Как известно, в системе городов-государств классического периода истории древней Эллады ведущее положение занимали два полиса - Афины и Спарта. Оба этих государства, каждое по-своему, внесли огромный вклад в становление и развитие античной цивилизации. Долгое время, однако, Афины привлекали к себе гораздо более пристальное внимание ученых, нежели Спарта: до определенного момента греческий полис изучался в основном на афинском материале, что было продиктовано как наличием богатой древней традиции, так и политической конъюнктурой - в Афинах западные демократии видели прообраз открытого общества.

В свою очередь, давление политических и идеологических установок нового времени сильнейшим образом повлияло и на образ Спарты в работах западных антиковедов. При этом тема спартанского полиса оказалась необычайно актуальной и злободневной для нескольких поколений исследователей. Уже в 20-е гг. XIX в. К. О. Мюллер высказал идею о превосходстве спартанцев и вообще дорийцев над всеми остальными греками

000_1

. Данный тезис был подхвачен Я. Буркхардтом, который подверг переоценке казалось бы незыблемую аксиому об Афинах как идеальной модели полиса. Именно к Я. Буркхардту, по мнению которого Спарта, а вовсе не Афины, представляла собой подлинный образец полиса, самый совершенный его вариант

000_2

, восходит представление об особом положении Спартанского государства внутри полисного мира греков.

В период между двумя мировыми войнами интерес к Спарте и всему спартанскому среди немецких антиковедов усилился, особенно среди историков, связанных с правящими кругами Германии того времени. "Показательна была при этом идеализация дорийской Спарты... В касте спартиатов нацистская историография видела чистый нордический элемент, подлинную расу господ, а в полицейском режиме Спарты - идеальное воплощение тоталитарного государства..."

000_3

.

Так, по мнению Г. Берве, ведущего антиковеда фашистской Германии, спартанский космос "произрастал из вечных глубин народной души". Ни один законодатель не мог бы придать "спартанскому духу ту великолепную застывшую форму, которую он пронесет через столетия. Это - работа времени"

Восторги немецких исследователей по поводу Спарты разделяли и некоторые представители англо-американской школы антиковедения. Для них характерна тенденция полного уподобления Греции и, в частности, Спарты средневековой или даже современной западной действительности. Вместе с тем модернизация истории, как правило, сопровождается идеализацией Спарты, стремлением поставить Спарту в смысле политического и государственного устройства выше Афин. К примеру, известный английский историк Х. Мичелл

Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена изучению двух важнейших тем в истории Спарты - становлению спартанского полиса и началу его кризиса.

Процесс становления Спартанского государства в его классическом виде занимает длительный исторический период - практически всю греческую архаику (конец IX - конец VI вв. до н. э.), являя собой яркий пример того, какими путями могло идти формирование греческого города-государства под непрерывным воздействием военного фактора. Изначально таким фактором оказалось само вторжение дорийцев на территорию Лаконии, с которого, собственно, и начинается известная нам история Спарты, а впоследствии - длительные Мессенские войны, уже окончательно определившие то русло, по которому пошло в дальнейшем формирование спартанской гражданской общины. Порабощение мессенцев и превращение их в илотов изменило не только внутриполитическую ситуацию в Спарте, но и стало постоянным источником внешней угрозы. Именно поэтому закономерным итогом спартанской истории периода архаики, а также внешнеполитических усилий Спарты явилось образование Пелопоннесской лиги, в которой Спарта постепенно выдвигается на роль своеобразного квази-державного лидера. Особое внимание в первой части книги, построенной так, чтобы как можно более рельефно показать причины, заставившие Спартансткое государство выбрать нетрадиционный для античной Греции путь развития, уделено центральному событию данного периода - законодательству Ликурга, положившему начало сознательному и целенаправленному моделированию специфических общественных отношений в Спарте.

Во второй части работы исследуются основные проблемы истории Спартанского государства позднеклассического периода (конец V - начало IV в. до н. э.). Своеобразие этого периода для Спарты определяется особой неустойчивостью социальных и политических отношений в обществе. За очень короткий временной промежуток - каких-нибудь двадцать лет - глубокие изменения произошли практически во всех сферах как экономической, так и политической жизни Спарты. Темпы и направление протекания начавшегося кризиса спартанского полиса были во многом обусловлены Пелопоннесской войной, которая хотя и не стала сама по себе причиной развязывания губительных для полиса процессов, тем не менее необычайно ускорила их приход. Случившиеся в стране экономические сдвиги, с одной стороны, и сохранение старой цензовой системы, с другой, привели Спарту к необратимым социальным последствиям. Рядом с полноправными гражданами появились маргинальные социальные группы - неодамоды, гипомейоны, мофаки. Не избегла Спарта и раскола правящей элиты. Однако особенностью кризиса "верхов" в спартанском полисе было то, что внутриполитическая борьба здесь велась тогда исключительно в рамках конституционного поля. В свою очередь, превращение Спарты после Пелопоннесской войны в державное государство потребовало от спартанцев установления в нем совершенно новой системы управления. Введение таких институтов, как декархии, гармосты и форос, способствовало державному перерождению спартанского полиса и превращению его, по сути дела, в имперское государственное образование.

