Русские царевны допетровских времен были теремными затворницами. Выдать за кого-то из бояр, пусть даже самых знатных и близких к трону было бы чудовищным мезальянсом. Если византийцы иногда отдавали своих багорянородных принцесс за варварских королей, если Ярослав Мудрый выдал свою дочь Анну за короля Франции, то для русских XVII века отдать православную царевну за «латынянина» или даже за греческого царя или сербского князя было немыслимо. Бедняжки так и проживали всю свою молодость в отцовских теремах, не показываясь даже своему народу, а после коронации их брата их постригали в монастырь.

Русский историк Николая Иванович Костомаров писал о воспитании московских царевен: «Царские дочери до тех пор жили затворницами, никем не видимые, кроме близких родственников, и не смели даже появляться публично. Это зависело, главным образом, от того монашеского взгляда, который господствовал при московском дворе и дошел до высшей степени силы при Романовых. Боязнь греха, соблазна, искушения, суеверный страх порчи и сглаза – все это заставляло держать царевен взаперти. Величие их происхождения не допускало отдачи их в замужество за подданных, а отдавать их за иностранных принцев было трудно, потому что тогдашнее благочестие приходило в соблазн при мысли о брачном союзе с неправославными».

Май

25-го, рано утром, для меня нашли наконец две маленькие плохие комнатки, в которых жил недавно переселившийся в Петербург немец, пряничник, с женою, очень хорошенькой француженкой. Хотя мне было крайне неприятно вытеснять этих бедных людей из только что нанятых ими комнат, тем более что они заплатили за них вперед и, следовательно, имели полное право жаловаться, что отдали деньги за три комнаты, а жить должны в одной, однако ж я принужден был к ним переехать. Им объявили, чтоб к вечеру две комнаты были очищены, что они и исполнили. Перед обедом, около половины одиннадцатого часа, когда царь возвращался из церкви, с крепости стреляли из всех пушек, чем и началось празднование коронации по случаю наступления 39-го года царствования его величества, вступившего на престол 10 лет от роду. Говорили, что нынешний год день этот празднуется вовсе не великолепно; но почему, никто не знал. Услышав пушечную пальбу, я тотчас отправился вместе с тайным советником Геспеном, посланником Штамке и другими нашими кавалерами навстречу царю, которого мы увидели на реке. Когда он вошел в длинную галерею, стоящую в аллее, идущей к царскому летнему дворцу, все собравшиеся там русские и тайный советник Геспен с посланником Штамке подошли к нему с поздравлением. Спросив последних, когда приедет его королевское высочество и получив в ответ, что они ожидают его всякий час, царь пошел с князем Меншиковым и со всею свитою на находящееся близ сада большое открытое место

[1]

