Хотя из—за введенных в то время цензурой ограничений предлагаемый вниманию читателя материал содержит мало фактических сведений относительно того, какие бои происходили в период Африканской кампании, краткий обзор хода той операции, возможно, поможет читателю лучше сориентироваться.

8 ноября 1942 г. три тактических соединения, одним из которых являлась Западная оперативная группа войск, высадились на северном берегу Африканского континента.

[2]

Сухопутными силами Западной группы командовал генерал—майор Паттон. Штаб этого соединения, организованный как соответствующий орган управления армии, а не корпуса, должен был после завершения десантной операции послужить базой для штаба Пятой армии.

[3]

Западная оперативная группа войск состояла из трех соединений: северного — под началом генерал—майора Люсьена К. Траскотта, высадившегося в Пор—Лиоте; центрального — под началом генерал—майора Джонатана У. Андерсона, высадившегося в Федале;

[4]

и южного — под началом генерал—майора Эрнста А. Хармона, высадившегося в Сафи. Воздушными частями армии командовал бригадный генерал Джон К. Кэннон. Оперативная группа насчитывала тридцать две тысячи человек. Вся эта армада должна была оставаться под общим командованием адмирала X. К. Хьюитта до того момента, пока наземные силы и авиация не закрепятся на континенте. Адмирал ловко и без каких—либо неприятных инцидентов провел свой состоявший примерно из ста кораблей конвой через Атлантику; Хьюитт и его матросы всеми силами помогали высадке десанта.

Прибытие американцев оказалось полной неожиданностью для французов, но бой, как наглядно свидетельствуют понесенные сторонами потери, шел суровый. Французские моряки как на море, так и на суше сражались героически.

11 ноября, когда наземные силы были уже готовы ринуться в наступление, а самолеты заходили на цели, французы сдались. Промедли они еще всего какие—то минуты, дело бы, скорее всего, завершилось их уничтожением и разрушением Касабланки.

После создания Пятой армии от Западной оперативной группы войск, штаб которой разработал план вторжения в Сицилию, остался только первый бронетанковый корпус. Штаб корпуса усилили новыми кадрами и в рамках операции преобразовали в штаб Седьмой армии Соединенных Штатов.

Наземные силы союзников, включавшие в себя Восьмую британскую армию фельдмаршала Монтгомери и Седьмую армию Соединенных Штатов генерала Паттона, находились под верховным командованием генерала сэра Гарольда Александера. Действиями военно—морских сил Британии и США руководил сэр Эндрю Каннингхем, а военно—воздушными — главный маршал авиации сэр Артур Теддер.

Высадка наземных подразделений в Сицилии была осуществлена 10 июля 1943 г.,

[56]

при этом Восьмая армия Британии осуществляла вторжение на юго—восточном направлении, а Седьмая армия США — на юго—западном.

Подразделения 7–го пехотного полка 3–й дивизии под командованием полковника X. Б. Шермана вступили в Мессину в ночь 16 августа. Утром 17–го город заняла армия генерала Паттона, что означало: Сицилия пала. Кампания продлилась тридцать восемь дней.

Октябрь 1943 г

.

Теперь, когда прошло уже немало времени после окончания кампании в Сицилии, я считаю себя вправе высказать некоторые мысли о ней, о ее результатах и последствиях.

Первый звонок прозвенел еще тогда, когда мы находились на борту транспорта. Одна из шлюпок сорвалась с кильблоков и ударилась прямо в мой иллюминатор. В какой—то момент нам всем показалось, что в корабль попала бомба. Поскольку спали мы одетыми, то немедленно высыпали на палубу. Казалось, вся береговая линия охвачена огнем — горы, холмы и пригорки словно пылали.

Иногда из этого огромного костра вырывались лучи прожекторов, которые скользили по темной поверхности моря. Странная вещь, хотя из—за света прожекторов на палубе можно было без труда читать газету, неприятель, похоже, не видел нас с берега. Думаю, тут все дело в рефракции и легкой дымке, порожденных огнем.

