Мир индейско–эскимосского фольклора, сложившийся задолго до появления европейцев в Америке, сложен и необычен. К нему нужно привыкнуть, чтобы различить многозначный смысл его образов. В устном народном творчестве аборигенов отразились земля, природа и люди, какими они представлялись человеку много веков назад. Тогда человек в природе искал себе союзников, чтобы превратить все незнакомые силы природы в членов одной огромной семьи. Рассказчик (вождь, старейшина, шаман) являлся опытным мастером магического, волшебного слова. Он, как и его слушатели, верил в то, что его слова способны творить чудеса: успокоить разбушевавшиеся воды, вызвать благодатные дожди, излечить болезни и отвести беду от народа.

В произведениях аборигенного американского фольклора речь идет о молодости мира, о сладкой боли познания окружающего, связанной с борьбой и надеждами, о Великой Тайне жизни, что нас окружает. Точка зрения рассказчика, певца или поэта, его восприятие мира отличаются особой остротой видения и яркостью красок; идет сопоставление внешнего мира, его мощи и красоты, с таким же таинственным и созвучным ему внутренним миром человека. При этом всегда возникает чудо нового открытия. Например, в мифе о появлении на свет племени кайова рассказывается: «Видите ли, все должно иметь начало, и вот как это было: кайова прошли в этот мир один за другим сквозь полый древесный ствол… Они оглянулись вокруг и увидели мир. Им стало радостно оттого, что их окружает так много вещей. Они назвали себя Кууда, «Приходящие в Мир».

«Я родился тысячу лет назад», — сказал о себе наш современник, индейский вождь Дэн Джордж. Индейцы и эскимосы, коренные жители Америки, рассказывают, как появились на земле и откуда пришли их предки. Это важно знать, потому что человек должен представлять себе свое место в мире, иначе он легко может стать игрушкой в руках судьбы и стихий. «Народ без истории — что трава на ветру», — говорит пословица индейцев сиу.

Древнейшими у аборигенных народов Америки являются мифологические предания о сотворении мира и людей и примыкающие к ним мифы о миграциях племен. К таким преданиям относится эпическая поэма «Валам О лум» (отрывки из нее впервые публикуются в русском переводе), мифы о происхождении индейцев хопи, пикуни и нунивакских эскимосов.

Индейцы ирокезы (одно из самых известных в истории США индейских племен) по праву гордятся своими эпическими преданиями.

Много лет назад к северу от прекрасного озера Онтарио, в земле индейцев гуронов, стоял лесной город Ка-ха-на-ен. Жила в нем старуха с дочерью. Однажды во сне девушке привиделось, что у нее родится сын по имени Деганавида. Он сделается великим человеком, в странствиях повидает многие племена и установит среди них Великое Древо Мира. В скором времени девушка родила мальчика. Мать ее рассердилась, думая, что дочь скрывает имя отца ребенка. «От ребенка надо избавиться, — решила она. — Бросим его в воду». Трижды мать и бабка пытались погубить младенца, но наутро чудесное дитя вновь возвращалось на колени к матери. Тогда бабка сказала: «Возьми его и воспитай, ибо он станет великим. Его нельзя уничтожить, как правду, и рожден он чудесным образом — не от человека».

Но когда Деганавида вырос и возмужал, гуроны возненавидели его за благородство облика и доброту ума, за честность и искренность. Сердца их ожесточились против человека, который не поклонялся войне, как они. Не желая слушать призывов Деганавиды к миру, они заставили его покинуть свой народ. Так Деганавида отправился в изгнание.

…В те далекие времена не было мира и в землях ирокезского племени онондага. Между семьями и родами шла кровная вражда. Ночной порой никто не смел выйти из дома, боясь вражеского томагавка. Племена бились друг с другом долго и беспощадно. Солнце двигалось по небу, с восхода до заката видело одну бесконечную битву. А люди, побеждая в схватке, смотрели на Солнце и думали, что оно благословляет войну и придает силы воинам.

В то же время онондага знали, что на самом деле все зло происходит от могучего и злого волшебника по имени Атотархо. Он жил к югу от селения онондага; домом ему служила болотная трясина, а подстилкой — болотный тростник. Тело Атотархо скручивалось в семь узлов, а на голове шевелились змеи — злые мысли Атотархо. Это чудовище было людоедом и могучим заклинателем. Атотархо губил людей без счета, сам же оставался неуязвимым. Долго онондага боялись его и подчинялись всем безумным требованиям колдуна. Но однажды пришло время, когда у народа не стало сил терпеть.