Рассматриваемый во второй части монографии материал в своей совокупности дает представление об уникальности спартанского варианта кризиса полиса и помогает выяснить те причины, которые сначала привели Спарту к победе в Пелопоннесской войне, а спустя три десятилетия - к полному политическому краху, превратив Спарту из мирового лидера (в масштабах Греции) во второстепенное государство.

Многочисленные факты внешнеполитических инициатив Спарты на протяжении долгого исторического периода заставляет нас пересмотреть традиционное представление о Спарте как замкнутом, консервативном и самодостаточном государстве.

Анализ источников и научной литературы

000_14

приведен в отдельных главах настоящей работы.

Мы не указываем имен переводчиков в том случае, если используются наиболее известные и распространенные русские переводы, ставшие классическими для отечественного антиковедения: для Геродота, Фукидида и Страбона - это переводы Г. А. Стратановского, для "Греческой истории" Ксенофонта - перевод С. Я. Лурье, для "Политики" Аристотеля - перевод С. А. Жебелева, для биографии Ликурга у Плутарха - перевод С. П. Маркиша, для Павсания - перевод С. П. Кондратьева.

По общему признанию, проблема первоначальной реформы является одной из самых сложных и запутанных проблем спартанской истории. Уже древние не имели точного представления о личности законодателя, времени проведения реформ и их содержании. Частично это объясняется отсутствием в Спарте собственной историографии. Что же касается внешнего мира, то там о спартанских реалиях имели весьма смутное представление. Все, что происходило внутри Спарты, тщательно скрывалось. Такова была принципиальная политика спартанского правительства, начиная, по крайней мере, с середины VI в.

001_1

На эту тщательно оберегаемую закрытость спартанского общества намекает Фукидид, когда говорит, что его сведения о спартанцах весьма ограничены из-за "тайны их государственного устройства" (V, 68, 2; 74, 3). Отчасти именно из-за отсутствия реальных фактов слишком большую роль, особенно при реконструкции событий далекого прошлого, стали приобретать мифы и легенды. Этот процесс мифотворчества шел как внутри, так и вне Спарты. Ее политическое лидерство и необычная внутренняя структура у теоретиков полиса вызывали огромный интерес к тем механизмам, которые сумели обеспечить подобный эффект. Для Платона и Аристотеля Спарта стала эталоном стабильности и была положена в основу концепции их идеального полиса. Этот круг мифов и легенд, сложившийся вокруг Спарты еще в период античности, в современной науке, с легкой руки французского исследователя Ф. Олье, принято называть "спартанским миражом"

001_2

.

Из-за того, что уже в древности историческая Спарта и ее мифологизированная модель переплелись в сложную и запутанную комбинацию, выделить историческое зерно в предании о первоначальной реформе представляется нам достаточно сложной задачей. Для ее решения необходимо, прежде всего, оценить дошедшую до нас античную традицию о первоначальной реформе. В настоящем разделе мы и попытаемся дать оценку соответствующей традиции с точки зрения ее исторической достоверности.

Большинство древних авторов связывают древнейшее законодательство Спарты с именем Ликурга. Но само имя Ликурга как спартанского законодателя впервые упоминается только Геродотом, т. е. сравнительно поздно - не ранее середины V в. Весь круг источников до Геродота носит исключительно фрагментарный характер. Этим, по-видимому, объясняется то, что в дошедших до нас фрагментах Тиртея, Алкмана и других поэтов архаического периода, связанных со Спартой, имя Ликурга ни разу не встречается. Но тот факт, что в одном из фрагментов Тиртея излагается содержание Большой Ретры - главного законодательного документа первоначальной реформы (fr. 3 Diehl

Перечислим основные источники по законодательству Ликурга в их хронологическом порядке. Стоит сразу сказать, что сведения Геродота о ранней истории Спарты представляют для нас исключительную ценность. Как верно отметил Ч. Старр, "Геродот знал Спарту, и притом очень хорошо, еще до того, как Пелопоннесская война замаячила на горизонте, т. е. до того, как афинские предубеждения и афинская идеализация внесли в эту картину серьезные искажения"