, где стояли в строю оба гвардейских полка, Преображенский и Семеновский. Первый состоял из четырех батальонов, второй из трех. В обоих, как говорят, до 7000 человек, не считая нестроевых. Большая часть рядовых, по крайней мере очень многие из них, князья, дворяне или унтер-офицеры из армейских полков. Оба полка имеют зеленые мундиры с красными отворотами, но воротники у Преображенского красные, а у Семеновского голубые, равно как, для большего отличия, у первого зеленые, а у последнего синие шинели. У унтер-офицеров отвороты и воротники (которые также разных цветов, смотря по полку) обшиты узким золотым галуном. Все обер-офицеры, от полковника до прапорщика, имеют одинакий мундир зеленого цвета, обложенный кругом золотым галуном; только шарфы и значки отличают их друг от друга. Гренадеры носят шляпы, похожие на шлемы древних римлян и имеющие вид касок; но они сделаны не из железа, а из толстой кожи и украшены сзади большим пером белого и красного цветов, что делает особенно хороший вид, когда их много вместе. Спереди на шляпах у них оловянный, а у офицеров серебряный герб России; точно такая же и обделка широкого патронташа, висящего на правой стороне, поверх которого подпоясывается с левой стороны другой, маленький. Гренадерские офицеры, как и другие, носят еще через правое плечо шарфы голубого, белого и красного цветов и серебряные значки (рингкрагены) с изображением Андреевского креста, с короною наверху и лавровым венком вокруг. Под крестом написано выпуклыми буквами: 19-е Ноября 1700 года – день несчастного Нарвского сражения, в котором оба эти полка особенно отличились. Многие из рядовых имеют также в петлицах медали с портретом царя, который, говорят, награждает ими всех особенно отличающихся в сражениях; но, кроме того, все бывшие в Полтавской битве украшены такими медалями. Офицеры этого корпуса имеют высокие чины: поручики равняются капитанам армейских полков; капитаны поступают в другие полки полковниками, а майоры обыкновенно в то же время бригадиры или генерал-майоры и имеют большой вес. Сам царь – полковник Преображенского полка. Когда царь пришел к месту, где выстроились оба полка, образуя из себя огромный круг, они отдали ему честь и, исполнив по его команде обыкновенные приемы, производили беглый огонь из ружей. После троекратной стрельбы царь удалился, пригласив сам наших кавалеров собраться после обеда, в пять часов, в Летнем саду. Я отправился домой и смотрел дорогою, как гордые полки в стройном порядке уходили назад. Каждый из батальонов имеет своих гобоистов и валторнистов. Они проходили по крайней мере час, но на это было вовсе не скучно смотреть, потому что солдаты все видные и красивые люди, набранные из многих полков. Собравшись, по обыкновению, к обеду у нашего благодетеля, мы сели за стол и только что отобедали, как приехал подполковник Сальдерн, посланный его королевским высочеством из Нарвы с письмами к тайному советнику Геспену и посланнику. Когда он вручил мне письмо от тайного советника Бассевича, я уступил ему свое место за столом, потому что он был очень голоден. Мы спросили его, когда приедет его королевское высочество, и узнали, что не прежде будущего четверга, оттого что проезжает в день не более двух станций. Тайный советник Бассевич велел меня просить, чтоб я в четверг, рано утром, был с его каретными лошадьми в Красном Кабачке; но это было невозможно по причине болезни одной из шести лошадей, которую заменить другою было решительно нельзя. Впрочем, я был твердо убежден, что ее величество царица пошлет навстречу герцогу довольно лошадей и карет, так что его собственные, требуемые только на всякий случай, вероятно, вовсе не понадобятся. После обеда мне очень хотелось тотчас же исполнить одно поручение, о котором тайный советник писал мне в своем письме, но в этот день ничего нельзя было сделать. В 5 часов я со многими из наших отправился в сад. Подойдя к месту, где утром была стрельба, мы опять нашли там, в том же порядке, оба гвардейских полка, но только с нижним оружием; верхнее они оставили в лагере. Когда я спросил, для чего они здесь собрались, мне отвечали, что царь обыкновенно в такие праздники угощает их пивом и вином, которое сам им подносит в деревянных чашках величиною с большой стакан. Его величество именно этим и был занят, когда мы пришли. Там же увидел я необыкновенно большого роста чухонку, которую царь несколько лет тому назад выдал замуж за огромного француза, привезенного им из Франции. Они имели уже ребенка, и теперь она снова была беременна. Этот француз не так высок, как неестественно толст; он сам говорит, что австрийский посланник в Париже, барон Бентенрейтер, еще повыше его, в чем я теперь, рассмотрев его хорошенько, также убедился. Он не имеет никакой должности (впрочем, по толстоте своей и не способен ни на что) и всю жизнь только и делал, что показывал себя за деньги. Ему дают в год 300 рублей жалованья и даровую квартиру. Царь, тотчас после его приезда, подарил ему дом и держит его, как говорят, только для того, чтоб иметь от него рослых людей. С теперешнею его женою его соединили еще до брака, и государь только тогда приказал обвенчать их, когда убедился, что они могут иметь детей; в противном случае она досталась бы одному из царицыных гайдуков, также огромного роста, но весьма красивому*. Войдя в сад и осмотрев его немного, я до того был удивлен переменами в нем в последние семь лет, что едва узнавал его. Мы сперва отправились туда, где думали найти лучшее, то есть царский двор, который очень желали видеть, и пришли наконец в среднюю широкую аллею. Там, у прекрасного фонтана, сидела ее величество царица в богатейшем наряде. Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу

