Первая книга дилогии известного писателя Виктора Петелина представляет нам великого певца в пору становления его творческого гения от его дебюта на сцене до гениально воплощенных образов Ивана Грозного и Бориса Годунова. Автор прекрасно воссоздает социально-политическую атмосферу России конца девятнадцатого и начала двадцатого веков и жизнь ее творческой интеллигенции. Федор Шаляпин предстает в окружении близких и друзей, среди которых замечательные деятели культуры того времени: Савва Мамонтов, Василий Ключевский, Михаил Врубель, Владимир Стасов, Леонид Андреев, Владимир Гиляровский. Пожалуй, только в этой плодотворной среде могло вызреть зерно русского гения. Книга В. Петелина — это не только документальное повествование, но и увлекательный биографический роман.
Предисловие
Свою новую книгу Виктор Петелин назвал «Восхождение» и охарактеризовал ее жанр как «документальное повествование». Писатель имел полное основание так определить жанр этого произведения, ибо, судя по всему, стремился следовать этим принципам пушкинской поэтики достоверности, раскрывая образ великого русского певца в тот период, который по праву можно назвать его восхождением к вершинам вокального искусства и вокально-сценического мастерства. Восхождение это поражает своей поистине беспримерной стремительностью. Трудно поверить, что каких-то шесть лет отделяют первое появление Федора Ивановича Шаляпина на оперной сцене (в малозначительной роли Стольника в «Гальке» Монюшко) от гениального воплощения им образа Ивана Грозного в «Псковитянке» Римского-Корсакова.
То был первый триумф Шаляпина на сцене московской Частной русской оперы, где на протяжении двух последующих лет он создал также незабываемые образы Досифея в «Хованщине» Мусоргского и Бориса Годунова, Олоферна в серовской «Юдифи». Автор «Восхождения», привлекая обширный фактический материал, убедительно показывает, какими побуждениями руководствовался молодой певец, отказываясь от столь лестного, казалось бы, положения «артиста императорских театров», чтобы посвятить себя творческим поискам и неустанному вдохновенному труду в театре, созданном С. И. Мамонтовым. Именно в этом театре, сыгравшем такую огромную роль в развитии отечественного оперного искусства, окончательно сформировался облик Шаляпина как русского певца. Именно в «мамонтовский период» его артистической жизни чуткий и проницательный соратник мастеров «Могучей кучки» В. В. Стасов откликнулся статьей «Радость безмерная» на исполнение Шаляпиным эпизодической роли Варяжского гостя в опере-былине «Садко» Римского-Корсакова.
В повести Виктора Петелина постоянно чувствуется своего рода подтекст, о котором должен помнить читатель, стремящийся постичь, как созревал тот или иной творческий замысел Шаляпина. Этот подтекст можно охарактеризовать как загадку гения. В знаменитой статье Шумана о «Вариациях на тему Моцарта» Шопена (которому в год появления этой статьи было столько же лет, сколько Шаляпину в год его дебюта в Мариинском театре в Петербурге) содержались в самом начале вещие слова: «Шляпы долой, господа, это — гений». Такая фраза является как бы ключом к пониманию всего сказанного далее о шопеновской музыке, которую нельзя анализировать, не постигнув факта, что она создана гением. А пути развития гения далеко не всегда можно понять пользуясь привычными методами.
В повести В. Петелина Шаляпин предстает как внешне простой, порою даже простоватый человек. Правда, он трудолюбив, он любознателен, но то, что он читает, изучает, претворяется им чудесным образом, требующим глубочайших раздумий. Немалой заслугой писателя мы вправе считать то, что его книга вызывает раздумья, необходимые для того, чтобы понять внутреннюю сущность факторов биографии
Шаляпин был наделен прекрасным голосом очень большого диапазона, идеальным музыкальным слухом и памятью. Его одаренность проявилась не только в музыке, а и в живописи, графике и скульптуре. Но очень рано обнаружилась и неодолимая потребность в художественном высказывании. Впрочем, по-видимому, пение, погружение в стихию народной песни, восприятие ее дивных богатств и умножение их своим искусством уже в юношеские годы Федора Ивановича покорило всех, слушавших его. Напомним еще раз, что то было восприятие гения, постигавшего не только интонацию песни; но и декламационную выразительность слова — «великого русского слова», спасти которое от варваров, посягнувших на нашу жизнь, честь и культуру, поклялась от имени русского народа через три года после смерти Шаляпина слушавшая его в юности Анна Ахматова в стихотворении «Мужество».