Как только моряки на наших эсминцах видели вспышку прожектора, реакция была всегда одна и та же: немедленно тучи трассеров летели к цели, точно возвращающиеся в улей пчелы, и прожектор тотчас же гас.

Поскольку о моем визите в Каир уже сообщали в прессе и, более того, даже передавали сообщение о нем по радио, я считаю себя вправе написать об этом.

В 07.15 12 декабря техники на летном поле в Палермо залили горючее в баки самолета, на борту которого мы с полковником Кодменом

[74]

и восемью офицерами штаба Седьмой армии решили отправиться в Египет. Первую посадку мы совершили в Бенгази,

[75]

где успели перекусить, пока машину дозаправили.

Аэродром находился километрах в восьмидесяти от города, и повсюду на нем еще оставались небольшие осколки снарядов и авиабомб. Если не считать данного обстоятельства, можно с уверенностью сказать, что аэродром находился в превосходном состоянии. Земля в здешних краях практически лишена какой—либо растительности — вообще нет почти ничего такого, что подошло бы для использования в качестве ориентиров на местности. Кроме того, она чрезвычайно холмистая; должен сказать, что не так уж много мест на земле, где воинское подразделение может оказаться вне видимости, удалившись от наблюдателя всего на полтора километра. В таких условиях для ведения слежения за передвижениями противника весьма эффективным могло бы стать применение воздушных шаров. Даже командирские вышки, что использовались в старые времена артиллеристами, оказались бы полезными. Почва бурая, точно ее вынули из печи; тому, кто бывал в Индио,

[76]

легко представить себе, как выглядит эта земля — достаточно вспомнить лежащие там всюду пески. Однако стоит нескольким машинам пройти одним и тем же путем друг за другом, почва растрескивается. Ввиду данного обстоятельства, нас предупредили, что в условиях пустыни крайне желательно, чтобы транспортные средства не передвигались след в след. Как бы там ни было, в Индио мы находили более разумным следовать колоннами по одной и той же колее. Разумеется, вести военные действия на этой земле представляется мне делом менее сложным, чем в нашей американской пустыне, особенно в том, что касается танков.

Из Бенгази мы полетели прямо через пустыню в Тобрук — маленький запущенный городок с искусственной гаванью, где мы видели полным—полно разбитых судов и просто обломков кораблей.

Из Тобрука мы продолжили путь в направлении Аль—Аламейна, держась железной дороги. И хотя летели мы очень низко, все равно видели лишь небольшое количество разбитой техники и орудий. Линий связи практически вообще не было.

Так как фельдмаршал лорд Горт пригласил меня посетить Мальту сразу после Алжира, 4 января 1944 г. мы с полковником Кодменом и капитаном Стиллером сели в самолет и полетели на остров. Поскольку раньше трех часов нас в гости не ждали, у нас осталось время, чтобы пролететь над местами, где прошлой весной сражался наш 2–й корпус.

Когда мы были километрах в ста к северо—западу от Константины, наш пилот капитан Хетцер сообщил, что он как—то видел в этих местах руины древнеримского города. В общем, мы принялись искать эти развалины и нашли их. На удивление, мы обнаружили крупный и хорошо сохранившийся античный город с большим храмом и прекрасным театром. Однако сколько я ни смотрел на картах, ни на одной он не был обозначен.

Когда мы приблизились к Тебессе,

[84]

то оказались прямо над тем местом, где я принял командование 2–м корпусом. Перед моим внутренним зрением проносились поля, на которых ревели моторами танки, размещали орудия и ставили палатки для отдыха солдаты… ничего этого теперь не было. Прошло совсем немного времени, а следов пребывания огромного войска, сражавшегося на этой земле, уже не осталось.