Вскоре после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета, а государыня между тем пошла с своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел прелестную молодую дубовую рощицу, насаженную большею частью собственными руками царя и находящуюся прямо против окон царского летнего дворца. Так как здешнее духовенство обыкновенно также принимает участие во всех празднествах, то оно и в этот день собралось в большом числе и для своего удовольствия выбрало самое живописное и приятное место, именно эту рощу. Я нарочно оставался там несколько времени, чтоб отчасти полюбоваться на многие молодые и чрезвычайно прямые деревья, отчасти посмотреть хорошенько на духовенство, сидевшее за круглым столом, уставленным кушаньями. Духовные лица носят здесь одежду всех цветов, но знатнейшие из них имеют обыкновенно черную, в виде длинного кафтана, и на голове длинные монашеские покрывала, закрывающие плечи и спину. Многие своими бородами и почтенным видом внушают к себе какое-то особенное уважение. Наконец я очутился опять на том месте, где остался царь, и нашел его там сидящим за столом, за который он поместился с самого начала. Постояв здесь с минуту, я услышал спор между монархом и его шутом Ла-Костой, который обыкновенно оживляет общество. Этот Ла-Коста из жидов и человек чрезвычайно хитрый; прежде он был маклером в Гамбурге. Дело было вот в чем. Ла-Коста говорил, что в Св. Писании сказано, что «многие приидут от Востока и Запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом»; царь опровергал его и спрашивал, где это сказано. Тот отвечал: в Библии. Государь сам тотчас побежал за Библиею и вскоре возвратился с огромною книгою, которую приказал взять у духовных, требуя, чтобы Ла-Коста отыскал ему то место; шут отозвался, что не знает, где именно находятся эти слова, но что может уверить его величество, что они написаны в Библии. «Еу, еу, – отвечал государь, по своему обыкновению, по-голландски: – Dat is naar apraht, jy saudt ju Dage nieht darin finden» (все вздор, там нет этого). В это самое время проходила мимо царица с принцессами, и так как для меня гораздо любопытнее было видеть их, чем слушать этот спор, то я последовал за дамами и старался познакомиться с некоторыми из них. Когда все они опять сели, я возвратился на свое прежнее место, но царя там уже не было. Меня уверяли, что Ла-Коста прав, что приведенные им слова действительно находятся в Библии, именно у Матфея, гл. 8, ст. 11 и 12. Вскоре после того появились дурные предвестники, вселившие во всех страх и трепет, а именно человек шесть гвардейских гренадеров, которые несли на носилках большие чаши с самым простым хлебным вином; запах его был так силен, что оставался еще, когда гренадеры уже отошли шагов на сто и поворотили в другую аллею. Заметив, что вдруг очень многие стали ускользать, как будто завидели самого дьявола, я спросил одного из моих приятелей, тут же стоявшего, что сделалось с этими людьми и отчего они так поспешно уходят. Но тот взял меня уже за руку и указал на прошедших гренадеров.

