Странствующий

Петров Александр

Александр Петров

СТРАНСТВУЮЩИЙ

роман

Ой, блаженный этот путь

Куда страннички идут.

Панорама

Итак, фирма обанкротилась, и меня отпустили в бессрочный отпуск, что равноценно увольнению. Дома на столе обнаруживаю записку, из которой следует, что Принцесса покинула этот трехкомнатный кооперативный дворец и когда вернется, да и вернется ли вообще, — неизвестно. Пропали также «Нива» из гаража, компьютер со стола и все наличные семейные сбережения.

Если оглянуться назад, можно вспомнить, что меня заботливо готовили к этому перелому. Например, работаешь себе, работаешь, и вроде бы всё ничего — только начинает вдруг томить абсурдность прожитого дня. Ради чего работаю? Ради зарплаты — и только? И моя белая сорочка кажется черной и вовсе не благоуханной… И компьютеры на столах предстают вампирами, сосущими здоровье и время. Ненароком долетит до ушей болтовня сотрудников, — а там пирушки, развлекушки, девчушки… Потом приходишь домой. Что-то жуешь, делаешь домашние дела, говоришь по телефону с чуждыми, но «нужными» людьми. Возьмешь книгу. Почитаешь на диване про подвижника, который когда-то давно возносился в молитвах над землей, ходил по воде, как по суху; воскрешал мертвых, спал по часу в день урывками… — и думаешь: какое отношение это имеет ко мне? И зачем читать, если не на пользу?

…И вдруг — мысль, как удар: в это самое время где-то рядом живые монахи распинаются за гибнущий мир, умирая «на каждый день»; вчерашние столичные профессора и художники в комариной глуши возрождают храмы, а по дорогам Руси Святой шагают странники… И вскочишь с дивана, взлохматишь прическу, просипишь, бия себя в грудь: «Доколе! Почему это мимо?» — да и обратно сядешь…

И вот свершилось… Сам же хотел, чтобы эти «тараканьи бега» кончились. Чтобы серое существование сменилось чем-то живым и новым. Что ж это я так переполошился? Ведь именно сегодня я стал свободным. Лопнули разом все путы, державшие меня на привязи. Мне бы радоваться, прыгать до потолка — но этого нет. Свобода привела с собой неразлучную спутницу — ответственность. Вчера я мог сказать: хочу, но не могу, потому что у меня есть обязанности. Пусть условные, но обязанности — это, как ни крути, уважительно. Сегодня — свобода. И отныне делать надо то, что надо. Никуда не денешься.

Начало пути

С утра пораньше с легким рюкзаком выхожу из опустевшего дома. Передо мной лежит асфальтовый тротуар, рассеченный трещинами, в озерах мутных лужиц. А я вижу, как вдаль несется и зовет путь странствий.

Это у меня впервые — вот так сжечь мосты и пойти куда глаза глядят. То страх, то радость закипают в жилах. То уныние накатывает черной волной, то отлив и — надежда на лучшее крепнет в груди.

Кто я сейчас как не пылинка в бурном океане? Где привычный порядок моей жизни? Что у меня осталось, кроме веры? На что надеяться, как не на Промысел Божий? Откуда ждать защиты, как не от Покрова Пресвятой Богородицы? Кто мой друг и кто попутчик, как не Ангел-хранитель?

Вокруг меня постылый город обступает сонных пленников безликими бетонными коробками. А я, наконец, проснулся бодрым и свежим. И бессмысленность рухнула. И жизнь во мне обновляется.

Вестники

Итак, размышления по дороге приводят меня сюда. Кто-то скажет, ничего в месте этом странного нет, и будет прав. Среди бетонных коробок шестирядным шоссе к высокому берегу реки прижато царское село. Внутри крепостных стен стоит тишина. От тишины поначалу звенит в ушах, потом привыкаю.

Бреду по траве среди вековых лип и тополей. Обхожу сидящих и лежащих на упругой траве людей, греющихся на солнышке. Меня обступают огромные дубы, которым более шестисот лет. Их корявые ветви в опушении нежно-зеленой листвы басовито поскрипывают высоко в синем небе. Задираю голову до головокружения, ноги подгибаются и укладывают меня на сочную траву, присыпанную прошлогодними жестяными листьями. Невдалеке белеют царские палаты, трапезная с маленькими оконцами в стенах метровой толщины. По другую сторону рубленая изба, из толстых сизых бревен. Стоит трехсотлетним крепышом, как немой укор поклонникам технического прогресса. Прикрыв глаза, впитываю старину. Вдыхаю парной аромат скошенной травы. Слышу мягкий шелест юной листвы, далекое поцвиркиванье птичек и приглушенный детский смех.

— И как вы только здесь живете, — раздается необычный голос. Он не звучит, но слышен. Будто «тихо сам с собою, я веду беседу».

— Да вот так и живем. Каждый по-своему, — отвечаю незримому собеседнику. — А ты сам откуда?

Путешествие к центру сердца

Под монотонное чтение часов становлюсь в очередь исповедников. Вспоминаю слова одной проповеди: церковь — это лечебница, в которую идут для исцеления. В больнице делают прививку и мы переносим в легкой форме смертельную болезнь, чтобы не погибнуть. Исповедь — как бы «прививка», легкое, щадящее подобие Страшного Суда. Кому-то это дано ощущать больше, кому-то — меньше. Мне сегодня везет: соседи по очереди сосредоточены на покаянной молитве. А батюшка у аналоя весьма строг.

«Глубоко сердце человека, и кто познает его», «Царствие Небесное внутрь вас есть» — эти таинственные слова остаются для меня загадкой и не дают покоя. Прошу Ангела объяснить мне это. Добрый наставник кротко соглашается.

Путешествие внутрь сердца начинается с очищения. «Нельзя нечистому войти в Царствие Небесное, — говорит Ангел. — Сердце человека — суть его. Если внешнее сердце подвластно врагу, то центр его неприступен для греха. Там, в центре сердца человека, располагается огонь Света, в котором сгорает все нечистое. Очистись добрым огнем покаяния. А чтобы пламя стало поярче, я помогу тебе памятью смерти».

Итак, я на коленях. Мою голову покрывает епитрахиль и ладонь священника. Обычное начало, с некоторых пор ставшее пугающе дежурным, меняется. Я стою на крохотном пятачке твердой земли. Подо мной зияет огромная бездонная пропасть. Пространство вокруг превращается в чуткий Слух. Каждое слово взрывается и гремит, перекрывая ритмичную канонаду сердца. «Исповедаю… Господу… Богу… моему…»