Куда девались груды разбитой техники, которой полным—полно накрошили тут мы и немцы, когда Роммель атаковал Тебессу, осуществив бросок через Кассеринский проход? Все было убрано, причем так чисто, что, казалось, тут никогда не происходило никаких яростных баталий. Кто теперь вспомнит, что творилось у Ферианы, где размещался наш командный пункт, или у Гафсы?

[85]

Охватывая взглядом землю, на которой мы сходились с противником в смертельной схватке, осознаешь все величие американского солдата. Вести военные действия в здешних горах крайне трудно. Просто счастье, что я не представлял тогда, сколь сложна местность, на которой нам предстояло сражаться, — не было самолета, чтобы подняться в воздух и посмотреть на все своими глазами, так что приходилось принимать решения, руководствуясь тем, что можно было увидеть на карте. Знай я, как местность сложна, я бы, наверное, был осторожнее. Хотя в любом случае не стоит забывать одного очень важного момента: если тебе трудно воевать в той или иной местности, где основания полагать, что противнику легко?

С 1 августа по 24 сентября 1944 г.

28 июля 1944 г. генерал Паттон получил под свое командование Третью армию, уже высадившуюся в Европе.

Первая армия начала свое продвижение на Сен—Ло

[87]

26 июля. Наступление продолжало набирать обороты и в следующие дни. Оно достигло кульминации, когда 1 августа генерал Паттон, точно гром среди ясного неба, ворвался со своей Третьей армией на Бретонский полуостров.

В течение двух недель подразделения Третьей армии очистили Бретань от немецких войск, преследуя бегущего неприятеля до Лорьяна и Бреста. Части Третьей армии освободили территории по течению Луары до Анжера и в своем движении на восток выплеснулись за границы Ле—Мана и Алансона. К концу августа, когда немецкие подразделения все еще оставались в некоторых портовых городах Бретани, напор наступления Третьей армии достиг своего пика, части ее, обойдя Париж, дошли до Реймса, Вердена и Комерси.

Не позднее 5 сентября части Третьей армии оказались у Меца и Понт—а—Муссона, а 15 сентября подразделения 12–го и 20–го корпусов из ее состава вышли на реку Мозель и на некоторых участках даже перешли ее. Планы высшего командования спутали карты Паттона и остановили победное шествие Третьей армии; нехватка горючего, боеприпасов и всего прочего сковала ее силы и не дала командующему развить инициативу.

Когда в марте, апреле и мае 1944 г. я находился в штаб—квартире Третьей армии Соединенных Штатов в Англии, то постепенно укрепился в мысли, что армия должна осуществить высадку либо на полуострове Шербура, либо где—то в окрестностях Кале. Лично мне более привлекательным казался второй вариант, хотя операция на данном участке обороны противника могла вначале оказаться дорогостоящей, зато на следующих этапах мы заплатили бы куда меньшую цену. Когда армия высаживается с моря на судах—амфибиях, необходимо выбирать точку как можно более близкую к объекту. Кале же находился ближе к цели, чем Шербур.

Обдумывая возможные варианты развития событий, я отмечал вехи, казавшиеся мне судьбоносными на нашем пути, места будущих решительных сражений с противником. Так, я сказал мистеру Дж. Дж. Макклою, заместителю министра обороны, когда тот приехал к нам в Англию, что первое крупное столкновение Третьей армии с врагом произойдет в районе Ренна. Вышло же так, что та битва стала второй.

Также я отметил Лаваль, Шатобриан, Нант, Анжер, Тур, Орлеан, а также Бурж и Невер, поскольку в тот момент я чувствовал, что нам следует двинуться к югу от изгиба русла Луары. Я до сих пор так и не решил, правильно ли мы сделали, что не поступили в точности так.