Когда Ее Императорское Величество, по силе учиненного при жизни Его Императорского Величества Блаженного и Вечнодостойного памяти Супружественного трактата между Ее Высочеством Анной Петровной Цесаревной, и Его Королевским Высочеством Герцогом Голштейноготторпским, намерение восприять изволила, оный Брак в месяце мае при помощи Всевышнего совершить: то повелела Ее Величество в летнем своем доме, вновь сделать и предуготовить к тому торжеству, Салу длиною 20, шириною 7 сажен, у которой работы по случаю присутствовал Его Светлость Генерал Фельдмаршал и Кавалер Господин Князь Меншиков, и собрано было всяких работных мастеров и художников большое число, и в самое краткое время преизрядным художеством оная создана, и убрана богатыми обоями, и другими уборами, и поставлены Балдахины: на одной стороне, где сидеть Невесте, Ее Высочеству Цесаревне Всероссийской, с Гербом и Короною Российской Империи: по другую напротив, с Гербом Его Королевского Высочества Герцога Голштейноготторпскаго. И когда со всем предуготовлением закончили: тогда Ее Императорское Величество назначитъ изволила к тому браку двоих Маршалов, помянутого Генерала Фельдмаршала и Кавалера Господина Князя Меншикова, да Генерала Лейтенанта и Кавалера и Генерала Прокурора Господина Ягушинскаго, и при них 24 персоны Шафаров, между которыми были Брегады, и Штапные Офицеры, так же от Гвардии Капитаны, и морские обер-офицеры.

А в чины того брака по обыкновенному церемониальному учреждению от ее императорскаго величества определены.

Вместо отцов:

Генерал-Адмирал и Кавалер-Граф Апраксин,

Канцлер и Кавалер Граф Головкин.

Анна Петровна, цесаревна, герцогиня Голштинская, вторая дочь Петра І и Екатерины Алексеевны, род. 27-го января 1708 г. в Москве, скончалась 4-го (15-го) мая 1728 г., в Киле. Первое упоминание о любимой дочери Петра Великого встречается в «Юрмале» 1711 г., под 3-м февраля, где говорится: «У его царского величества господа министры все обедали и довольно веселились, понеже в тот день была именинница маленькая царевна Анна Петровна». Сначала Екатерина Алексеевна держала дочерей своих очень просто и не совсем открыто, после же объявления о браке, царевны Анна и Елизавета получили отдельное помещение, отдельный стол и особую прислугу. Родители озаботились дать своим дочерям наилучшее по тогдашнему времени воспитание. Восьми лет царевна Анна Петровна уже сама писала письма матери. В 1716 году к царским детям в Петербург была вызвана «дохтурица» Гречанка Лавра Паликала; в том же году прибыла в столицу итальянка графиня Марианна Манияни, занявшая место воспитательницы при царевнах в ноябре месяце; еще раньше при них состояли: виконтесса Латур-Лануа, сопровождавшая Анну Петровну и в Голштинию, и «мастер немецкого языка» Глик. Таким образом, царевны изучали французский, немецкий и итальянский языки, на которых потом свободно говорили; с детства окруженные уроженками Ингрии, знавшими шведский язык, они исподволь научились говорить и по-шведски. В кабинете Петра Великого хранится несколько поздравительных писем царевны Анны к отцу, писанных на немецком языке. Кроме языков, царевны обучались танцмейстером Стефаном Рамбургом различным танцам, которые, по свидетельству Берхгольца, исполняли превосходно. Когда царевне Анне минуло тринадцать лет (17-го марта 1721 г.), приехал в Ригу искатель руки ее, племянник шведского короля Карла XII, герцог Карл-Фридрих Голштейн-Готторпский. В свите его находился тайный советник граф Бассевич, бывший уже раньше в России, в качестве посланника от голштинского Двора, а вскоре был вытребован из Парижа камер-юнкер Берхгольц, оставивший о пребывании герцога в России драгоценный дневник (1721–1726). Желая ближе ознакомиться с женихом, Государь и Государыня отправились в Ригу и провели там всю весну. Первое свидание Царя с будущим зятем происходило 20-го марта. Петр Великий нашел герцога пригодным для своих политических видов и пригласил его приехать в Ревель, а затем и в Петербург. Сватовство Карла-Фридриха устроилось после нескольких отказов. Сближение голштинского Двора с русским было задумано бароном Герцем, известным министром, сперва голштинским, а потом шведским. При помощи этого сближения должно было совершиться, по его плану, возвышение Голштинии, разоренной Даниею и лишившееся в 1714 г. герцогства Шлезвиг. После долгих переговоров, Петр Великий, наконец, согласился на покровительство Фридриху-Карлу. В 1718 году скончался бездетный Карл XII, шведский престол должен был достаться сыну старшей сестры короля, герцогу голштинскому, по он был отвергнут шведами и корону, с ограничением власти, шведские государственные чины предложили Ульрике-Элеоноре, младшей сестре Карла XII. Петр Великий полагал, что, имея в своих руках законного наследника шведского престола, он скорее добьется выгодного для России мира. Расчеты эти вполне оправдались; не сбылись только надежды герцога, хотя Петр І и дал повеление Брюсу и Остерману заключить мир со Швециею только под условием, чтобы шведы признали Карла-Фридриха наследником королевского престола и обещали восстановить его, при помощи России, во владении герцогством Шлезвиг. Шведы не хотели и слышать об этом и только по усиленному настоянию Петра Великого предоставили герцогу титул королевского высочества; впоследствии, в 1724 году, они, впрочем, обещали стараться, вместе с Россиею, о возвращении ему Шлезвига (трактат между Россиею и Швециею 22-го февраля (4-го марта) 1724 года), но из этих обещаний ничего не вышло.

