бы наступил конец света, что за песнь ты бы спела, идя навстречу ему?

— Моя любимая группа — "Агата Кристи", — ответила ты.