Во многих других отмеченных мной точках позднее тоже происходили сражения, однако, поскольку сейчас при мне нет моей карты, назвать их все я не берусь. Точно помню, что я пометил Шартр и Труа, а также, как ни странно, Вормс и Майнц. Интересно, что ориентировался я по карте автомобильных дорог с масштабом 1:1000000, и если, как говорят: «Один человек — модель всего человечества», то лучшей основы для планирования кампании, чем сеть автомобильных дорог, не придумаешь.

Думаю, для высшего командования карты с миллионным масштабом — как раз то, что нужно. Потому что полководец должен принимать глобальные решения о том, какие транспортные артерии нужно пересечь, какие крупные населенные пункты захватить, чтобы нанести врагу наибольший ущерб. Как захватывать эти города и дороги, уже не наше дело, этим должны заниматься командиры следующего эшелона, ориентируясь по картам более крупного масштаба, а лучше — принимая решения, изучив территорию на месте.

С 25 сентября по 7 ноября 1944 г.

Этот период действий Третьей армии в Европе с полным правом можно назвать самым бессмысленным и бесплодным периодом в ее истории. Казалось, высшее начальство и погода сговорились с единственной целью не дать частям Третьей армии двигаться вперед. После двух месяцев быстрого продвижения и почти постоянного наступления подразделениям приходилось переходить к обороне и позиционной войне.

Несмотря на сказанное выше, все — от солдата до командующего — продолжали надеяться на возвращение жарких дней, и состояние дел постепенно улучшалось: чувствовавшие себя неуверенно на новых позициях войска медленно, но неуклонно овладевали ситуацией, закрепляясь на плацдармах, с которых им предстояло продолжить прерванное наступление.

В вышеуказанный период сопротивление немцев возросло и на других участках фронта. 21–я группа армий фельдмаршала Монтгомери потратила это время на освобождение от вражеских войск порта Антверпен и Вальхеренских островов. Первая армия, очистив от неприятеля Аахен, продолжала наседать и теснить немцев. Замедлилось продвижение 6–й группы армий генерала Диверса (Седьмая американская и Первая французская армии) в Вогезских горах. Русские вошли в Чехословакию и Венгрию, очистив от вражеского присутствия Будапешт. В Италии продвижение войск союзников к долине реки По шло медленно. Военно—воздушные силы продолжали наносить удары по немецким аэродромам и по индустриальным центрам.

P. D. H

.

Период с 25 сентября по 7 ноября стал самым трудным для Третьей армии. Впервые за все время мы не наступали быстро, впрочем, и небыстро тоже — мы фактически не могли наступать. У нас отсутствовали соответствующие возможности в борьбе с равными или превосходящими силами противника, занимавшего превосходные позиции. Даже погода, и та обратилась против нас. 25 сентября я получил от генерала Брэдли документ с грифом «Совершенно секретно», где говорилось то, что мне и так уже было известно из полученной на днях неофициальной информации, — нас вынуждают перейти к оборонительной тактике. Дабы сделать мой изложенный на словах план официальным, я предоставил генералу Брэдли письменные раскладки по укреплению оборонительных рубежей и расширению плацдарма на восточном берегу реки Мозель. Как значилось в заключительной части, весь план основывался на поддержании наступательного духа в войсках, а для этого необходимо продолжать продвижение на тех участках фронта, где только будет возможно.

26–го числа мы с полковниками Кодменом и Кампанолем отправились в Годрекур с целью найти мадам Жуатт, у которой в 1917–м останавливался генерал Маршалл.

[138]

Годрекур ничуть не изменился за прошедшие годы, но семья, которую мы искали, перебралась на Юг Франции. Однако мы все же не совсем напрасно проездили — мэр города, отец двух очаровательных дочерей, угостил нас вином, а одна из девушек поиграла нам на фортепиано.