Торжественный въезд герцога голштинского в Петербург состоялся 27-го июня 1721 г. Раньше его прибыл Берхгольц, имевший случай за два дня перед тем, в день коронации Петра Великого, видеть все царское семейство на празднике в Летнем саду. «Взоры наши», пишет Берхгольц, «тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом». Впоследствии, в 1724 году, перед обручением цесаревны Анны с герцогом, Берхгольц замечал в своем дневнике: «Вообще можно сказать, что нельзя написать лица более прелестного и найти сложение более совершенное, чем у этой принцессы. Ко всему этому присоединяются еще врожденная приветливость и обходительность, которыми она обладает в высшей степени». Отзыв другого голштинца, графа Бассевича, столь же восторжен. В своих «Записках» («Русский Архив» 1864 г., стр. 253–254) он говорит: «Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчило в ней. Рост ее, более пяти футов, не казался слишком высоким при необыкновенно развитых формах и при пропорциональности во всех частях тела, доходившей до совершенства. Ничто не могло быть величественнее ее осанки и физиономии, ничто правильнее очертаний ее лица, и при этом взгляд и улыбка ее были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза ее неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Одним словом, самая строгая взыскательность ни в чем не могла бы открыть в ней какого либо недостатка. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие, щедрость, снисходительность, отличное образование и превосходное знание языков отечественного, французского, немецкого, итальянского и шведского. С детства отличалась она неустрашимостью, предвещавшею в ней героиню, и находчивостью». В противоположность своей невесте, герцог голштинский не отличался ни умом, ни красотой. Он был не высок ростом и не имел особенной привлекательности в чертах лица. Равнодушный к умственным интересам, ничего не читавший, беззаботный и склонный к мелочному формализму, Карл Фридрих любил проводить время в тост-коллегии. Жизнь в Петербурге и Москве, в первые три года пребывания герцога в России, полная томительной неизвестности, усилила наклонность его к вину. Карл-Фридрих не чувствовал особенной любви к своей невесте и, не скрывая от нее, высказывал при ней симпатий Елизавете Петровне. Хотя цесаревна Анна «при всяком случае, – по словам Берхгольца, – была необыкновенно любезна с герцогом», но едва ли верно утверждение автора дневника. что невеста чувствовала к Карлу-Фридриху искреннюю и нежную привязанность. После трехлетнего пребывания герцога в России, Петр Великий, наконец, решил заключить с ним брачный контракт. 22-го ноября, после продолжительных совещаний Остермана с Карлом-Фридрихом и голштинскими тайными советниками Штамке и Бассевичны, обоюдные брачные условия были окончательно формулированы, и в день именин Императрицы, 24-го ноября, подписаны, при торжественном обручении герцога с цесаревной Анной. Контракт состоял из 21-ой статьи, которыми обеспечивалось будущее хозяйство цесаревны и ее детей, назначался для нее штат, определялось приданое (300000 руб. единовременно, кроме драгоценных вещей и уборов) и права потомства будущей герцогини и пр. В силу контракта, цесаревна Анна сохраняла веру своих предков и должна была воспитывать в ее правилах дочерей; сыновья должны были исповедовать лютеранство. Цесаревна и герцог отказывались за себя и за всех своих потомков «от всех прав, требований, дел и притязаний на корону Российской Империи». По обоюдному соглашению Императора и герцога, к тогда же опубликованному контракту