В доме мудрого вождя Хайонваты собрался совет племени. Уже долгое время искал Хайонвата способ очистить разум Атотархо от черных мыслей, распрямить его злобное, скрюченное тело. И было решено на совете отправиться к жилищу людоеда всем племенем с двух сторон: по воде и по суше.

Это было в давние–давние времена. Злые духи наслали из Верхнего Света в Нижний Свет большую воду, и залила она землю краснокожих. Все живое ушло под воду.

Спасся только старый На–Пи–Ва, сидевший вместе со Своей женой На–По–Ос на плоту. Спаслись эти двое да еще проворные земные твари, те, которые успели взобраться на плот.

И вот решил На–Пи–Ва создать из песчинок остров. И создал. Но вода размывала песок, и тогда задумал На–Пи–Ва достать из‑под воды комочек земли, чтобы посадить на острове деревья и травы.

Послал он за землей выдру. Нырнула выдра с восходом солнца, а на закате всплыла мертвой. И ни на шерсти ее, ни в лапах, ни на зубах не было ни крупинки земли. Послал тогда На–Пи–Ва бобра. Нырнул бобер в глубину, и не было его два солнца. Всплыл и он потом мертвым, но и на нем не нашел На–Пи–Ва ни пылинки земли. Нырок оставался под водой три солнца, но тоже не принес ни крупинки земли.

Задумался На–Пи–Ва: кого же ему послать? Отправил наконец за землей мускусную крысу. Стремительно ринулась она в воду и пропала на целых четыре солнца. А когда всплыла она мертвой, увидел На–Пи–Ва, что крепко-накрепко сжата ее лапка. На–Пи–Ва разжал коготки и с одного из них снял крупицу земли, той самой, что была так нужна всему живому.

Говорят, что индейцы хопи — древнейшее племя Америки. Раньше, намного раньше других людей появился на свет этот народ и поселился там, где живет по сей день, — на Юго–Западе США. Вот как это случилось.

В незапамятные времена Тайова, отец Вселенной, создал Первый Мир и поселил в нем людей. Им жилось так легко и привольно, что скоро люди забыли о своем благородном призвании. Низкие помыслы овладели ими, и начались раздоры и войны. И, видя несовершенство Первого Мира, Тайова потряс землю и уничтожил ее в огне. Потом он создал Второй Мир, но и в нем люди не сумели жить как им следует. И снова Тайова уничтожил землю в огне и создал Третий, а потом Четвертый, последний мир, в котором и живут теперь хопи.

На пороге Четвертого Мира Тайова обратился к людям и сказал;

— Этот мир не так красив и удобен для жизни, как первые. В нем есть высокие горы и болотистые низины, зной и стужа, красота и уродство, скудость и изобилие. Вы сможете выбирать, и от вашего выбора зависит, сумеете ли вы воплотить то, что заложено в вас мною, вашим Отцом.

Не бродите до миру бесцельно в поисках своего пристанища. Пусть каждое племя совершит четыре долгих странствия на все четыре стороны света, а потом пусть племена встретятся у истоков пути. И тогда им откроется смысл этих странствий.

«Что такое жизнь? — говорит перед смертью Цветок Лютика, мудрец из племени сиу. — Вспышка светляка в ночном мраке. Дыхание бизона зимней порой. Легкая тень, что пробегает в траве и теряется на закате». Могучее и бесконечное многообразие мира представлялось индейцам Великой Тайной, которую можно постоянно разгадывать, но никогда нельзя разгадать до конца. Индейцы сиу считали, что все возникает и движется на земле под действием необъяснимой и невидимой животворной силы, которой они дали имя Ваконда. Это название стало в наши дни одним из национальных символов, выражающих своеобразие культуры американских индейцев.

Отовсюду ждал индеец чудесных проявлений Ваконды. Если ему удавалось испытать что‑нибудь необычное, он считал, что становится сильнее, мудрее, могущественнее. Таким неожиданным подарком мог стать голос ребенка в степи, крик птицы на рассвете, необычной формы дерево или скала, а также чудесные сны, обладающие пророческой силой. В таком священном сне научился молодой индеец из племени дакота Пляске Травы — пляске, которая всегда способна принести удачу в охоте.