Часть первая
Надежды и разочарования
Глава первая
Мечты, мечты…
Наконец-то Федор Шаляпин с легким сердцем сел в вагон второго класса. После перекладных на пыльных дорогах, по которым он проехал из Тифлиса до Владикавказа, а затем до Ставрополя, в вагоне показалось уютно и спокойно. Его не смущало, что вокруг много народу с мешками, чемоданами, детьми. К этому он уже привык за беспокойную гастрольную жизнь. А сейчас, когда полон был новыми мечтами и замыслами, ему все было нипочем: впереди открывалась новая, неизведанная жизнь. Все тревоги и заботы будто остались позади, а рядом с ним — прекрасный товарищ Павлуша Агнивцев, с которым они уже немало соли съели. В кармане — рекомендательные письма Усатова к его московским друзьям, которые еще должны его помнить по совместным выступлениям в оперных театрах. Так что настроение у Федора было преотличным.
Разместив немудреные пожитки по надлежащим местам, Шаляпин и Агнивцев с облегчением растянулись на полках.
— Ну как, Павлуша, доволен вчерашним выступлением? Здорово мы потрясли надзирательшу предложением аккомпанировать нам?
— Да все это ты, черт долговязый… Пристал к ней, она и расплылась от удовольствия…
— А что было делать-то?.. Концерт срывался… А так хотелось распеться перед Москвой. Ох уж и сыграем мы там…
Глава вторая
Как первое свидание
Москва ошеломила провинциалов. Не успели Шаляпин и Агнивцев спуститься со ступенек вагона, как оказались в таком людском водовороте, что Агнивцев чуть было не потерялся в этой толпе, почему-то торопящейся в двух различных направлениях. Он бы и потерялся, если бы не видел впереди высокую, на целую голову выше толпы, фигуру Федора Шаляпина с веселым, ухмыляющимся лицом: ему все нипочем. Павел видел его и точно по проложенному курсу следовал за своим другом, который быстро ориентировался в любых ситуациях.
Крик, суета только первое время действовали ошеломляюще на Федора. Потом он заметил, куда идут приехавшие, и пошел за ними. Навстречу бежали, оказывается, встречавшие и опоздавшие к поезду. Они всегда вносят смуту и суету.
Шаляпин с высоко поднятой головой гордо прокладывал путь к пролеткам извозчиков. Пусть домчит их, провинциальных актеров, которые приехали покорять столицу, до меблированных комнат какой-нибудь купчихи. А там они посмотрят…
Шаляпин подождал, пока выберется из толпы Павлуша, и сказал ему:
— Ну что, брат Счастливцев, доволен ли ты судьбой, занесшей тебя в белокаменную столицу?
Глава третья
Счастливый случай
В большом фойе, куда вошли Шаляпин и Агнивцев, стоял плотный табачный дым, курили и дамы, вызывающе одетые… Выкрики, смех, беспрерывный говор — вся эта обстановка чем-то напоминала восточный базар: сотни людей расхаживали, как будто предлагали что-то купить, расхаживали гордо и независимо. Нечем было дышать от табачного дыма. Да и протиснуться в кабинет к самой мадам Рассохиной было трудно… Пока они пробирались к кабинету, с удивлением смотрели на героев-любовников, одетых в какие-то оригинальные цветные плюшевые пиджаки. Манерно несли они свои напудренные красивые лица. А пестрые, кричащие костюмы дам тоже обращали на себя внимание. Знавшие лучшие времена актеры доставали дорогие портсигары с золотой монограммой — бенефисный подарок — и начинали свои бесконечные рассказы об успехах. Торопливо проходили комические и драматические старухи; величаво несли свои прекрасные фигуры героини; старались и здесь подчеркнуть свое амплуа инженю, смеялись, заливались серебристым смехом… Комики рассказывали циничные анекдоты, резонеры — что-нибудь полезное, положительное.
— Вот, Павлуша, негде яблоку упасть, сколько же нас, таких вот бедолаг, по Руси… И каждый мнит себя гением… Сесть негде…
Шаляпин растерялся… С тоской посмотрел он по сторонам… Как на театральном рынке… Бери кого хочешь и за сколько хочешь. Даже такие, как Собольщиков-Самарин, здесь.