Как видно из вышеприведенного отрывка, Геродот со всей возможной определенностью заявляет, что именно от Ликурга спартанцы получили евномию (

В биографии Ликурга Плутарх приводит текст Большой Ретры (6, 2-3), который он сопровождает комментарием и цитатой из поэмы Тиртея "Евномия". Весь материал 6-й главы организован у Плутарха в виде связного рассказа и взят, вероятно, в основном из утерянной "Лакедемонской политии" Аристотеля, как, впрочем, и большая часть биографии Ликурга

002_54

. Как неоднократно отмечалось, для метода Аристотеля было характерно цитирование документов и разнообразного стихотворного материала, которое он сопровождал ученым комментарием. Именно по такому методу была составлена дошедшая до нас "Афинская полития". 6-я глава у Плутарха, посвященная Большой Ретре, в точности соответствует этим параметрам.

За редким исключением Большая Ретра почитается всеми за аутентичный и очень древний документ. Споры ведутся, как правило, не о подлинности Большой Ретры, а о времени ее издания. Разброс мнений по этому вопросу очень велик - от конца IX в. до середины VI в.

002_55

Те исследователи, которые не сомневаются в историчности Ликурга, единодушно признают и аутентичность Большой Ретры, относя этот документ к тому же времени, в котором, по их мнению, жил и Ликург. Сторонники ранней датировки (рубеж IX-VIII вв.) выдвигают целый ряд соображений, свидетельствующих об исключительной древности Большой Ретры. По их мнению, в более поздние времена уже ничего не знали о богах Зевсе Силлании и Афине Силлании, не представляли себе, что подразумевается под топонимами Бабика и Кнакион, и не понимали значения некоторых старинных слов, давно вышедших из употребления

002_56

. Как считает П. Олива, их не понимал уже Аристотель, не говоря уж о Плутархе

002_57

.

Конкретным проявлением ревизии предания о Ликурге является весьма характерная для современной историографии тенденция к отделению Ликурга от Большой Ретры. Желание разорвать связь между древним документом и его возможным автором вполне понятно: последовательным разрушителям традиции очень затруднительно было объявить Большую Ретру поздней подделкой. В их распоряжении оставалась только одна реальная возможность - отделить Ликурга от Большой Ретры. При этом Ликург, как правило, объявлялся плодом изобретательности поздних законодателей, а Большая Ретра - подлинным документом 2-й половины VIII в. Так, В. Эренберг датирует основной документ, легший в основу спартанского полисного устройства, концом VIII в.

Историки, пытающиеся поместить Большую Ретру в VII или даже VI в., как правило, или полностью игнорируют традицию, или ловко манипулируют ею. Уже автор статьи об архаической Спарте в первом издании "Кэмбриджской древней истории" Г. Вейд-Джери, не оспаривая подлинности Большой Ретры, относит ее к концу VII в. Его главным аргументом является то, что новое деление спартанской армии по территориальному, а не родовому принципу надежно зафиксировано только для периода после Второй Мессенской войны. На этом основании Г. Вейд-Джери делает вывод, что Ретра была принята или во время этой войны, или же сразу после нее

Несмотря на различные датировки Большой Ретры, большинство историков, тем не менее, безоговорочно признают ее подлинность. Однако и тут есть исключения. Впервые Эд. Мейер в своем специальном исследовании, посвященном проблеме Ликурга, попытался доказать, что Ретра - это плод не документального, а литературного творчества. Он считает, что Ретра - это вторичный продукт, прозаическая редакция основ конституции, представляющая собой переложение соответствующих стихов Тиртея (fr. 3 Diehl

Мы практически ничего не знаем о том, что происходило в Спарте непосредственно после Ликурга. Можно только предполагать, что неприятие частью общества законов Ликурга и тяжесть перестройки, усугубляемая постоянными войнами, не способствовали гражданскому миру. О том, что политическая ситуация в Спарте после Ликурга не отличалась особой стабильностью, в самой общей форме свидетельствует Аристотель (Pol. V, 6, 1-2, 1306 b-1307 а). Во всяком случае, из его очень краткой реплики можно сделать вывод, что, скорее всего, ближе к концу VIII в. в Спарте разразился серьезный политический кризис, сопровождавшийся требованиями передела земли и проявившийся, в частности, в заговоре парфениев, неполноправной группы молодежи внутри спартанского гражданства (Pol. V, 6, 1, 1306 b 30-31; Strab. VI, 3, 3, р. 278-280).