Жизнь аборигенов не была легкой. Причины этому прежде всего социальные, экономические. А кроме того, для жителей Крайнего Севера — эскимосов — это вызывалось и суровыми природными условиями. Среди печальных и горьких эскимосских песен есть одна, которая называется «Песня умершего, приснившаяся живому». В ней говорится, что лишь после смерти человек находит счастье и покой от житейских забот и трудов.

Фольклор индейцев и эскимосов уподобляет человека животным и стихиям, превосходящим его по силе. Выявляя в этих сопоставлениях все новые и неожиданные связи и зависимости между собой и миром, ведя спор с голодом, болезнью и самой смертью, человек часто находит силы вернуться к своему первоначальному повседневному бытию. В одной эскимосской песне говорится:

Прошло больше двух месяцев со дня последней охоты. В типи племени дакота пришел голод: все запасы вяленого и копченого мяса были съедены. И тогда вождь племени Твердый Нож созвал Совет Старейшин, — Надо найти бизонов, — сказал он, — а то все мы погибнем. Кого отправим мы на поиски следов бизона?

Подумали старейшины и назвали Черного Волка.

— Сколько раз находил он стада бизонов и выручал племя. Позвал Твердый Нож Черного Волка и сказал ему:

— Как только уснут совы и стихнут шакалы, ты отправишься в прерии. Дети и старики стосковались по свежему мясу. Они умрут, если ты не найдешь хорошее стадо. Иди!

И Черный Волк отправился в путь. Он вышел на ранней заре. Он ступал мягко, как пума, и ни один сучок не треснул у него под ногами. Он высматривал стадо с каждой скалы, но бизонов не было.

Это случилось в давние времена. Была у вождя племени дакота красавица дочь, и звали ее Длинная Коса. Как‑то пошла она со своими подругами в лес собирать малину. Зашли девушки в заросли, принялись рвать ароматные ягоды. Зашли далеко, вот и не заметили, как небо заволокло грозовыми тучами. Вдруг сверкнула молния и загремел гром, предвещая близкую бурю.

— Бежим скорее, — испугалась одна из девушек, та, которую звали Стройная Березка. — Бежим! А то догонит нас гром и убьет своими острыми стрелами.

— И зачем мы забрались так далеко? — вздохнула Длинная Коса. — Теперь мы не успеем добежать до своего типи. Давайте лучше попросим у Грома пощады, умилостивим грозного господина.

— А как? — воскликнула вторая девушка по имени Птица Прерии и горестно развела руками. — У нас же ничего нет! Разве что туески с малиной да мои вышитые мокасины.

Улыбнулась тогда Длинная Коса и сказала:

— Хотите послушать историю о людях? — спросил слушателей индейский вождь по имени Большой Щит.

— «Историю»? — обрадовалась девочка по имени Свет Дня. — О Большой Щит, позволь мне сбегать за моей сестрой, чтобы она тоже могла послушать.

— Позови всех детей моих, которые умеют слушать так, как ты! — улыбнулся вождь, увидев, как Свет Дня бросилась на поиски сестры.

Вскоре все дети собрались вокруг сказителя. Он разжег свою трубку и начал так:

— Жила однажды Мышь. — Скосив глаза, он прикоснулся к носу маленькой девочки, сидевшей рядом с ним. — Как все мыши, она была всегда занята своими мышиными делами. Однако время от времени ей чудился необычный звук. Она поднимала голову, внимательно прислушивалась, и усы ее шевелились в воздухе. Как‑то раз она поспешила к подруге и спросила: «Ты слышишь этот странный звук, сестра?»

Перевод С. Северцева

Война, любовь, горестный плач, мужественная решимость, радость от ощущения новизны окружающего мира, надежда — все находит выражение в песне. «Все в мире имеет свою песню», — говорят индейцы квакиутль. У эскимосов человек, умевший слагать песни, почитался наравне с лучшим охотником.