были присоединены три «секретных артикула», в которых Петр Великий предоставлял себе «власть и мочь», по своему усмотрению, «призвать к сукцессии короны и империи всероссийской одного из урожденных из сего супружества принцев», и в таком случае герцог обязывался немедленно исполнить волю Императора, «без всяких кондиций». В случае кончины царствовавшего тогда короля шведского, Петр обещал помогать герцогу всеми способами к достижению престола шведского. На основании этих двух статей, сын Карла-Фридриха был призван Императрицею Елизаветою к наследованию всероссийским престолом и почти одновременно приглашен государственными чинами шведскими для занятия шведского престола, В третьем из «секретных артикулов» Петр предлагал герцогу свои «добрые оффиции» для возвращения законного владения его предков, герцогства Шлезвиг, которым уже много лет незаконно владел датский король. После обручения, Император, по словам Бассевича, часто беседовал с цесаревной и герцогом о делах правительственных и старался посвятить их в свои планы и намерения. Вскоре предполагалось совершить и бракосочетание, но произошло замедление, вследствие приготовления приданого (из Франции ожидали привоза бриллиантовых вещей для свадебного подарка). В это время Монарха постигла болезнь и для всех неожиданная кончина. После соборования, 26-го января, чувствуя кратковременное облегчение к, вероятно, думая о наследовании престола, Петр потребовал аспидную доску и написал на ней: «Отдайте все»… Далее рука не повиновалась. Умирающий Император велел позвать Анну Петровну и хотел диктовать ей; но когда она приблизилась к постели, Петр уже не мог говорить. Никто не сомневался, что последние, написанные Петром слова относились к старшей любимой дочери, во в силу брачного контракта ее не могли считать наследницей престола. Императрица Екатерина I ни в чем не изменила контракта и после Пасхи приказала приступить к сооружению, на берегу Невы, в Летнем саду, обширной залы для торжества бракосочетания. 19-го апреля, при Дворе в первый раз праздновался день рождения герцога голштинского. Вскоре после того Карл-Фридрих нанял за 3000 руб., для житья с супругою, трехэтажный каменный дом у генерал-адмирала Апраксина. Дом этот находился на месте Салтыковского подъезда нынешнего Зимнего дворца. 21-го мая, в церкви св. Троицы (на Петербургской Стороне) совершено бракосочетание. Вскоре после свадьбы между новобрачными начали происходить размолвки; пристрастие герцога к вину и вспышки его неосновательной ревности были причинами охлаждения супругов. Императрица Екатерина, наоборот, выказывала зятю с каждым днем все большую благосклонность: так, 17-го февраля 1726 года она назначила его заседать в только что учрежденном Верховном тайном совете, а в день Пасхи пожаловала подполковником Преображенского полка; кроме того, Императрица хотела принять вооруженное посредничество в деле Голштинии с Данией, но этому помешало неожиданное появление, весною 1726 года, в Финском заливе английской эскадры. Возвышение герцога очень не нравилось Меншикову, который, после кончины Екатерины І, не преминул воспользоваться своим положением и своею властью, чтобы дать почувствовать герцогу свое первенство. Около трех месяцев герцог терпел гонения временщика. По своей робости и слабохарактерности, Карл-Фридрих не мог воспользоваться благоприятными обстоятельствами и, опираясь на многих ревностных приверженцев Анны Петровны, достичь власти. Вместо того, он решил удалиться с супругою из России, о чем и подан был Штамке и Бассевичем, 28-го июня, мемориал