Тепловая головка «Стингера» догнала военно-транспортный самолет на высоте полутора тысяч метров. Взрыв распорол правый двигатель. Дюралевое крыло, разваливаясь на куски, отделилось от корпуса. Самолет затрясло, вкручивая его в крутой штопор.

Катапульты выстрелили три раза. Парашюты, раскачиваясь, несли над барханами три темные человеческие фигуры. Транспортник, опережая их, под острым углом падал вниз. Вспышка и раскатистый гулкий, взрыв подняли на сотню метров черный столб дыма. Волна сжатого воздуха встряхнула людей и парашюты.

Командир самолета Михаил Решетков с трудом расстегнул ремешок шлема и сбросил его с головы. Осколок, пробивший шлем, застрял в затылочной кости, причиняя острую боль. С непокрытой головой стало легче. Решетков посмотрел вниз. Десяток всадников, рассыпавшись на три кучки, скакали вслед за приближающимися к земле летчиками. Через несколько минут они встретятся, и шансов уйти на этот раз не останется.

Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Верхушки барханов отсвечивали красным, а темные пятна ложбин сплетались в причудливую вязь. Решетков чувствовал, как намокает от крови майка. Рана на затылке кровоточила, теплая струйка стекала за шиворот по спине. К горлу подступала тошнота. На несколько секунд Решетков потерял сознание, потом опять пришел в себя, вцепившись намертво в парашютные стропы.

Второй пилот, Лагутин, опускался неподалеку, серое полотнище его парашюта колыхалось уже у самой земли. Штурмана Николая Гайдука отнесло ветром дальше всех. Двое всадников преследовали его, насмешливо показывая знаками, чтобы он поторапливался. Они не ждали сопротивления, слишком жалким казался болтающийся под куполом одинокий человек со сбитого ими с такой легкостью военного самолета.

Таможенная пошлина при пересечении границы составила двадцать долларов. Еще тридцать Сергей отдал лейтенанту, проверявшему их документы. Лейтенант, затянутый в новый мундир с блестящей желтой портупеей и тяжелым кольтом в открытой кобуре, важно отдал честь, пропуская «Ниву». Сержант, с автоматом через плечо, в противоположность офицеру был одет в балахонистый грязный комбинезон. Опустив шлагбаум, он плюнул вслед «Ниве». Возможно, он таким образом выразил презрение к неверным иностранцам, а может, был просто обозлен на лейтенанта, перехватившего взятку. Как известно, старшие по должности редко делятся с нижестоящими.

«Нива» проехала мимо старого бронетранспортера с облупившейся на бортах краской. Двое солдат, в расстегнутых куртках сидели на корточках возле костра и что-то варили в медном казане.

— Армия не получает жалованья три месяца, — сказал Петренко, кивая в сторону солдат. — Едят собачатину…

— Мы их тоже скоро догоним, — отозвался Амелин.

Иван Викторович Петренко ничего не ответил. Наверное, ведомство, в котором он работал, получало деньги исправно.

С утра они посетили фирму, специализирующуся на торговле цветными металлами, и переговорили с директором.

Директор оказался весьма недоверчивым молодым человеком. На предложение о поставке медного кабеля и цинковых листов обещал обсудить вопрос со своими компаньонами. Приезжих коммерсантов раздумья директора устраивали, это оправдывало их пребывание в Чемкаре. Набивая цену фирме «Элис», Петренко посоветовал молодому директору, ускорить обсуждение, так как могут появиться и другие покупатели.

Чтобы сгладить впечатление от своей недоверчивости, директор угостил их хорошим кофе с печеньем, после чего Петренко и Амелин отправились осматривать город. Покружив по улицам, они оставили машину в одном из дворов и пешком добрались до дома, где им назначил встречу доверенный человек Амира Довлатова.

Смуглое, с европейскими чертами лицо известного в республике издателя и коммерсанта Джемаль-Ходжи обрамляла ухоженная бородка. Высокого роста, грузный, он смотрелся в отлично сшитом костюме не менее элегантно, чем Петренко. На отвороте пиджака поблескивал крошечный искусственный цветок, с небольшим бриллиантом в центре. Правда, перстней на пальцах Джемаля-Ходжи было побольше, чем у директора фирмы «Элис», и тянуло это сверкающее великолепие на целое состояние.

Рукопожатие издателя было крепким и энергичным.

О смерти Джемаль-Ходжи они узнали утром.

— Кажется, мы засветились, — присвистнул Петренко.

Разговор шел на автостоянке. Они еще раз тщательно обыскали свою «Ниву». Взрывчатки не нашли, но легче от этого не стало. Очевидно, гибель издателя была связана с переговорами об освобождении летчиков. Возможно, имелись и другие причины, но переговоры стали последней точкой.