У одних племен песни объединялись в обширные циклы (осейдж, навахо и др.) у других порой состояли из 1–2 строк. Такова весенняя песня индейцев оджибве:

Вот что рассказывает легенда индейцев навахо о происхождении первой песни. Как‑то раз два маленьких брата медленно брели по бесплодной пустыне. Они были бедны — так бедны, что люди забыли о них. Боги тоже отвернулись от детей: ведь беднякам нечего было пожертвовать им… Братья шли и плакали, и постепенно плач их превратился в песню… Боги услышали ее, подивились горестной силе песни и сжалились над детьми. Так песня впервые спасла жизнь человеку.

В устнопоэтическом творчестве американских аборигенов самым распространенным был вид «песни–видения» — магический личный или общественный талисман, позволявший человеку общаться с миром «на равных». Военные, трудовые, любовные песни, а также более необычные виды — предсмертные воинские песни или эскимосские насмешливые «песни под барабан» — дают читателю возможность получить первое представление о богатстве песенной культуры аборигенов США.

Перевод Ю. Хазанова

Перевод C. Северцева

Фольклор донес до нас поэтическую память о многих событиях тех времен.

Сведения об устном народном творчестве начального периода колонизации крайне скудны. Известно только, что фольклор создавался людьми весьма независимого и непокладистого характера.

«Отцы–основатели» стремились утвердить среди вновь прибывающих колонистов строгие, истинно пуританские нормы морали и поведения. В частности, объявлялась греховной всякая поэзия, музыка и танцы. Исключение делалось лишь для религиозных песнопений и молитвенных текстов. Однако укротить до конца темперамент и фантазию лихих моряков, охотников и неутомимых землепроходцев никак не удавалось.

«Каждый из них был сам себе поэтом, — писал один из наблюдательных и образованных путешественников той поры, приводя в качестве примера рассказ рабочего лесопилки о том, как тот со своим напарником скрашивал себе долгие часы монотонного труда: — Придумает он стих и поет что есть мочи прямо мне в ухо, потому что пила‑то визжит, а потом я сочиню стишок–другой и тоже пою ему в ухо. Один раз насочиняли так семьдесят девять куплетов, семьдесят девять, не вру, и каждый стишок таков, что ежели его кто попробует записать, никакая бумага не выдержит…»

Да и дошедшая до нас застольная песня из Новой Англии под названием «В добрые старые времена колоний» рисует нравы отнюдь не пуританского свойства.

Перевод М. Сергеева

Грейс Шервуд — ведьма!

Так считали многие, кто жил в приморском графстве Принсис Энн, штат Виргиния. Но другие — а их было ничуть не меньше — утверждали, что вся эта болтовня про ведьм лишь глупые сплетни старых кумушек, недостойные образованных и умных людей.

Грейс Шервуд была мужественная женщина, не ведавшая страха. Она ходила всегда с высоко поднятой головой и за словом в карман не лезла. Когда Джейн Гинсберн попробовала было обвинить Грейс в том, что она‑де навела порчу на ее урожай и скотину, Грейс в ответ заявила, что честный упорный труд спасает от всякой порчи и урожай, и скотину, и всякое такое прочее.

Находились даже люди, которые нашептывали, будто Грейс Шервуд пересекла в яичной скорлупе бурный океан в поисках ядовитых растений, чтобы высадить их в палисаднике перед своим домом. А одна болтушка Элизабет Барнс сказала, что своими глазами видела, как Грейс обернулась черным котом, вспрыгнула к ней на постель, хлестнула ее хвостом и исчезла. Другая же утверждала, что видела Грейс, летевшую верхом на помеле.

И вот Грейс предстала перед судом.

Перевод Ю. Хазанова

Перевод М. Сергеева

С продвижением колонистов в глубь континента, на запад, граница освоенных земель, или, как ее называли американцы, «фронтир», серьезным образом влияла на многие стороны американской жизни. Это был социальный процесс, от которого зависели духовный мир, психология и, как утверждают некоторые американские историки, политические институты американцев.

Вначале «границей» являлась сама прибрежная полоса Атлантики, за которой тянулись дремучие леса. Суровая действительность ставила перед пионе рами–поселенцами выбор: приспособиться к примитивной дикости или погибнуть. У индейцев поселенцы научились выращивать кукурузу, обрабатывать дерево и охотиться. В силу необходимости поселенец–пионер становился охотником, фермером, воином. «Граница» вырабатывала у людей более суровое, практическое и простое отношение к жизни.