А отовсюду слышались актерские голоса:
— Как я играл! После третьего акта шестнадцать вызовов!
Глава четвертая
«Аркадия» в Петербурге
С радостью садился Шаляпин в поезд на Петербург. Столько ожидало его впечатлений… Привычный к дороге, Федор быстро устроился в вагоне, но знакомстве заводил на этот раз, опасаясь опять подпасть под влияние своего азартного сердца. И как-то все получается независимо от его желаний. Увидит, что собираются играть, и он тут как тут, глаз не отведет, потом не удержится, сядет за карты. Уж сколько он попадался, проигрывал, конечно, гроши, но как тяжко достаются эти гроши…
Времени для раздумий хоть отбавляй. Поезд неторопливо вез его из одной столицы в другую. Московские неудачи с Большим театром были давно позабыты, и жизнь снова казалась полной прекрасных неожиданностей… Нет, Москва все-таки гостеприимна, хоть его и не принял господин Пчельников. Зато госпожа Рассохина познакомила его с Лентовским, а перед самым отъездом в Петербург она предложила ему подписать контракт на зимний сезон в Казань с антрепренером Унковским. Так что жизнь налаживалась и радужные надежды манили своей лучезарностью. Вот бы Ольга узнала о его успехах, тогда не задавалась бы…
Федор Шаляпин частенько вспоминал свое увлечение в Тифлисе. «Как странно случается в жизни… Я-то думал, что она, когда только увидел ее, ангел недоступный. А она, оказывается, уже имела роман с каким-то композитором… А какой неземной красавицей она мне показалась, когда увидел ее в первый раз… Черные глазки, вздернутый носик, какое-то воздушное платье… Господи, как я ей аплодировал, ладоши даже отбил… А когда шел к ней через весь зал, чтобы познакомиться, думал, что не дойду, так подгибались ноги… Как я вел себя неуклюже, даже глупо, когда она мне наговорила комплиментов за мое исполнение арии Гремина… Как я был влюблен в нее… Если б она предложила проводить ее из Тифлиса в Архангельск, то ни секунды не колебался бы, пошел бы хоть на край света…
Да и как все просто оказалось потом… Стоило только побывать в ее маленькой красивой квартирке, где она жила вместе с матерью, как вскоре она стала моей… Да, она призналась, что у нее был роман с Брауном, уехавшим в Америку, но все-таки я не мог ее разлюбить… А почему она, даже став моей, так холодно и безразлично относилась к моим музыкальным занятиям, как будто наблюдала за мной издалека? Я пел для нее, как никогда в жизни не пел и, может, петь не буду, а она, аккомпанируя, нарочно фальшивила и путала меня… Что ж мне оставалось, как не оборвать ее, отказавшись от занятий с ней…»
Глава пятая
Прогулка по Невскому проспекту
4 января 1895 года Федор Иванович никуда не спешил. Встал поздно. Слегка кружилась голова. Вчера после спектакля зашел к Лейнеру, да и задержался. А куда спешить? В театре он сегодня не занят, Новый год отшумел веселыми празднествами, можно чуть-чуть и передохнуть… Но где отдыхать-то? В этой убогой комнатушке, куда невозможно никого пригласить?
Тяжко стало на душе от неустроенности, от безденежья. Вроде бы наметился успех у петербургской публики, а денег все нет и нет. Вот и вчера захотелось по-человечески поесть, и все деньги потратил. А что делать сегодня?
В этих раздумьях прошло полдня. Неожиданно для Федора к нему зашел Василий Васильевич Андреев, тридцатитрехлетний музыкант, собиратель русских народных песен и организатор первого оркестра народных инструментов.
— Вы что, еще не одеты? — Сам Василий Васильевич был одет в теплую нарядную шубу, но, видя недоумевающего Шаляпина, спросил: — Так ведь я ж вам давно говорил, что мы приглашены сегодня к Тертию Ивановичу Филиппову. Неужто забыли?
— А разве сегодня? — растерянно спросил Шаляпин, явно выгадывая время, чтобы собраться с мыслями. Он сразу вспомнил, что на эту встречу со знаменитым сановником он возлагал немалые надежды.
