Хриплые трубы на привратных башнях сыграли вечерний сигнал — в знак того, что городские ворота вот-вот закроются. Последние прохожие торопились, миновав узкий подъемный мост, укрыться за надежными стенами Нелласа. Большой торговый город в самом дальнем северо-западном углу Халланского королевства жил в постоянном страхе перед набегом варваров Загорья, и никто не осмеливался ночью в одиночестве бродить по его окрестностям. Мелкие шайки грабителей рыскали вокруг кольца неприступных стен, точно голодные псы подле трактирной кухни, и горе тому несчастному, кто попадался им в лапы! Вывести разбойную заразу не удалось еще ни одному из многих градоначальников Нелласа, что брались за эту поистине непосильную задачу.

— Хвала милосердной Ялини, мы в безопасности! — с облегчением вздохнул один из прохожих, последним миновавший мост вслед за своим многочисленным семейством. Впереди на невзрачном старом муле ехала закутанная в широкий, бесформенный плащ женщина, держа на руках младенца; за ней следовал уныло понуривший голову ослик — на его спине устроились близнецы, мальчик и девочка постарше. Стараясь не свалиться на землю, они отчаянно боролись со сном и постоянно клевали носами. Подросток лет четырнадцати вел в поводу навьюченную лошадь; рядом с ним шагала девушка примерно шестнадцати годов, в темном плаще и безобразном платке, совершенно скрывавшем ее лицо от посторонних взглядов. Сам отец семейства замыкал шествие, на правую руку его был намотан ременной повод еще одной лошади с тюками.

Арьяте не спалось. Младшие и Альтин давно уже сопели, с головами закутавшись в одеяла, дремала мать, покормившая маленького Трогвара, а принцесса все лежала, не шевелясь, на спине, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Она не сомневалась в своих способностях. Учившая ее колдунья не раз задавала ей самые трудные задания — проникнуть в сущность оказавшегося перед ней человека, узнать его прошлое, прочесть его мысли, — и Арьята никогда не ошибалась. Наставница все твердила, что у ее высочества — редкий дар, и все жалела, что принцессу нельзя отправить в какой-нибудь настоящий колдовской орден, где она достигла бы подлинных вершин мастерства. Арьята не сомневалась, что в душе старого Гормли таится что-то очень темное и страшное, какая-то мрачная тайна, однако настолько искусно скрытая многими слоями магической защиты, что неопытная волшебница не могла без посторонней помощи пробиться к ее сути. Однако подозрения вызывало уже само существование подобной защиты. Кто мог создать такие охранные заклятия — ведь для этого нужно быть необычайно искусным колдуном или, того больше, Истинным Магом? Здесь крылась какая-то тайна, не так уж прост оказался этот жутковатый старик… Во имя пресветлого Ямерта, ну чем же кончился их разговор с отцом? Хотя папа никогда не согласится принять покровительство Тьмы, он скорее расстанется с надеждами на возвращение трона или даже с жизнью!

За плотно занавешенным окном медленно ползла ленивая старуха ночь; поднялся ветер, и длинная ветвь какого-то дерева стала мерно царапаться в запертый ставень. Раз, и другой, и третий… Точнее, Арьята пыталась уверить себя, что это всего-навсего ветка… хотя страх запустил коготки глубоко в душу принцессы, и ее мысленному взору с пугающей четкостью представилось жуткое страшилище, бесформенная черная масса, лишенная четких очертаний и оттого еще более пугающая.

А потом ритм размеренных скрипов вдруг изменился, и в самый первый момент Арьята подумала, что ветер задул по-другому, не больше, но в ту же секунду девушку словно что-то кольнуло: опасность! — заставив принцессу скатиться с лежанки и слепо броситься к окну. Она хотела крикнуть и не смогла — страх сдавил горло. Опоздав на долю мгновения и спохватившись, в душу вцепился липкий обессиливающий страх; ноги отказывались повиноваться. Правая рука Арьяты сжимала выхваченный из-под подушки острый и длинный стилет драгоценной гномьей стали — подарок на день совершеннолетия.

Девушка все же сумела крикнуть: «Мама!» — и схватить в охапку малыша, но тут в ставни ударило что-то тяжелое и мягкое. Рама вылетела, внутрь просунулось нечто живое, зловонное, извивающееся… Арьята, задыхаясь от омерзения, но одолев свой всегдашний страх перед змеями и лягушками, с визгом метнулась к вползающему в окно существу, с размаху всадив стилет в податливую горячую плоть.