Из Годрекура мы через Нёфшато поехали в Шомон и пообедали там в «Отель—де—Франс» — там, где генерал Першинг, генерал Харборд, де Шамбрен и я обедали осенью 1917 г., когда мы впервые прибыли в Шомон и избрали его в качестве штаб—квартиры Американского экспедиционного корпуса. Гостиницей заправляла та же самая семья, только поколением младше. Даже блюда, которые нам предложили, мало чем отличались от меню образца 1917 г. После обеда мы посетили дом, где жил генерал Першинг, а также казармы, где в течение двух лет размещался наш штаб.

За две недели до того 15–й корпус Третьей армии вторично взял Шомон и наши доблестные летчики разрушили казармы ударами с воздуха. Как бы там ни было, мой маленький кабинетик рядом с воротами уцелел. Хорошо, что они не разбомбили его, кабинет мне нравился, потому что тогда я был комендантом штаба Американских экспедиционных сил генерала Першинга, и это была первая солидная должность, которую я занимал.

В казармах полковнику Кампанолю пришлось пережить один неприятный момент. По дороге в Шомон он не уставал твердить нам о красивой француженке, которую знавал в 1917–1918 гг. и которую очень надеялся разыскать. Дама имела кое—какие связи с полицией, потому, когда мы находились в казармах, я поинтересовался у полицейского, не знаком ли он с той женщиной — другом полковника Кампаноля. «Вежливый» полицейский с убийственной откровенностью повернулся к Кампи и изрек: «Конечно, я прекрасно знаю ее. Однако она старовата даже для вас».

С 8 ноября по 8 декабря 1944 г.

Не составляло большого труда пробудить части Третьей армии от октябрьской летаргии. Они никогда не настраивались на оборону и были готовы что называется по первому свистку бежать в атаку.

«Свисток» прозвучал 8 ноября, когда был отдан приказ о наступлении. Хотя стихия восставала против них на протяжении всего октября, солдаты Третьей армии не зря топтались на Мозеле — все это, казалось, бездарно растрачиваемое время они пробовали на прочность оборону противника, подготавливая трамплин для последующего броска вперед — в Германию.

В период с 25 сентября по 7 ноября они продвигали фронт, обкладывая Мец с востока и с юга, но даже и к северу от города они были достаточно сильны для того, чтобы перейти реку Мозель в любом месте.

Их новое наступление на восток началось ранним утром 8 ноября. Тысяча орудий загрохотали в единый миг, давая старт атакующим, которые ринулись вперед, давя лягушек и утопая по колено в грязи под непрерывным дождем. Медленно, мучительно трудно, теряя людей, продвигались вперед части Третьей армии, чтобы к середине декабря течение операции могло подвигнуть ее организаторов на новые замыслы — совместную акцию, направленную к единой цели — прорыву к Рейну. Взятый штурмом, как это случилось впервые в 641 г. — тринадцать столетий назад, — Мец перешел в руки Третьей армии 13 декабря.

Наверное, ничего принципиально нового в том, что я собираюсь здесь сказать, вы не найдете, поскольку война известна с древности. Я, если уж на то пошло, тоже древний человек, так как изучал военное дело и использовал полученные знания на практике в течение сорока с лишним лет. Так что, возможно, все, что кажется мне осенившими меня свежими мыслями, на деле не больше чем всплывающие в подсознании воспоминания — что—то подслушанное и подсмотренное то тут, то там на протяжении моей долгой жизни.

Один солдат — это вся армия, поскольку ни одна армия не может быть лучше, чем ее солдат. Но солдат также и гражданин. На самом деле высшая обязанность и высшая привилегия гражданина — взяв оружие, защищать свою страну. Таким образом, быть солдатом — быть хорошим солдатом — почетно. По моему глубокому убеждению, любой, кого устраивает роль середнячка, недостоин называться американцем, да и вообще человеком. Чтобы стать хорошим солдатом, человеку необходима дисциплина, самоуважение, гордость за свою часть и свою страну, высокое чувство долга перед товарищами и ответственности перед командирами, а также основанная на собственных знаниях и умении уверенность в своих силах.