Волна за волной шли на запад потомки пуритан до тех пор, пока не вышли на побережье Тихого океана. Уже примерно к 1700 году «граница» была отодвинута до крайних судоходных пунктов крупнейших американских рек — Миссисипи и Огайо, в 1765 году — до Аллеган, а к началу войны за независимость она отошла за горы. Миграция пионеров на новые земли продолжалась и в послереволюционное время, особенно в 30–е и 40–е годы прошлого века. Покупая дешевую землю или просто забирая ее, пионеры расчищали леса, выжигали деревья и кустарник, сеяли между пнями кукурузу и пшеницу.

В авангарде переселенцев шли обычно охотники на пушного зверя. Эти люди одинаково ловко обращались с топором и с ружьем, строили первые хижины и, таким образом, прокладывали дорогу для следующей группы переселенцев — охотников и фермеров, которые строили уже не хижины, а бревенчатые дома, расчищали земли, выращивали зерно и разводили домашний скот. Наиболее предприимчивые скупали большие участки дешевой земли и потом, когда цены на землю повышались, продавали их, чтобы двигаться дальше на Запад.

Так готовилась почва для третьей группы переселенцев, которая включала уже не только фермеров, но и врачей, адвокатов, учителей, лавочников, проповедников и земельных спекулянтов.

Лучший способ познакомиться с Дэви Крокетом — это выслушать его рассказ о себе самом.

— Я кто? Я горлопан! — говаривал Дэви.

Этим он хотел сказать, что может переспорить и перекричать любого живущего на фронтире в штате Кентукки, а крикунов и хвастунов там хватало, уж поверьте мне.

— Мой отец может побить любого в Кентукки, — заверял Дэви. — А я во всем обгоню родного отца. Могу бегать быстрее его. Нырять глубже и держаться под водой дольше. А из воды выйду сухим. Ну, кто еще может так на всей Миссисипи? Могу пароход унести на плече. А хотите, обниму льва? Я вынослив, как вол, быстр, как лиса, увертлив, как угорь, могу кричать, как индеец, драться, как дьявол, а надо, так съем с потрохами конгрессмена, если сперва смазать ему голову маслом и прижать уши.

Дэви еще скромничал, когда говорил все это. На самом же деле для него вообще не было ничего невозможного, вы скоро это и сами увидите.

Майк Финк был гребцом на реке. Его называли Королем Гребцов, а почему, вы скоро узнаете. Сначала мы вам расскажем про его детство.

Майк родился в маленькой деревушке Питтсбург, что стояла на самой границе Дикого Запада. Валить деревья он научился раньше, чем у него прорезался второй зуб. Еще под стол пешком он ходил, а уже умел держать в руках лук и стрелы. Он мог с легкостью подстрелить белку, не научившись еще даже ругаться.

Еще молоко на губах у него не обсохло, а он уже за–вел ружье и назвал его «Всех Застрелю», Однажды взрослые мужчины надумали устроить состязание по стрельбе, и маленький Майк решил к ним при соединиться. Все стали над ним подтрунивать: иди‑ка, мол, лучше домой к маме. Но Майк упирался, он спорил и хвастал и не хотел уходить.

— Стоит моему ружью лечь ко мне на плечо, — хвастал он, — и никто лучше меня не выстрелит. Я всех вас обставлю.

Но мужчины в ответ громко гоготали, А состязание это было не какое‑нибудь пустяковое, потому как один фермер пообещал победителям корову. Первый приз — шкура и жир; они ценились выше всего. Второй, третий, четвертый и пятый призы — мясо. А шестому — свинцовые пули из мишени. Он мог их потом расплавить и вылить новые пули.

Перевод Ю. Хазанова

Америка знала много славных пионеров — великана-лесоруба Поля Баньяна и знаменитого силача Кемпа Моргана, бурившего первые нефтяные скважины, ковбоя диких прерий Пекоса Билла и доброго фермера Джонни Добрая Душа и еще много «золотых петушков», прославившихся своей силой, отвагой и великими делами, например Питера Франциско из штата Виргиния — «Старого доминиона», как его еще называли.

Питер попал в Виргинию издалека, говорят, будто даже из Португалии, ну да это к делу сейчас не относится. Его подобрали на берегу океана, брошенного какими‑то бессердечными моряками, удравшими потом на всех парусах. Случилось это давным–давно в районе Хопуэлла, неподалеку от Питерсберга, штат Виргиния.