От шума, грохота и крика проснулись все остальные. Не пытаясь больше напасть, тварь в окне поспешно отдернулась, снизу донесся мокрый и тяжелый шлепок — и тотчас же воздух над самым ухом Арьяты вспороло что-то свистящее. В узкий проем стремительно протиснулась тощая и длинная фигура. Арьята с отчаянием вновь попыталась ткнуть появившегося стилетом, однако тот оказался умелым бойцом — скрутившись, точно уж, он перехватил занесшую оружие руку и в один миг вырвал клинок. В комнате было по-прежнему темно, метались и вопили дети, королева билась у выхода — дверь почему-то не открывалась. Альтин тоже выхватил свой недлинный и легкий меч; однако появившийся через окно человек не собирался терять здесь время даром. Он вскинул руку, что-то вновь свистнуло, и обмершая Арьята услыхала тяжкий стон. Королева медленно сползла вниз, цепляясь за дверь обеими руками.

Нельзя сказать, что барону Вейтарну очень плохо жилось при прежнем короле. Его богатства, слава и влияние росли с каждым годом, его сыновья получали высокие посты при дворе, жена стала первой дамой королевы, и все же он был недоволен. Он не умел отвешивать вежливые поклоны, предпочитая простые и крепкие мужские рукопожатия. Древностью рода, знатностью, доблестью — он ничем не уступал тем, кто волею судеб оказался заброшен на Халланский трон. И очень простой вопрос — почему они, а не я? — засел в голове у барона настолько крепко, что мало-помалу лишил достойного предводителя халланской конницы и сна, и спокойствия. Он бредил властью. Каждую ночь, если только удавалось заснуть, барону грезился королевский пурпур в его гербе, склоняющийся в поклоне двор и другие сэйравы страны — сильные, храбрые, но покорные его воле. Он не мог отделаться от этого наваждения. Оно владело всем его существом, и теперь ему оставалось либо погибнуть в погоне за этим призраком собственного королевства, либо перестать быть самим собой, бароном Вейтарном. Смертельно устав от постоянной борьбы с самим собой, барон бросался в сражение очертя голову, стремясь забыться в кровавой сече. Он заслужил славу неуязвимого; его отчаянные конные атаки не раз и не два приносили победу повелителю Халлана, но никто не знал, что причиной этих побед была именно глубокая, застарелая ненависть барона к тому, кто считал Вейтарна своим ближайшим сподвижником.

Когда переворот созрел, к барону пришли главари заговорщиков. Они были не настолько глупы, чтобы обманывать, и предложили честную сделку — Вейтарн опаздывает к месту решительного сражения, взамен получая все необходимое для того, чтобы без помех захватить власть в богатых областях Южного Загорья, в прекрасных, плодородных землях вокруг громадного внутреннего озера Нуар. Барону была обещана помощь колдовством, и он получил ее. Гонец только что доставил донесение — посланный отряд разведчиков благополучно произвел рекогносцировку. Пора было трогаться всей собранной бароном силе.

Однако сейчас барон в одиночестве сидел в верхнем покое своего роскошного дома в Нелласе и мрачно прихлебывал дорогое вино, почти не ощущая тонкого вкуса рубинового напитка. За его женой только что закрылась дверь. В ушах хозяина еще звенели отзвуки гневного голоса баронессы:

«Ты предатель, барон Вейтарн. Всемогущий Ямерт, тот, кому я родила таких сыновей, кого я без памяти любила всю жизнь, — всего лишь гнусный предатель! Тебе нет прощения, барон. И не думай, что я когда-нибудь забуду это. Все, все, что было у нас, — все ты погубил. Ты властен в моей жизни — но я отныне не жена тебе!»

Супруга барона Вейтарна оказалась чуть ли не единственной дамой благородного происхождения, сохранившая верность низвергнутому королевскому дому Халлана. Барон знал, что все услышанное им только что — не пустые слова. И он понимал также, что идти оправдываться уже бессмысленно.

Посланное Ракотом чудовище, постояв несколько мгновений над телом Оливии — словно отдавая ей последние молчаливые почести, — повернулось и бесшумно заскользило между деревьями. Оно торопилось. Луна клонилась к горизонту, восток уже начал светлеть; у посланца Тьмы оставалось очень мало времени.

Первые торговцы, разносчики, грузчики и пекари уже вылезали из своих постелей, когда воин Ракота добрался до малоприметного дома подле самой городской стены Нелласа. Вид строения выдавал знатность рода его обитателей, но и в то же время — их нынешнюю бедность. Гордый герб на фронтоне совсем облупился, став почти неразличимым, ступени высокого крыльца выкрошились, штукатурка обвалилась, обнажив во многих местах каменную кладку. Когда-то большие окна были застеклены только в первом этаже, на втором же в ход пошел бычий пузырь.