Дисциплина — это то, о чем всегда много говорили и о чем всегда будут много говорить, однако мало кто, как в Америке, так и за ее пределами, осознает, что такое дисциплина, и еще меньше людей понимает, почему она так необходима.

Когда парень идет в армию, он оставляет свой дом, причем часто делает это впервые в жизни. Вместе с домом он оставляет за спиной привычные табу, явившиеся результатом воспитания, привычки уважительно относиться к мнению родителей и друзей. Между тем именно эти табу, присутствия которых в привычных условиях сам он не замечал, в значительной мере и управляли его поступками — регулировали его жизнь. Когда он оказывается в части, где корректирующее влияние дисциплины не на должной высоте, парень легко может расслабиться, позволить себе некоторые вольности и поблажки, стать неопрятным, вялым и неготовым к выполнению своего долга. Воинская дисциплина как раз и призвана заменить домашние табу.

Во время требующих быстрого передвижения операций более целесообразно пользоваться второстепенными дорогами, чем главными. Во—первых, второстепенные дороги всегда хуже охраняются, нежели главные, а во—вторых, неприятель не будет так старательно минировать их и взрывать, отступая. Но зато уж после того, как территория окажется под вашим контролем, необходимо быстро привести в порядок главные дороги, чтобы наладить по ним снабжение войск всем необходимым.

Сами по себе искусственно созданные препятствия, в том числе и подорванные участки дороги, бесполезны, если поблизости не устраиваются засады. Однако нет никакой необходимости укрепляться непосредственно на подобных объектах, чтобы защищать их, поскольку противнику будет удобно вести по ним артиллерийский огонь. Достаточно занять выгодную позицию в нескольких сотнях метров в стороне и держать такого рода точки под обстрелом. Подойдет любое оружие, можно использовать стрелковое, а можно и артиллерию.

Управленческая дисциплина — показатель боевой дисциплины. Любой командир, который не хочет или не может добиться дисциплины в управлении частями, будет не в состоянии добиться дисциплины и в бою. Опытный офицер может лишь по результатам короткой инспекции подразделения определить степень пригодности его командира.

Чем выше звание, тем выше занимаемый пост, а чем выше занимаемый пост, тем больше у офицера свободного времени. Таким образом, старший по званию должен ехать с визитом к младшему, а не вызывать его к себе. Исключением может служить необходимость собрать сразу нескольких командиров подразделений для координации планов совместных действий. В этом случае младшие по званию должны ехать в штаб к старшему.

В ночных маневрах, совершаемых в обратную направлению наступления сторону, таится серьезная угроза, даже если движение назад осуществляется в рамках плана наступления. Дело в том, что личный состав, которому не известны причины такого маневра, может впасть в излишнее волнение и обратиться в панику. Если нужно отвести подразделения с передовых позиций, необходимо проследить, чтобы все солдаты были проинформированы, какие цели преследуют командиры.

Труд армейского офицера можно сравнить с трудом полицейского или пожарного. Чем лучше он справляется со своей повседневной работой, тем реже ему приходится выезжать на тревожные сигналы.

Оглядывая пристальным взглядом свою длинную карьеру военного, я поражаюсь тому, как редко я действительно, образно выражаясь, отрабатывал свой хлеб. Хотя, возможно, именно то, что мне так редко приходилось авралить, как раз и говорит о том, что в промежутках между сигналами тревоги я хорошо делал свое дело.

Приведенные ниже эпизоды остались в моей памяти как случаи, когда мое личное вмешательство приносило благотворные плоды.

Иногда курсанты в военном училище присваивают себе сомнительное право выражать собственное критическое отношение к иным офицерам через так называемое «молчание». Что это такое? А вот что. Когда тот самый «плохой» офицер входит в общую столовую, все курсанты встают по стойке смирно, не двигаются и не издают ни звука, пока офицер находится в зале. Я всегда был противником подобного поведения, поскольку считаю, что оно граничит с бунтом.