Судьба оказалась милостива к маленькому черноглазому и черноволосому мальчугану. Его взял к себе на воспитание добрый судья Энтони Уинстон, чья богатая ферма была расположена по соседству.

Мальчик вырос большой и крепкий, и вскоре о его богатырской силе уже гремела молва. Однако характером он был тихий, в чужие дела не лез и пускал в ход свою силу, только когда в этом была острая необходимость.

С каждым годом росту и силы у него прибавлялось. К шестнадцати годам он достиг уже почти семи футов, а весом был более двухсот пятидесяти фунтов. Он мог каждой рукой поднять по одному взрослому человеку.

В то время как фронтирсмен настойчиво прокладывал путь нации на Средний и Дальний Запад, на юге страны формировался иной уклад. Американский Юг, а точнее штаты Юга, — не просто географическое понятие, как если бы мы говорили о юге любой другой страны. Юг в США, особенно в канун гражданской войны, — это и иной образ жизни, и иной способ производства, и отличающийся национальный состав. Конечно же, не следует преувеличивать степень различий, как это делают некоторые американские социологи, создавая вокруг этого края некий готический миф: «Юг — край аристократии, край утонченных людей, роковых страстей и изысканных чувств». Однако было бы ошибочным и отвергать социально–психологические различия, которые заметны еще и сегодня.

Возвращаясь в те далекие времена, следует отметить, что Юг никогда не был ни во времени, ни в пространстве своем одинаков. Старый Юг, Юг до гражданской войны, отличался от нового, индустриализовавшегося Юга конца XIX века. Да и сам старый Юг не был однороден.

Здесь и в самом деле встречались, хоть и весьма редко, настоящие представители европейской, главным образом бывшей английской и французской земельной аристократии. Чаще всего они бежали от революции в своих странах, или от кредиторов, или просто от закона. Однако те, кто считался аристократами в середине XIX века, чаще вели свою родословную в лучшем случае от мелких сквайров. Утонченные джентльмены в новых суровых условиях не выживали. В этом смысле куда легче было бывшим каторжникам, которые со временем становились преуспевающими дельцами, обзаводились землями (их, к счастью, было немало), хозяйством и стали посылать своих детей за высоким образованием. Это именно они, решив, что «джентльмена делает портной», не гнушаясь ничем, стремились преумножить свое богатство. Это они в 50–х годах XIX века, буквально в канун гражданской войны, ввозили ежегодно около 25 тысяч рабов — больше, чем до 1808 года, когда в США была официально запрещена работорговля.

Таков был один полюс Юга. А на другом были бедняки, «белая рвань», как презрительно называли их плантаторы. Они были охотниками, лесорубами. Они были носителями подлинного народного духа. Искусно разжигая расовую ненависть, так называемая «белая аристократия» Юга нанимала из числа деклассированных бедняков надсмотрщиков за рабами, их руками творя преступления против человечности, их руками укрепляя свою безграничную власть. Таков был Юг. Как писал один американский исследователь: «Юг подобен старому дереву с большим количеством возрастных колеи,. Ствол и ветви его изгибались под воздействием ветров и лет, а корни его уходили в образ жизни, в почву Старого Юга».

Поселившиеся здесь французы, испанцы, ирландцы и другие европейцы привезли с собой свою духовную культуру, насытили фольклор этого края мотивами, восходящими к европейскому средневековому «готическому» роману с ею страстями, жестокими знатными родителями, которые запрещали своим детям вступать в неравный брак, с любовью до гроба, смертью от разбитого сердца и таинственными призраками, обитающими, однако, не в залах или на чердаках старинных замков, а в более современной американской обстановке.

Жил в графстве Мейкон, штат Алабама, судья по имени Роберт Догерти. Это был крупный, видный мужчина, говоривший густым басом. Больше всего на свете он любил длинные прогулки и веселые шутки.

Дело было весной, когда судья Догерти решил, что пора завести новую корову. Старая уже не доилась, а разве можно, чтоб в доме не было молока?

И вот однажды судья встретил на улице своего старинного друга Сэмпсона Лэйнье и сказал, что ему нужна хорошая дойная корова.

— Так в чем же дело! — сказал Лэйнье. — У Джекоба Купера, ну, у того, что живет в трех милях отсюда по дороге на Форт–Дикейтер, есть как раз чудная двухгодовалая телка на продажу. Думаю, он недорого возьмет с тебя.