Въезд во двор закрывали покосившиеся ворота, краска на них почти полностью слезла, проржавевшие петли едва держались. После мгновенного раздумья существо закинуло клешню на верх ворот и ловко перевалило внутрь дома. Суматошно взвыли спущенные на ночь с цепей собаки, но лишь одна, старая охотничья сука с острыми ушами и закрученным в кольцо хвостом, решилась броситься на незваного гостя. Однако тот не сделал ни одной попытки защититься. Желтое око на внезапно удлинившемся стебле глянуло прямо в глаза собаке, из глотки страшилища вырвалось хриплое взлаивание, и псы тотчас успокоились. Слуга Восставшего осторожно приблизился к задней двери дома и деликатно постучал.

Довольно долго никакого ответа не было. Посланец Тьмы терпеливо ждал. Наконец внутри раздалось медлительное шарканье, и старческий голос весьма нелюбезно осведомился, кого там носит в неурочный час.

— Принц Трогвар и золото от Оливии, баронессы Вейтарн, — последовал ответ, данный уже не писклявым, а хорошо поставленным низким баритоном. Очертания рака подернулись серой дымкой, а когда несколько мгновений спустя она рассеялась, на пороге черного хода стоял высокий, одетый во все черное мужчина с внушающим доверие резким загорелым лицом.

— Что за странная судьба выпала тебе, принц Трогвар, — задумчиво бормотал Эммель-Зораг, пока нанятая кормилица возилась с младенцем. — Я был бы рад, прочитав в своем гадании, что тебе предстоит стать воином пресветлого Ямерта, отправиться на великую битву с черными легионами Владыки Ночи Ракота Восставшего… Но руны легли смутно и неясно, да и вряд ли Темный Властелин стал бы тратить на тебя силы, будь ты изначально, от рождения, на стороне Молодых Богов… Что же мне с тобой делать, принц Трогвар?

К старости у Эммель-Зорага появилась привычка размышлять вслух, вполголоса произнося слова. Домашние уже давно привыкли к причудам старика и не обращали на него никакого внимания. Трогвара они сочли подброшенным младенцем, очевидно, отпрыском знатной дамы, раз она оставила столько золота. Об истинных обстоятельствах появления ребенка в их доме Эммель-Зораг, понятно, не распространялся. Его беспокоило другое: воины в черном, хорошие воины, от которых спасалась бегством баронесса, — это, ясное дело, не кто иные, как люди Ордена Койаров, при одном имени которых народ бледнел и разбегался по углам. За принцем наверняка пойдет нешуточная охота. У этого Ордена хватит сил прочесать весь город, допросить каждого его жителя… Рано или поздно койары нападут на след — при этой мысли старик вздрогнул. О пыточных застенках Ордена ходили настолько страшные легенды, что их передавали друг другу только шепотом и при ярком свете дня. И эти слухи утверждали, что пытают там узников не простые палачи и не всякими там привычными клещами или тисками. В подземельях Ордена обитали ужасные бестелесные духи, медленно обращая в ничто плоть своих жертв, они выпивали их души…

Вывод из всего этого следовал простой: принца нужно спрятать, причем побыстрее и понадежнее. Враги должны окончательно потерять их след. Эммель-Зораг медленно поднялся — вот и пришел тот день, приближение которого он смутно предчувствовал, которого он ждал и которого в то же время и боялся. Значит, ему, Эммель-Зорагу, придется уйти и провести в глухомани семь долгих лет… Потом он сможет отдать Трогвара в Школу Меча — но до этого ему еще надо дожить. Дожить, будь прокляты все демоны и небожители! И он доживет. Король, законный король еще вернется в свое королевство…

Нельзя сказать, чтобы старый сэйрав недолюбливал Перворожденных — просто он был верен раз и навсегда данной присяге, и освободить его от данного слова могла лишь его собственная смерть или законный король, которому он присягал.

Приняв решение, старик не мешкал. Собрав родню, он в тот же день объявил им небывалую новость. Никакие уговоры не подействовали. Вечером Эммель-Зораг, Трогвар и кормилица покинули Неллас. Старому волшебнику пришлось потрудиться, сплетая отводящие взор заклинания, — во всех городских воротах стояла стража из числа воинов Ордена Койаров; по счастью, Эммель-Зораг избег встречи с кем-либо из истинных чародеев этого Ордена — тогда бы ему не помогла никакая волшба.