в тайный совет. В четырнадцати пунктах этого мемориала заключались, между прочим, требования о возобновлении трактатов Петра I с Швецией, о выдаче копий с завещания Императрицы, о немедленном отпуске 100000 руб. назначенного годового содержания, о выдаче 200000 руб. на путевые издержки в счет завещанного Екатериной I миллиона, с рассрочкою остальных на восемь лет поровну, и пр. Копия с духовного завещания не была видана; относительно наследования шведского престола совет ответил, что «сие состоит в воле Его Императорского Величества всероссийского, и никто посторонний в сие дело вмешаться не может», а денежные требования принял. Для доставления герцога с герцогиней и их Двора в Голштинию совет назначил фрегат и шесть настовых судов, под начальством вице-адмирала Сенявина. Перед отъездом, голштинские министры еще раз сообщили совету «прискорбие цесаревны, что за несделанием раздела с сестрою она взять с собою не может ничего для памяти матери своей» и просили, по крайней мере, росписи вещам; но совет отвечал, что для раздела будет своевременно назначена особая комиссия и герцогиня получит все, что ей следует. 25-го июля 1727 года Анна Петровна с мужем оставила Россию. Пребывание ее на чужбине было весьма печально, главной причиной чего были холодные отношения между супругами, жившими на разных половинах и даже не вместе обедавшими. В своих записках Екатерина II сообщает, что герцогиня скончалась от чахотки. «Ее сокрушила, – пишет Екатерина, – тамошняя (т. е. в Киле) жизнь и несчастное супружество». 10-го (21-го) февраля 1728 года Анна Петровна «счастливо родила принца Карла-Петра-Ульриха» (впоследствии Императора Петра III), для которого кильский магистрат изготовил серебряную колыбель, обитую внутри синим бархатом, а 4-го (15-го) мая «в ночи, в 21 году от рождения своего, горячкою преставилась», как гласило официальное донесение. Умирая, Анна Петровна просила, чтобы ее похоронили подле отца. По получении об этом известия, верховный тайный совет распорядился послать в Голштинию за телом цесаревны генерал-майора Ивана Бибикова, президента ревизион-коллегии, с одним архимандритом и двумя священниками, на корабле «Рафаил», в сопровождении одного фрегата. Эскадрой командовал контр-адмирал Бредаль. 12-го октября совет, получив донесение о прибытии тела герцогини в Кронштадт, предписал Миниху «встретить тело с подобающею честию и предать оное земле в Петропавловском соборе». Приготовления заняли около месяца, и погребение состоялось только 12-го ноября, у северной стены собора, во втором от иконостаса ряду. Двор в это время находился в Москве.

Ходили слухи, что императрица Елизавета заключила брак по своим фаворитом Разумовским и что от этого брака у нее была дочь. Позже за эту принцессу пыталась выдать себя печально известная княжна Таракранова, также полагали, что она скрылась в монастыре мод именем инокини Досифеи, но никаких внятных указаний на ее существование нет. У императрицы Екатерины была одна дочь, (предположительно ее отцом был не Петр Федорович, а любовник Екатерины Станислав Понятовский), но маленькая принцесса Анна умерла во младенчестве…

Зато у Павла Петровоича и его жены Марии Федоровны родились пять прекрасных дочерей. Какой простор для матримониальный планов!

И Екатерина «засучила рукава».

Г.Р. Державин

Г.Р. Державин

А еще Державин заранее написал заздравные песни, которые должны были петь на свадьбе.

Графиня Варвара Николаевна Голицина, бывшая в то время при дворе оставила воспоминания рассказывающие о том, чем закончилось это сватовство.