— Три мили — это пустяки! — обрадовался судья Догерти. — Ничего не имею против такой прогулки. Правда, не сегодня. Я пойду туда завтра, с утра пораньше.

Сейчас мы расскажем вам арканзасскую сказку, которую любят рассказывать не только на Юге, в самом Арканзасе, но и повсюду на Севере. Сказка эта об арканзасском путнике.

Жил когда‑то в Арканзасе богатый плантатор–полковник Фолкнер. Однажды ему пришлось отлучиться из дому по делам. Сел он верхом на своего лучшего белого коня, привязал к луке седла ружье и раненько поутру тронулся в путь.

Ехал он весь длинный день, и, когда под вечер добрался до дивных зеленых холмов в окрестностях Байю-Мэйсона, уже начинало темнеть, и он заблудился. Туда-сюда кинулся искать он дорогу, но так и не нашел. Совсем измученный от голода и усталости, решил он поискать прибежище для ночлега.

И вскоре почудилось ему, что где‑то рядом играет скрипка. Пошел он на приятные его сердцу звуки и вышел на небольшую полянку среди леса, где стоял дом скваттера.

Это был настоящий бревенчатый дом, какие скваттеры, то есть поселенцы на свободной земле, ставили в Арканзасе и других штатах. Через широкие щели и трещины в стенах свободно проникали солнечные лучи и ветер. А дырявая кровля так и манила дождь и снег заглянуть внутрь.

Просто удивительно, сколько историй и сказок рассказывают в южных штатах про знаменитого пирата Лаффита.

Кое‑что в них правда, но чаще вымысел, впрочем, это и неважно. Важно, что бесстрашный разбойник, отчаянный человек, отличавшийся цепким умом и редкой находчивостью, поражавший иногда своей жестокостью, иногда добротой, стал одним из героев народных сказок. И сказок этих несть числа.

Мы выбрали для вас такую, которая совсем не похожа на многочисленные истории про пиратов. И по–своему она единственная.

Что в ней правда, что вымысел, судить не нам. Но интересно, что в исторических документах штата Техас встречается и имя молодой жены Лаффита, и название их дома «Мэзон Руж».

Так вот…

Самая прозрачная вода в штате Флорида, а то и во всей стране, бьет в Серебряных Ключах — так утверждают местные жители. Вы можете пересчитать все камешки на дне этого источника.

Воды его расцвечены не только разноцветными рыбками и шоколадными черепахами, но и благоухающими водяными лилиями, кувшинками и прочими цветами и водорослями. Издалека сюда приходят люди, чтобы полюбоваться на Серебряные Ключи и их пестрых водяных обитателей.

Сколько‑то лет назад в этих местах жил гордый и богатый человек. Его звали капитан Гардинг Дуглас.. У него был единственный сын по имени Клэр, красавец собою, юноша весьма благородный. Отец гордился сыном, впрочем, как всем, чем он владел.

С ними по соседству жила одна славная и хорошенькая девушка — Бернис Мэй. Клэр влюбился в нее с первого взгляда. Сначала они не думали ни о чем, кроме любви. Но люди часто видели их вместе, и поползли сплетни, Клэр знал, что отец придет в ярость, когда он скажет ему, что хочет жениться на Бернис Мэй, так как она была из бедной семьи.

Они встречались на берегу озера, в котором били Серебряные Ключи, возле хижины старой тетушки Силли. Одним солнечным днем они сидели у прозрачной воды, любовались водяными лилиями и золотыми рыбками и обсуждали досужие сплетни, которые не давали им покоя.

Сойдя на американский берег, африканцы попадали на невольничьи рынки, а затем — в руки рабовладельцев и надсмотрщиков на плантациях. И каждый раз они удивляли белых людей тем, что, едва освоившись на новом месте, начинали петь за работой и танцевать при первом же перерыве на отдых.

Неграм приходилось приспосабливаться к невероятно тяжелым условиям подневольного существования на чужой земле, учиться говорить на языке своих хозяев, подлаживаться к их нравам, привычкам и представлениям. Но вместе с тем они стремились, насколько его было в их силах, сохранять и передавать детям и внукам песни, Танцы, сказки и предания своей древней родины.