Петренко назначил срочную встречу связнику и попросил его, как можно быстрее найти в Чемкаре человека, вхожего к Амиру Довлатову и согласного за хорошую плату передать ему записку.

Переговоры надо было срочно продолжить. Неизвестно, как Довлатов отреагирует на смерть своего друга и захочет ли он дальше заниматься заложниками.

Массивный, песочного цвета джип Амира Довлатова шел с большой скоростью, поднимая за собой полосу бурой глинистой пыли. Амир не слишком задумывался о соблюдении собственной безопасности. Но после его заявления о намерении баллотироваться в президенты вопросом охраны вплотную занялись люди из ближайшего окружения Довлатова.

Теперь в поездках его сопровождал УАЗ с четырьмя охранниками, а купленный недавно джип был частично бронирован. Кроме водителя, вместе с Довлатовым сидел его помощник по военным вопросам (будущий министр обороны) Мамажанов. УАЗ двигался в ста пятидесяти метрах впереди.

Довлатов не любил разговоров в дороге, предпочитая молча обдумывать свои мысли. Остальные тоже молчали, не мешая ему.

Перевалили через деревянный мост. Под тяжестью массивных автомашин доски прогибались и скрипели. Внизу, под дубовыми опорами, матово поблескивала мутная вода. От полноводной мутной речки, напитанной горным ледником, почти ничего не осталось. Темные лужи да комья высохшего ила.

Пока джип, сбавив скорость, перебирался через мост, машина охраны стояла на береговой круче. Начальник личной охраны Рустам, по-гусиному вытягивая шею, внимательно разглядывал окрестности в бинокль. Его ладную широкоплечую фигуру перехлестывали ремни портупеи. Камуфляжный берет был лихо сдвинут набок.

Для некоторых читателей описываемые события будут узнаваемы не только географически, но и фактологически. В своих домыслах они окажутся, однако, не совсем правы, здесь есть смещение не только во времени, но и в местонахождении персонажей, ибо живут и здравствуют свидетели, жизнь которых подвергать возможной опасности автор не вправе.

Те читатели, которые подумают, что описываемые события происходили где-то рядом с Вязьмой, будут, несомненно, более близки к истине. Хотя истина известна только автору, да и то не до конца.

Апрельским солнечным деньком 1994 года из маленькой полузаброшенной деревеньки, что расположена в западной части Вяземского района, вышел человек, известный всей округе как дядя Вася Солидол. Работал он некогда колхозным механизатором и на любые неисправности сельскохозяйственной техники глубокомысленно изрекал: «Солидолу, стервецы, жалеете, вот и гробите механизму.» Отсюда и прозвище.

Итак, щурясь с похмелья на нетронутый снег в ближнем леске, Вася Солидол бодро шагал в этот самый лесочек, чтобы вырубить новый шест под телеантенну.

Прислушиваясь к гулу близкой автотрассы, он остановился, чтобы сладить самокрутку, и тут взгляд его остановился на человеческой руке, торчащей из-под весеннего снега. Сморгнув видение, Вася Солидол отвернулся и крепко выругался в том направлении мысли, что бабкин самогон, для духовитости сдобренный пригоршней махорки, может и до кондрата ивановича довести. Однако краем глаза скосил туда, где привиделось это. Рука, она и осталась рукой, сжатая притом в кулак, почерневшая и как бы побитая молью. Должно быть, птички поработали…

Бывший механизатор осторожно, шажок за шажком, приблизился, пытаясь разглядеть под снегом то, что должно быть рядом с рукой согласно анатомии человека. И разглядел, вернее уловил, под оплывшим снегом очертания этой самой «анатомии». Стремительно и троекратно перекрестившись, присел, достал из голенища кирзача нож, стал соскабливать снег там, где предполагалась голова. Ему хотелось увидеть лицо: а вдруг кто из знакомых, хотя вроде никто за эту зиму в округе не исчезал.

Вася Солидол не знал, что по криминалистическим соображениям как раз этого делать было нельзя: вытаявшая ткань тела на солнце быстро разлагается. Но свое вполне естественное любопытство он осуществил с предельной аккуратностью, даже увлекся работой, пожалев, что нет под рукой кисточки. И вот на свет выявилось лицо мертвеца, слегка повернутое на левую сторону. Лицо молодое, отрешенное, с плотно сжатыми губами, усы и волосы черные. А слегка сдвинутые густые брови словно говорили о предсмертной моментальной удивленности.

Звонок о трупе в весеннем лесу раздался у майора Фидинеева — средних лет блондина огромного роста и такой же силы — в 13.50.

«Как всегда, бутерброд падает маслом вниз», — сокрушенно подумал он и с тоской посмотрел на 20-литровую канистру в углу кабинета. Она была пуста. А в его отделе лимит на бензин кончился еще три дня назад. Перебивались дружескими связями, а то и собственным карманом. Бензин будет завтра, Фидинеев смотрел на часы: а вдруг сегодня пронесет и не будет дальних срочных выездов. Нет, проклятый бутерброд падает в голодные времена именно маслом вниз. Он любил мудреные афоризмы, но на ум приходил всегда почему-то этот, простейший как кирзовый сапог.