Первой серьезной модификации после Ликурга спартанская конституция подверглась, по-видимому, в 30-20 гг. VIII в. По свидетельству Плутарха, авторами поправки к Большой Ретре были спартанские цари Феопомп и Полидор. Некоторые исследователи полагают, что данная поправка вовсе не дополнение, принятое позже, а интегральная часть Большой Ретры, составляющая с ней единое целое. По их мнению, Плутарх будто бы ошибался, считая этот документ поздней припиской

003_127

. Но подобное отрицание предания представляется нам ничем не оправданным упрощением исторической действительности. Заметим, что подавляющее большинство исследователей считают поправку именно дополнением к Большой Ретре, которая была принята, по крайней мере, на полвека позже Ликурга, во время Первой Мессенской войны

003_128

.

Вот перевод текста этой поправки: "Но впоследствии толпа (

tw'n pollw'n

) разного рода изъятиями и прибавлениями стала искажать и уродовать утверждаемые решения, и тогда цари Полидор и Феопомп сделали к Ретре такую приписку: "Если народ постановит неверно, то геронтам и архагетам распустить", то есть решение принятым не считать, а уйти и распустить народ на том основании, что он извращает и переиначивает лучшее и наиболее полезное ("

Смысл подобной поправки заключался в том, что геронты и цари не должны были ратифицировать "кривое" (

Нововведение заключалось в лишении народа права на свободное и ничем не ограниченное обсуждение вносимых герусией предложений. Теперь только герусия была вправе решать, продолжать

На середину VI в. приходится последний, третий этап реформирования спартанского общества, в результате которого возникает т. н. классическая модель спартанского полиса.

Возможным инициатором имевших тогда место изменений был эфор Хилон. Несмотря на то что наши сведения о нем крайне скудны, тем не менее это единственный персонаж, с которым можно связать спартанские реформы конца архаического периода. В списке

эфоров Хилон значится под 556 г. (Apollod. Chron. 244 F 335 c; Euseb. II, 96-7). Уже это заставляет думать, что Эфор являлся, скорее всего, фигурой исторической, хотя что-либо определенное о нем сказать трудно

004_152

. Древние помещали эфора Хилона среди семи мудрецов (Her. I, 59; VII,235; Plat. Protag. 343 a; Plut. De aud. poet. 14, 35 sq.; Diog. Laert. praef. 13; I, 3, 69-73). Хилон был одним из персонажей трактата Диогена Лаэртского, посвященного знаменитым философам. По словам Диогена, Хилон сделал эфорат равным царской власти (I, 3, 68). Он также сообщает кое-какие подробности из биографии Хилона. Так, согласно Диогену, Хилон умер от радости, когда его сын одержал победу на олимпийских состязаниях (I, 3, 72). Судя по папирусному отрывку, относящемуся ко II в., Хилон стоял у истоков проведения антитиранической политики за пределами Спарты (Pap. Rylands 18 = FgrHist 105 F 1)

004_153

. Вот, собственно, и все, что нам известно о Хилоне.

Мы не знаем, в чем конкретно заключалось реформирование эфората, которое традиция связывает с именем эфора Хилона. Вероятно, Хилон был инициатором закона, передавшего председательство в народном собрании и в герусии от царей к эфорам. Это был последний шаг в реформировании эфората, который полностью эмансипировал данную магистратуру от всех остальных властных структур. Во всяком случае, к началу классического периода эфорат обладал уже всей полнотой исполнительной и контролирующей власти в государстве, став, в сущности, правительством Спарты. Можно только предполагать, что ежемесячная клятва между царями и эфорами, о которой упоминает Ксенофонт, была установлена с подачи эфора Хилона. По словам Ксенофонта, эфоры клялись от имени гражданской общины, цари - от своего собственного имени (Lac. pol. 15, 7). Ежемесячное повторение клятвы - результат очень тяжелого для царей компромисса. Подобные клятвы были не редкостью там, где сохранялась царская власть (например, у молоссов - Plut. Pyrrh. 5; cp.: Arist. Pol. V, 9, 1, 1313 a), но вряд ли где-либо кроме Спарты они были ежемесячными. Столь частый обмен клятвами свидетельствует о крайне подозрительном отношении общины к своим царям. По-видимому, между царями и полисом

был заключен формальный договор, в котором условием сохранения царской власти было безусловное подчинение царей общине в лице ее главных представителей - эфоров.