По приезде в Америку африканцев подвергали насильственному крещению, знакомили с Библией и церковной музыкой. Таким образом, африканское наследие стало постепенно переплетаться и смешиваться с художественными традициями европейских переселенцев и их потомков. В этом столкновении, борьбе и слиянии рождался совершенно особенный тип фольклора, который принято называть афро–американским. Первым известным жанром афро–американского фольклора стали духовные песнопения «спиричуэле».

Поэзия спиричуэле, исполненная глубочайшего достоинства и нравственной чистоты, отразила самые тяжелые испытания, выпавшие на долю негритянского народа.

Свободные переводы В. Кострова

Собранные в этом разделе песни, рассказы, печальные и веселые, отражают период борьбы между Севером и Югом.

Уже после гражданской войны, когда в стране появилось немало энтузиастов — собирателей народного творчества, на Юге стали записываться рассказы со слов тех, кто сам был рабом, или со слов их детей. Некоторые из таких рассказов были ужасающе страшными. Но, рассказанные с усмешкой, с юмором, они становились еще страшнее.

Юмор, клоунада у черных имели особое значение. Это была их защитная маска. Некоторые фольклористы утверждали, что негритянский фольклор — фольклор веселья. Однако прогрессивные фольклористы справедливо видят во многих комических и гротескных сюжетах мотивы протеста, а также поучений. В слабых такие рассказы вселяли надежду, а те, что были посильнее, ждали своего часа, а когда он приходил, бежали навстречу Северной Звезде, навстречу свободе.

Крупнейшей фигурой среди борцов за освобождение негров на Севере в эпоху гражданской войны стал Джон Браун, фермер из Канзаса. В 1859 году он пытался вместе со своими сыновьями захватить правительственный арсенал в Херперс Ферри (Виргиния), чтобы начать немедленное освобождение рабов, но был схвачен и казнен по обвинению в государственной измене. Джон Браун стал героем фольклора северян.

История борьбы черных в Америке за свою свободу, за свои гражданские права знает немало рассказов о героических личностях. Среди них история Ната Тэрнера, раба из Саутгемптона (штат Виргиния). Он был проповедником, но в народе «его звали пророком. В ночь на 20 августа 1831 года он сказал своим последователям о том, что наступила пора освободить рабов, и призвал именем бога уничтожать всех белых, что попадутся на их пути. Восстание было стихийным, неподготовленным и жестоким. Рабы убили шестьдесят белых. Но все же были разбиты, #ft ноября того же года Ната Тэрнера поймали и казнили. Незадолго до этого был раскрыт заговор Денмарка Визея, свободного негра us Чарлстона в Южной Каролине.

Что бы ни случилось с белой хозяйкой, если дело доходило до суда, виновными оказывались все, кроме нее. Среди черных рабов такой анекдот ходил.

Однажды белая хозяйка ехала на тележке, запряженной мулом. Кто знает, чего уж там мул испугался, одним словом, рванулся и выбросил свою хозяйку из тележки. Нет, конечно же, она осталась жива, так, пара ссадин, да сидеть недельку на твердом не могла.

Пригнали, значит, мула с тележкой в город к судье. Мула признали виновным в попытке к бегству с тележкой. Тележку же не только виновной в попытке к бегству с мулом, но и в том, что она выбросила белую хозяйку.

Мула повесили, тележку отправили на пожизненную каторгу в тюрьму, а сбрую в назидание другим мулам прибили к воротам суда.

Впрочем, это шутка. На самом деле мулов ценили намного дороже, чем черных. Рассказывали, что в штате Миссисипи есть городишко Хейзелхорст, что на берегу Мексиканского залива. Среди черных, живущих там, была семейка — отец да два сына. Трудно было даже сказать, от кого из них больше доставалось белым. Но поймать их за проделками никак не могли. Злой Вилли, белый охотник, тот аж прямо трясся от злобы при упоминании их имен. И надо же так, чтоб именно ему старый негр и один из его сыновей попались ночью на пути. «Стой!» — крикнул он. Да не тут‑то было. Кинулись негры наутек, отец верхом на муле, а сын бегом. Тремя выстрелами Вилли убил отца и сына, мула ранил. Конечно же, состоялся суд. Приговор? Пять долларов штрафа за мула и по пятаку за каждого негра.

Перевод Ю. Хазанова

Перевод В. Кострова