Над головой принцессы Арьяты нависал низкий каменный потолок. Крошечная камера — четыре шага длиной, три — шириной, убогий лежак из неошкуренного горбыля с торчащими сучками, в дальнем углу — дыра, откуда остро разило нечистотами, под самым потолком в противоположной от двери стене — крохотное зарешеченное оконце. Однако не следовало полагать, что через него можно было видеть — пусть даже через решетку — голубое небо или золотистое солнце, единственную отраду узника. Это оконце выходило всего лишь в другой тюремный коридор, только ярусом выше; и пробивавшийся через закопченное стекло свет был не более чем тусклым отблеском чадных факелов. Почти все время Арьята проводила в полумраке.

И все же она не сдавалась. Когда схлынуло отчаяние первых дней, она стиснула зубы и решила жить наперекор всему, жить, чтобы хотя бы этим досадить ненавистной захватчице.

Она не позволяла себе подолгу лежать. Четыре шага — это тоже расстояние. Она сотни и тысячи раз за день отмеряла эти четыре шага, пока не начинали гудеть от усталости ноги. Она упорно загружала работой каждую мышцу своего тела и увеличивала нагрузки, насколько позволяла скудная тюремная пища…

Она заставляла себя вспоминать все, что когда-либо прочла. Она сама придумывала пьесы и мысленно разыгрывала их; и каждый день она во всех подробностях вспоминала ненавистный облик Владычицы — чтобы еще больше подхлестнуть себя гневом. Она твердо верила, что выйдет отсюда…

И еще она часто вспоминала свой удар, обративший в мелкое крошево заветные Камни Халлана. Ей начинало казаться, что в этом ей был дарован знак, — разве мог обычный меч, пусть даже и очень хорошей стали, раздробить с одного раза магические кристаллы? И кроме того, она помнила ласковое и теплое прикосновение к ее пальцам этой каменной крошки, словно верно служившие ее предкам талисманы прощались со своей хозяйкой. Порой, когда мрак в камере становился совершенно непроглядным, Арьята замечала слабое алое свечение вокруг своих пальцев; в такие минуты она, обнаженная, ложилась на жесткие доски и гладила, гладила этими светящимися пальцами свое тело, словно надеясь тем самым уберечь его от разрушительного действия неволи.

Прошло долгих десять лет.

Они вместили в себя множество событий, и больших, и малых, и совсем незначительных. Владычица спокойно правила Халланским королевством, и народ боготворил ее. Она выказала себя доброй, справедливой, милосердной, щедрой к убогим и бедным (последних, впрочем, за время ее правления существенно поубавилось), ревнительницей чистоты и строгости нравов и прочее, и прочее. Даже сама природа как будто решила помочь многострадальной Халланской державе, как по заказу посылая в нужное время снег, дождь, жару или ветер. Из года в год собирались высокие урожаи; тороватые купцы вели нагруженные товарами галеры или караваны вьючных лошадей в дальние страны, возвращаясь с большим прибытком; почуяв выгодное время, потянулись в Халлан иноземные торговцы из всех пределов Большого Хьёрварда; рынки городов поражали изобилием.

Правда, о богатствах и процветании Халлана прослышали и хищные белокожие стервятники — северные варвары, что обитали за одноименным хребтом. Сборы их ратей были коротки — и вот в одну прекрасную осень орда одолела горные перевалы и, точно извергнутая вулканом лава, потекла вниз, отмечая свой путь кровавыми сполохами бесчисленных пожарищ. Вновь, как и в былые годы, обитатели полуночных долин бросались искать спасения на юге; и Дайре действительно смог помочь своим северным владениям. Атор, тот самый Атор, уже заслуживший в народе прозвище «Великий», признанный Меч Халлана, карающая длань Порядка и Закона, усмиритель баронских своеволий, гроза пиратов и разбойников, бич черных ведунов и колдуний, Победитель Черного Ордена, сам возглавил войско и на речных берегах подле Нелласа наголову разбил главные силы Орды, после чего в три месяца очистил от более мелких шаек весь Северный Халлан.

После этого война тлела еще года два; и Атор одержал несколько пусть и не столь громких, как первая, но тоже важных побед, снискав славу знаменитого полководца…

Текло время и в Дем Биннори; каждой весной из него уходили молодые воины, прошедшие суровую школу и ставшие сильными мечниками. Летели годы, Трогвар рос, успешно одолевая трудные науки благородного сословия — и верховую езду, и стихосложение, и соколиную охоту, и плавание, и историю войн, что вел Халлан; но главным предметом, конечно же, оставался Меч.

Он шел долго. Дни уходили за днями, неделя сменялась неделей, близился излет лета, хлеба ложились под серп. Припекало солнце, и натруженная спина прела под серым плащом, плотно прижатым к телу двумя укрепленными крест-накрест недлинными, чуть изогнутыми мечами-ноэрами.