Между тем его мозг, как-бы независимо от его хозяина, обрабатывал всю полученную информацию о трупе, хотя телефонные звонки трещали ежеминутно.

Телефон уже давно стал бедой майора. Вернее, телефон тут был ни при чем. Причина заключалась в свойстве характера Фидинеева: его знала в городе (как тут не прибегнуть к избитой фразе?) каждая собака. А учитывая еще его стремление к справедливости, изначальное человеческое участие и, наконец, просто мужское обаяние, майор стал для одних своего рода «телефоном доверия», для других — «скорой помощью», для третьих — «ходячим городским справочным бюро», для четвертых… Впрочем, об этой категории пока помолчим… Достаточно и этого набора, чтобы служебный телефон майора к концу дня раскалялся, словно ствол крупнокалиберного пулемета. Фидинеев злился на себя, но не мог никому отказать в совете или практической помощи.

А кроме того, у него была еще и основная работа. Удивительное заключалось в том, что эти «помехи», с одной стороны, мешали основной работе (в том смысле, что приходилось работать чуть ли не круглые сутки), а с другой — помогали.

Полумиллионный Пловдив — один из древнейших и прекраснейших городов Европы. На его месте существовал древнефракийский город Эвмолпиады, который Филипп II Македонский за 400 лет до н. э. переименовал в Филиппополь. Название же «Пловдив» появилось на географических картах лишь в XVII веке. Теперь это второй по численности населения город в стране, раскинувшийся на берегах реки Марицы. Из промышленности интересны здесь точное машиностроение и цветная металлургия. Есть в Пловдиве хорошо сохранившийся античный театр, музей французского писателя Ламартина, памятник русскому солдату Алеше, который «демократы» решили снести…

Но не это нас сейчас интересует. В Пловдиве с 1933 года ежегодно проводятся крупнейшие международные ярмарки. Они собирают не только коммерсантов со всего мира, но и представителей мафиозных структур — в этом плане русская бригада далеко не на последнем месте.

А пока мы спускаемся по крутой узкой улочке от угла Музея Ламартина к центру, потом сворачиваем в еще более узкий булыжный проулок и попадаем в дом Добромира Рачева. Вот уже полгода, как здесь воцарилась гнетущая тяжелая атмосфера, которую время от времени безуспешно пытается разрядить хозяин дома Богумил Рачев. Это случается, когда к ним приходит Георгана — невеста Добромира. Тогда усилием воли преображается и Румяна — мать Добромира. О пропавшем в России сыне уже не говорят: все переговорено, все передумано. Но каждый раз в черных бархатных глазах Георганы с первой секунды горит немой вопрос: «Что из России?»

А ничего. Богумил уже до дыр изучил ту часть карты России, где пролегал маршрут сына. Иззвонил посольства и консульства, истер пороги разных организаций, извел горы бумаги на заявления в прокуратуры и полиции, истратил немало левов на международные переговоры, особенно с московским торговым домом «Сталкер». Именно туда предназначался груз Добромира — несколько тонн аудио- и видеотехники.

Туманную надежду вселила ясновидящая Ванга. «Он вернется», — только и сказала она Богумилу.

С середины апреля потянулись первые дачники. Их в округе немного — на каждую старую деревню по две-три семьи. Но и это как-то разнообразило довольно скучную жизнь селян. Дачники первыми вскапывали землю под картофель. Обычно последним днем посадки картофеля считалось 9 мая. Дядя Вася Солидол, однако, в этот день усиленно отмечал День Победы, а потом пошли дожди, и только тринадцатого он взялся за посадку. Ему помогал постоялец с Закарпатья — мужчина в годах, степенный. Напросился на месяц-другой, заплатил хорошие деньги, сказал, что собирается перебираться в Россию и вот думает присмотреть хорошую деревню. Говорил с акцентом, хорошо разбирался в технике, но, по понятиям Васи, ни бельмеса не понимал в политике. Приятный, вежливый. Пусть живет.

С помощью болгарского посольства Богумил Рачев вышел на следователя Шелегеду. Тот как раз принял к производству дело об убийстве водителя. Он был поражен странным решением болгарина пожить возле места, где нашли сына. Сразу проникся к нему невольным уважением, понимая, сколь сложно это все оформить. Напрямую спросил Богумила:

— Сами решили расследовать?

— Не знаю, но постараюсь, — уклончиво ответил тот, — просто тянет туда.

— Тогда вот вам телефон в Вязьме. Есть там майор Фидинеев, я с ним на курсах сдружился. Мировой мужик! В случае чего — к нему. А я ему позвоню.