Мало-помалу дорога, по которой он шел, становилась все шире, села и замки — богаче и пышнее. Крылатый Пес приближался к сердцу Халланского королевства, однако он почти не смотрел по сторонам. Не удостоились его внимания ни роскошные платановые рощи, спускающиеся по зеленым пологим холмам к самой белой черте прибоя, ни величественные черные утесы Дорнея, врезавшиеся в голубую морскую гладь двумя гигантскими клешнями, ни торжественные дубовые леса, раскинувшиеся на привольных просторах речных долин, через которые вел его нескончаемый тракт…

Он останавливался на самых скромных постоялых дворах, бережно тратя те немногие деньги, что получил от щедрот Наставника В трактирах он избегал шумных компаний, предпочитая есть и пить в одиночестве. На него глазели — не столь часто под эти давно не обновляемые кровли вступал воин с Третьим Знаком Дем Биннори; прекрасно зная, что означает Крылатый Пес на куртке странного гостя, никто не дерзал побеспокоить его. Одиночество Трогвара так и не было никем нарушено до самого конца пути.

И с каждой пройденной лигой жестокий внутренний огонь все сильнее и сильнее жег путника Ну когда, когда же он наконец сможет припасть к ступеням трона своей мечты, вознести зримую молитву своему живому божеству? Крылатый Пес равнодушно проходил мимо придорожных храмов Молодых Богов — к чему они ему, если в его сердце безраздельно царствует Владычица Халлана? Последние ночи перед столицей он уже не мог спать.

Но вот под ногами вместо пыли и песка потянулись гладкие каменные плиты; знаменитые вишневые и яблоневые сады окрестностей Дайре заполнили все вокруг; и настал миг, когда потрясенному Трогвару открылись величественные, вознесшиеся высоко в небо сторожевые башни Дайре, островерхие и тонкие, словно все без остатка устремленные ввысь и пытающиеся оторваться от грубых фундаментов. Город окружали белокаменные стены высотой в десять человеческих ростов с кроваво-красными башнями, увенчанными отливающими золотом шпилями…

Эту ночь Трогвар провел под гостеприимным кровом Капитана. Старый вояка жил один — двое сыновей тянули лямку на северной границе, жена давно умерла… Сердито гремя пустыми горшками и что-то неразборчиво ворча себе под нос, Умбато отыскал полный чугун с бобовой кашей, по-братски разделив с Трогваром ужин.

Едва голова Трогвара коснулась подушки, как он провалился в глубокий сон без сновидений.

Наутро Капитан растолкал его чуть свет.

— Смотри, молодой мастер, счастье свое проспишь! Прием через два часа начинается…

Долго собираться Трогвару не пришлось. Встал, умылся, затянув пояс потуже — и готов. От волнения кусок не лез в горло…

— Что ты наделал, безумец! — Весь красный от волнения, Капитан Умбато коршуном налетел на Трогвара. Большой Прием закончился на этот раз неожиданно быстро; едва вынеся свой приговор, Владычица молча простилась с собравшимися и в сопровождении гвардейцев скрылась вместе с Атором за золочеными дверьми. Придворные потянулись к выходу; при этом все шарахались от Трогвара, точно от зачумленного. Очевидно, по всеобщему мнению, он был уже покойником.

Сам же Крылатый Пес растерянно стоял посреди зала, чувствуя странную опустошенность в душе. Мысли скакали, как зайцы в садке, и Трогвар никак не мог взять в толк, как же это так получилось, что назавтра ему предстоит Поединок с сильнейшим, непобедимым бойцом Западного Хьёрварда — и скорее всего ему, Трогвару, суждено быть убитым…

Сильная рука Капитана Умбато повлекла его к выходу; Трогвар не сопротивлялся.

Ворча и бранясь, всю дорогу ругая Трогвара на все корки, Умбато чуть ли не волоком дотащил Крылатого Пса до своего дома. А тем временем на улицах зычные герольды объявляли, что „завтра по милости Ее, Владычицы нашей, иметь будет место большой турнир, и сам Великий Атор сразится в нем против некоего Трогвара из Дем Биннори, какового Трогвара объявляет Великий Атор нанесшим ему смертельное оскорбление, смываемое одной лишь кровью!.. Поспеши, народ честной, завтра будет славный бой!“

— Горлодеры проклятые, — проворчал Умбато, запирая входную дверь на тяжелый железный засов. — Эй, садись, не стой столбом! Сейчас поедим, потом пойдем во двор, позвеним мечами…